Индии и координировать свои действия с Советским Союзом и Великобританией. Ничего более противоречащего внешней политике президента нельзя было и представить.
Никсон вкратце изложил на своей пресс-коференции 4 августа, что мы не собираемся подключаться к давлению со стороны общественности на Пакистан: «Это будет совершенно контрпродуктивно. Это входит в дела, которые мы станем обсуждать только по закрытым каналам». Несмотря на это, почти все оперативные предложения со стороны бюрократического аппарата были нацелены на усиление давления на Пакистан. Я спросил на заседании старшей группы анализа 30 июля: «Что противник сделал бы с Пакистаном? Мы уже прекращаем оказание военной и экономической помощи ему. Президент неоднократно говорил о том, что мы должны быть ближе к Пакистану, но каждое предложение, содержащееся в документе, ведет в совершенно противоположном направлении от его указаний».
Как я упоминал, Госдеп вышел с предложением о том, чтобы оставшиеся от 3 до 4 млн долларов по каналу военной помощи были отменены в соответствии с соглашением с Пакистаном. Основанием для этого служило то, что это облегчало бы нам сохранение и поддержание экономической помощи. Я неохотно согласился, хотя считал, что это недостойный ответ на помощь Пакистана в деле с Китаем. Переговоры по «очистке» этого канала заняли два месяца. В итоге они были завершены в начале ноября, болезненно для Пакистана, но как раз вовремя для того, чтобы создать «добрую атмосферу» к визиту г-жи Ганди. Но не успел Пакистан согласиться на переговоры о полном прекращении продажи вооружений, как начались перебои с экономической помощью. Не было заключено ни одного нового кредита на цели развития на протяжении всего 1971 года. Как я ядовито заметил 8 сентября на встрече старшей группы анализа, Государственный департамент выдал нам полностью «вычищенную» трубу поставок вооружений в обмен на такую же «очищенную» политику экономической помощи.
И ни один из этих маневров не решал главного вопроса. Я был убежден в том, что Восточный Пакистан станет независимым государством Бангладеш сравнительно скоро. Но Яхья Хан не был в состоянии завершить это до октября или ноября, когда индийцы могли вероятнее всего совершить нападение. Отсюда я полагал настоятельно необходимым предпринять масштабное усилие, чтобы немедленно смягчить проблему беженцев и использовать все наше влияние в направлении установления конституционного правления как можно быстрыми темпами, какие могла бы выдержать пакистанская политическая структура. Конституционное правительство, в свою очередь, почти со всей вероятностью привело бы, по меньшей мере, к установлению автономии Бангладеш и, в конечном счете, к его независимости. По этой причине мы умножили наш вклад в виде оказания помощи, выделив на эти цели примерно 90 млн долларов Индии и свыше 150 млн на мероприятия по оказанию помощи под международным контролем голодающим в Восточном Пакистане, чтобы повернуть вспять поток беженцев. Мы назначили способного сотрудника нашего агентства международного развития Мориса Уильямса для координирования всей помощи беженцам со стороны США.
Но все было бесполезно. Наши действия опередило преднамеренное ускорение напряженности со стороны Индии. 24 июля Кауль вновь отверг идею присутствия сотрудников ООН на индийской стороне границы. 4 августа посол Джха отверг предложение заместителя государственного секретаря Джона Ирвина, чтобы Индия установила контроль над действиями повстанцев со своей территории. Джха сделал новое предложение – о том, что Соединенные Штаты выдвинут инициативу и установят контакт с бангладешскими беженцами в Калькутте. Когда мы это сделали, как будет описано дальше, контакт был оборван из-за учиненных Индией помех.
9 августа, как гром среди ясного неба, появился Советско-индийский договор о дружбе.
Мы вначале узнали из газет о том, что советский министр иностранных дел Громыко завершил визит в Дели подписанием 20-летнего договора о мире, дружбе и сотрудничестве. Его общие положения не могли скрыть его стратегического значения. Он содержал обычные статьи относительно вечной дружбы, невмешательства в дела друг друга и о сотрудничестве в экономических, научных, технических и культурных делах. Но важнее всего было то, что обе стороны давали обязательство консультироваться на регулярной основе «по важным международным проблемам», оказывающим влияние на обе стороны. Решающее значение имело положение статьи IX, которая призывала высокие договаривающиеся стороны воздерживаться от предоставления какой-либо помощи любой третьей стороне, участвующей в вооруженном конфликте с другой стороной, и обязывала каждую сторону немедленно приступить к взаимным консультациям в целях принятия «соответствующих эффективных мер» в случае, если одна из сторон явится объектом нападения или угрозы нападения.
