ивого, придерживающегося умеренных взглядов человека, оказавшегося под воздействием происходящего, г-жа Ганди сказала, что она едва могла сдержать огромнейшее внутреннее давление с требованием принятия более решительных мер, – хотя было не очень-то ясно, что еще могла Индия сделать для того, чтобы доставить беспокойство, навредить и вторгнуться к своему соседу. Природное чутье Никсона вновь требовало дать ответ г-же Ганди в виде прекращения помощи. Я попросил его подождать следующего индийского шага. Нам лучше будет прореагировать тогда, когда провокация будет носить однозначный характер, а факты будут неопровержимыми. Государственный департамент выступил с идеей направления президентского письма Яхья Хану, г-же Ганди и Косыгину, вновь требующего выводов войск, хотя без указания относительно наказания за отказ на нашу просьбу. Хотя президентские письма участились с такой скоростью, что стала девальвироваться их значимость, я согласился, потому что они не принесли бы вреда, но могли обеспечить платформу для более сильных действий в дальнейшем.
Письмо от президента г-же Ганди информировало ее о готовности Яхья Хана разрешить наблюдателям от ООН нахождение на пакистанской стороне границы и напомнило ей о позиции Пакистана, предлагавшего односторонний отвод войск. Отметив ее признание о том, что индийские войска были задействованы на пакистанской территории, письмо подчеркивало, что «американский народ не поймет, если индийские действия приведут к крупномасштабным военным действиям».
Послание Косыгину вновь призывало Советы к сотрудничеству в продвижении мирного урегулирования кризиса и настоятельно побуждало Советский Союз заставить Дели вывести войска. Это было бесполезным жестом. Советское определение приемлемого решения совпадало с индийским.
Письмо Яхья Хану старалось убедить его не совершать попыток ослабить давление на осажденный Восточный Пакистан нападением на Индию из Западного Пакистана, где располагалась основная часть пакистанской армии. Даже хотя такой шаг был бы обречен на крах, отчаянные руководители могли бы посчитать это делом своей чести. Мы были озабочены тем, что пакистанский удар с запада просто дал бы окончательный предлог для Индии завершить расчленение всего Пакистана. Письмо Никсона перечисляло различные бесполезные попытки заставить Индию проявлять сдержанность; тем не менее, в нем президент выступал против экспансии войны. Яхья Хан принял Фарлэнда 27 ноября. Он был в отчаянии и готов к сотрудничеству, хотел просить Организацию Объединенных Наций немедленно направить наблюдателей на пакистанскую сторону границы для того, чтобы подтвердить оборонительные намерения Пакистана. Он предложил позволить Фарлэнду встретиться с адвокатом Муджиба. (Позже по мере эскалации войны Яхья Хан отозвал свое предложение.) И подтвердил свою готовность к контактам с членами провинциального бангладешского правительства в Калькутте, и «они не посчитают меня неотзывчивым».
Побеждающая сторона в войне редко готова идти на переговоры. Чем дольше длится битва, тем сильнее ее переговорные позиции. Единственным сдерживающим элементом является страх того, что, если она переусердствует, это вызовет внешние силы, которые могут лишить ее плодов победы. Г-жа Ганди в конце ноября оказалась на гребне успеха, и действия со стороны как Соединенных Штатов, так и Китая не давали ей серьезных причин для беспокойства. Администрацию Никсона склоняли к оказанию влияния на Пакистан. Китай в конце своей «культурной революции» оказался в военном плане совершенно не готов, и только что пережил внутренний кризис, затрагивающий лояльность своих военных.
Тем временем представитель Государственного департамента проявился с комментарием о том, как трудно его коллегам следовать стратегии Белого дома или разорвать сентиментальную привязанность к Индии, которой три десятка лет. Бывший посол США в Пакистане Бенджамин Хилборн Оелерт-младший написал письмо в «Нью-Йорк таймс», опубликованное 3 ноября, суть которого сводилась к тому, что Соединенные Штаты имеют обязательства прийти на помощь Пакистану «даже нашим оружием и людьми, если он будет атакован какой-либо другой страной». Представитель Государственного департамента ответил на вопрос 26 ноября, что отсутствуют такие секретные обязательства, обязывающие Соединенные Штаты прийти на помощь Пакистану. Если акцент сделать на фразе «оружием и людьми» и если находчивому адвокату будет позволено определить значение «обязывающие», то это заявление было очень близко к истине. Но это оказался неверный сигнал, если бы мы вообще хотели сдержать индийское нападение на союзную страну.
