Г-жа Ганди выслушала то, что фактически было одним из лучших выступлений Никсона, с равнодушным безразличием. Она не поддержала ни один из упомянутых им пунктов, хотя некоторые из них – такие как предложение Пакистана об одностороннем выводе и готовность Яхья Хана вести переговоры с бангладешскими руководителями – она лично слышала в первый раз. Уступки Пакистана не представляли для нее никакого существенного интереса. Ее действительной манией был сам по себе характер сути Пакистана, а не несправедливости, совершавшиеся в некоторых частях той измученной страны. Игнорируя вопросы, вызвавшие кризис, она преподала урок истории Пакистана. Она отрицала, что выступала против его существования, но ее анализ мало помогал тому, чтобы опровергнуть такое мнение. Как она утверждала, ее отец был обвинен за то, что признал разделение страны. И, по ее мнению, доля правды была в часто предъявляемом обвинении, что Индия была создана руководителями национального движения за независимость, в то время как Пакистан был сформирован сотрудничавшими с британцами коллаборационистами, которые, как только стали «независимыми», отправили в тюрьму подлинных борцов за независимость. Пакистан был непрочной структурой, держащейся вместе на ненависти к Индии, которая подвергалась ударам со стороны каждого нового поколения пакистанских лидеров. Условия в Восточном Пакистане отражали тенденции, применимые ко всему Пакистану. Ни Белуджистан, ни Северо-Западная пограничная провинция по-хорошему не принадлежали Пакистану; они также хотели и имели все основания на бо́льшую автономию; они никогда не должны были быть частью изначального урегулирования.
Вряд ли можно было рассчитывать, что этот исторический урок снимет обеспокоенность в связи с индийскими намерениями. В лучшем случае он не имел отношения ко всем этим вопросам, а в худшем был угрозой единству даже Западного Пакистана. Г-жа Ганди так настойчиво подчеркивала присущие со времени основания дефекты Пакистана, тем самым давая понять, что ограничение ее требований отделением Восточного Пакистана равнозначно индийской сдержанности; продолжающееся существование Западного Пакистана отражало индийскую терпеливость. Она отнеслась к уступкам Яхья Хана 2 ноября как к не имеющим никакого значения. Она не выступила против одностороннего вывода войск Пакистаном, но отказалась сказать, последует ли Индия этому примеру, пообещав официальный ответ на следующий день. Никсон заверил премьер-министра в том, что она может рассчитывать на то, что мы используем все наши усилия для того, чтобы смягчить этот кризис, включая поддержку скорейшего политического урегулирования. Но стальная леди отложила все такого рода дискуссии на следующую встречу.
После обеда я вновь затронул уступки Яхья Хана в беседе с ее секретарем Хаксаром. Я заверил его в том, что мы будем подталкивать гражданское правительство, которое должно быть в скором времени сформировано, в направлении бенгальского самоопределения. Я предвидел наступление автономии в Восточном Пакистане к марту, а независимости вскоре после этого. Я предложил, чтобы мы работали вместе по согласованному графику. Хаксар не проявил никакого интереса.
Беседа между Никсоном и г-жой Ганди на следующий день подтвердила несбыточность мечтаний об американо-индийских отношениях. Г-жа Ганди вообще не упомянула ни разу Пакистан. Вся встреча была посвящена обзору положения в мире, при котором г-жа Ганди задавала острые вопросы относительно нашей внешней политики в разных районах мира, как будто субконтинент был единственным уголком мира и стабильности на земном шаре. Она раздавала нам высокие баллы повсюду, кроме того региона. Никсон, со своей стороны, был вполне готов проигнорировать тему предыдущего дня, частично по той причине, что страшно не любил неприятные сцены, а частично потому, что правильно решил, что это был способ г-жи Ганди отклонить разные варианты, предложенные нами. Это было классической демонстрацией того, почему главы правительств не должны вести переговоры по спорным вопросам. В силу того, что тупики, в которые они заходили, были непреодолимыми, а их стремление избегать точности усугубляло дело. Таким образом, визит г-жи Ганди закончился без прогресса ни по одному нерешенному вопросу или даже по образу действий, при помощи которого можно было бы его добиваться.
К 10 ноября новости о проникновении индийских войск в Восточный Пакистан – согласно одному подтвержденному сообщению, два батальона – больше нельзя было игнорировать, имелся риск пакистанских ответных мер. Сиско вызвал и пакистанского, и индийского послов и потребовал проявления максимальной сдержанности. Новый пакистанский посол Н. А. М. Раза пообещал, что его правительство будет избегать всяких провокационных действий. Джха отрицал какое бы то ни было индийское участие в этом; мы не могли опровергнуть эту ложь, не раскрыв наш разведывательный источник. В первой половине ноября мы получили сообщения о том, что некоторые индийские официальные лица высказывались относительно возможности войны еще до конца месяца. Они ошиблись всего на одну неделю.