Первоначальная реакция нашего правительства была удивительно полной оптимизма. Разведывательные оценки, наверное, подсознательно окрашивали на основе давних восприятий Индию как пацифистскую страну, стоящую вне силовой политики. Да и нелегко было принять предположение о том, что дочь Неру целенаправленно подталкивала неприсоединившуюся Индию к фактическому союзу с СССР. Отсюда, оценка от 11 августа заключалась в том, что г-жа Ганди сопротивляется течению общественного мнения, склоняющегося в пользу решительного столкновения. Советы якобы опасались, что она могла оказаться вынужденной вопреки ее предрасположенности признать Бангладеш и, таким образом, вызвать объявление войны Пакистаном. Подписанием договора, как далее объясняли аналитики, СССР обеспечивал ее дипломатический успех, который помог бы ей проводить ее политику умеренности и сдержанности. В ответ Советский Союз оставался бы уверенным в том, что индийская территория не будет использована в качестве враждебного плацдарма.
Оглядываясь назад, понимаешь, что ничего глупее этой оценки придумать было нельзя. То был классический пример того, как предвзятое мнение формирует оценки разведслужб. Никаких реальных перспектив создания какой-то иностранной базы на индийской земле не было, совершенно ни одной, чтобы она могла привести к экстраординарному отходу от прежнего индийского поведения и советской предосторожности. Мы знали, что главным сдерживающим элементом военного конфликта был страх военных стратегов Индии, что война, которую Советы не одобряли, истощила бы советскую линию снабжения и подтолкнула бы Китай на вторжение. Советско-индийский договор о дружбе был предназначен для снятия этих страхов, а потому объективно он усиливал опасность войны. Советский Союз воспользовался стратегической возможностью. Искушение продемонстрировать китайскую слабость и унизить друга, как Китая, так и Соединенных Штатов, оказалось слишком велико. Если Китай не предпримет ничего, он покажет себя слабым; если Китай попытается повысить ставки, он рискует получить ответные меры с советской стороны. При наличии договора Москва бросала зажженную спичку в пороховую бочку.
В день объявления о подписании договора я участвовал в официальном завтраке с индийским послом по его просьбе. Л. К. Джха работал в Вашингтоне в трудный период. Он был превосходным аналитиком американской политической жизни. Он понимал международную политику без каких-либо сантиментов. По крайней мере, в отношении меня он никогда не использовал задиристый тон морального превосходства, с которым индийские дипломаты иногда испытывали на прочность, если не доброжелательность, то, по меньшей мере, долготерпение своих собеседников. Он умело доводил до прессы индийский вариант той или иной проблемы. Я всегда мог находить следы его воздействия, читая разные материалы, и было неприятно осознавать, когда мы оказывались по разные стороны баррикад. (Предполагалось, что я тоже могу работать с прессой. По индийско-пакистанскому вопросу Джха превзошел меня.) И, тем не менее, я был высокого мнения о Джха и даже был расположен к нему. Я часто с ним встречался, на мероприятиях или для обмена идеями – частично по той причине, что я считал Индию важной в мировых делах, независимо от того, соглашались мы или нет со всеми проявлениями ее политики, частично по той причине, что я всегда получал от него трезвый анализ.
На этот раз Джха принес письмо от г-жи Ганди президенту. Она возлагала вину за напряженность полностью на Пакистан. В ее письме не упоминалась наша существенная экономическая помощь беженцам или шаги примирения, на которые мы подталкивали правительство в Исламабаде. Вместо этого г-жа Ганди посвятила много времени сделанному ею выводу о том, что мы обманули Индию в плане нашей политики поставок вооружений и фактически разожгли всю напряженность на субконтиненте продажей оружия Пакистану в период с 1954 по 1965 год. Она вновь отвергла размещение сотрудников ООН на индийской территории. Ни словом не упомянув о договоре с Советским Союзом, она намекнула на то, что принимает приглашение посетить Вашингтон, которое я передал ей от имени Никсона, когда посетил Дели в июле. К этому примиренческому жесту был приложен список обвинений, не оставляющий никаких сомнений в том смысле, кто будет представлен виноватым, когда оба лидера встретятся.
Послу Джха было поручено дать официальные разъяснения по договору. Весьма интересно, но его отчет полностью противоречил критике, содержавшейся в передовой, согласно которой мы подтолкнули Индию в объятия Советов как к последнему отчаянному средству спасения. Он подтвердил именно то, что я и подозревал, – что договор с Советами не был реакцией на американскую политику в индийско-пакистанском кризисе, а тщательно распланированной индийской стратегией, которая была в стадии подготовки на протяжении больше года. Я никогда не понимал, почему Джха стал считать это утешительным сообщением. (Аналогичное высказывание сделал мне Добрынин.)[20] Я ответил, что, читай буквально, договор это дело второстепенное, хотя его трудно примирить с неприсоединением Индии. Нас взволновала возможность того, что Индия могла прийти к заключению о своей свободе действий по отношению к Пакистану. Я недвусмысленно дал понять и предупредить, что война между Индией и Пакистаном отбросит на пять лет назад индийско-американские отношения. Неважно, что послу говорили другие люди в администрации, я хотел, чтобы он понял, что военная интервенция в Восточный Пакистан повлечет за собой большую вероятность прекращения помощи Индии. Нет причин для ссоры между Соединенными Штатами и Индией по поводу проблемы, решение которой представляет