Я созвал встречу ВГСД 12 ноября. Государственный департамент предложил надавить на Яхья Хана, чтобы он выступил с другой политической программой-максимум как способом «помощи (ему) выбраться из затруднения, не прибегая к войне», как отметил один из представителей Госдепа. К сожалению, единственными уступками, которые он еще не успел сделать, было немедленное освобождение Муджибура Рахмана и объявление независимости половины его страны – уступки, которые он считал унизительными, а посему предоставленными на усмотрение гражданского правительства, которое будет установлено в ближайшее время. Больше нечего было предложить, чтобы избежать безудержного втягивания Индии в конфликт. Единственным подходом, у которого был небольшой шанс сработать, стал бы угрожающий демарш по отношению к Дели; никто не хотел выдвигать это предложение. Я сказал моим коллегам вновь, что мы поддержали бы политическую эволюцию, но ни за что не стали бы поддерживать индийскую стратегию такого наращивания темпов действий, которого Западный Пакистан не смог бы пережить:
«Если г-жа Ганди хочет найти выход, мы должны попытаться предоставить ей этот выход. Но мы сломали себе хребет, стараясь спасти ее. И что она сделала в ответ? Она не приняла ни одного предложения, которые мы выдвигали. Она говорила дружеские слова о нашем президенте, но они никакого отношения не имели к тому, что он говорил. Она просто-напросто пыталась загнать нас в позицию главного злодея. Вопрос сейчас в том, как нам сдержать ее, предоставив ей две трети того, что она желает, и дав возможность использовать предоставленное в качестве основы для следующего шага?»
Время для взаимных обвинений, однако, прошло. Мы столкнулись с кризисом, имея всего несколько инструментов воздействия, помимо увещевания. И поэтому мы вернулись к телеграфному аппарату. Мы продолжили проверку Яхья Хана на гибкость в отношении Муджиба. Госдеп также послал свои депеши с рекомендациями относительно сдержанности. Индия даже не попыталась хоть как-то отреагировать. Она пожаловалась, что наши демарши ставили ее в один ряд с Пакистаном. Индийская дипломатия, получив большую часть уступок, которые она требовала, сосредоточилась на том, чтобы ее посол интересовался статусом одного условия, которое, как она знала, не могло быть выполнено в короткие сроки: освобождение Муджиба и признание его в качестве единственного представителя на переговорах с Пакистаном.
Я сделал свое дело на встрече с пакистанским министром иностранных дел Султаном Ханом, который находился с визитом в Вашингтоне 15 ноября. Этот приличный и способный человек провожал меня в Исламабаде в Пекин всего четыре месяца назад. А теперь я должен был требовать от него, как можно тактичнее, продемонстрировать максимальную гибкость в отношении Муджиба. Он ответил, что, по его мнению, нынешнее военное правительство достигло предела в своих уступках. Однако как только будет сформировано гражданское правительство, примерно через шесть недель, вопрос будет пересмотрен. Яхья Хан лично высказался примерно так же в беседе с послом Фарлэндом 18 ноября, подчеркнув, что его главной целью является выполнение его графика для установления гражданского правительства: «Если гражданское правительство затем захочет иметь дело с Бангладеш через Муджиба или иным образом, это будет делом гражданского правительства, и меня совершенно не будет касаться. Я достигну своей цели, передав власть обратно народу».
Я разговаривал дважды с Добрыниным – 15 и 18 ноября. В обоих случаях предупреждал, что продолжающиеся воздушные поставки советского оружия вносят дополнительные трения. Добрынин вежливо отвечал, что фактически Советский Союз рекомендует проявлять сдержанность. 19 ноября я обсуждал с Джха график, согласно которому полная автономия будет достигнута в Восточной Бенгалии к марту. Он просто не обратил на это внимания.
Перспективы сохранения мира уменьшаются, когда потенциальный агрессор видит победный приз в пределах досягаемости, имеет подавляющее превосходство на земле и воспринимает намеченную жертву изолированной, деморализованной и безоружной. 22 ноября развернулась первая стадия полномасштабной войны на субконтиненте, хотя прошла почти неделя, прежде чем Индия признала это, и все наши ведомства оказались готовыми столкнуться лицом к лицу с ее последствиями.
22 ноября я докладывал Никсону:
«Пакистанцы сегодня заявляют по радио, что Индия «без официального объявления войны развернула повсеместное наступление против Восточного Пакистана». …Индийцы называют эти сообщения «абсолютной ложью». …В настоящий момент у нас нет независимых свидетельств, но представляется очевидным, что произошел крупный инцидент».
Кризисы всегда начинаются как недоразумение, этот больше, чем все иные. Пакистанский посол не имел никакой информации; госсекретарь Роджерс, у которого, как и у меня, не было лучшего источника, мог только отмечать противоречивые сообщения. Никсон был полон стремления привести в исполнение свою угрозу, повторяемую с мая: прекратить оказание помощи Индии. Для того чтобы отвести от себя внутреннюю критику, он хотел объявить это как прекращение помощи обеим воюющим сторонам, будучи в курсе, что помощь Пакистану к тому времени уже иссякла. Я рекомендовал ему отложить принятие решения на время после проведения встречи ВГСД, созванной на вторую половину дня. Я скептически относился даже к объявлению прекращения помощи Пакистану, если бы оказалось, что Индия является агрессором. Такое решение было бы слишком цинично, в Пекине его могли бы неправильно понять. Никсон был за любой подход, который принес бы больше вреда Индии.