Г-жа Ганди была вне зоны доступа и не могла получить письмо президента. Она решила посетить свои войска недалеко от границы. Она отругала сверхдержавы (имея в виду Соединенные Штаты) за наглость жаловаться «на то, что мы предпринимаем шаги в защиту наших границ». Это выступление едва ли могло обратить мысли военных начальников, у которых теперь была свобода действия для пересечения границы, в направлении мира. В тот же самый день индийский министр обороны Джагдживан Рам сообщил ликующей толпе на политическом митинге в Калькутте, что индийские войска получили приказ продвинуться в глубь Пакистана и «заставить замолчать» пакистанскую артиллерию. На том же самом митинге ведущий объявил, что «Индия расколет Пакистан на части». А индийский полковник сказал корреспонденту 28 ноября, что часть правительства США по-прежнему отказывалась признать – что «наши войска вошли, потому что мукти-бахини попросили о помощи»[22].
Китинг в конце концов нашел г-жу Ганди 29 ноября и был принят с очередной порцией холодных перечислений жалоб Индии. Проблемы Яхья Хана, как она довольно точно определила, были созданы им самим, и «мы совершенно не собираемся облегчать ему его жизнь. Я не могу уже это контролировать». Когда Китинг попытался поднять вопрос о вторжениях в Пакистан, г-жа Ганди оборвала его: «Мы не можем позволить слушать советы, которые делают нас слабее».
Это заставило вновь вынести дела на рассмотрение вашингтонской группы специальных действий, которая 29 ноября обсудила безрезультатно вопрос о том, приняла ли Индия решение нанести удар до или после переговоров между Никсоном и Ганди. Вопрос не имел существенного значения, как и то, что ответ был совершенно очевиден. Несомненно, г-жа Ганди запланировала его заблаговременно и использовала свою поездку не как средство поиска решения, а как дымовую завесу для ее действий. Никак нельзя было завершить в 10-дневный срок индийские перемещения в период между возвращением г-жи Ганди и первыми операциями по пересечению границы. ВГСД наконец-то смирилась с фактом, что президент четко имел в виду прекращение некоторых видов помощи Индии, но Государственный департамент вел упорные арьергардные бои, чтобы свести сокращения к минимуму и сделать директиву достаточно неопределенной, чтобы получить максимум административной свободы действий. Все настолько перепуталось в категориях вооружений, которые мы могли бы перестать поставлять, что я сказал: «У нас есть контракты без лицензий и лицензии без контрактов», спрашивая, что же мы должны прекратить поставлять. Обнаружилось, что приветствовался отказ предоставлять новые лицензии, – несомненно, согласно теории о том, что это решение всегда можно пересмотреть после войны, когда страсти поутихнут. Мне следовало бы знать по той легкости, с какой межведомственное соглашение было достигнуто, что речь шла о мизерных суммах (около 17 млн долларов). Первый шаг, запрет на выдачу новых лицензий на военное оборудование для Индии, был объявлен Госдепом 1 декабря.
29 ноября я проинформировал Пекин через парижский канал обо всех наших заходах в отношении других стран и их реакции.
К 30 ноября г-жа Ганди повысила накал давления еще на одно деление. Выступая в своем парламенте, она саркастически приветствовала призыв о выводе войск, но «войска, которые должны быть выведены немедленно, являются пакистанскими войсками в Бангладеш». Она вылила ушат ледяной воды на любые переговоры с Пакистаном на том основании, что только избранные представители Бангладеш могут определять свое будущее, и что, по ее мнению, они не согласятся ни на что иное, кроме как на «освобождение». Таким образом, с Пакистаном не о чем было договариваться, кроме как о его расчленении.
Итак, ВГСД собралась вновь 1 декабря для обсуждения вопроса о том, не пора ли, больше чем через неделю после начала военных действий, созвать заседание Совета Безопасности ООН, и о том, какие дополнительные шаги могут быть предприняты для выполнения решения о прекращении военной помощи Индии. Возникло удивительное международное единство относительно нежелания обращаться к Совету Безопасности. Индия не хотела созыва Совета Безопасности, потому что, несмотря на лицемерие в этом органе, невозможно было избежать признания о ее вторжении в суверенное государство – член ООН. Индия могла бы избежать осуждения только благодаря обещанному советскому вето. Пакистан не хотел обсуждения в Совете Безопасности из-за опасения, что дискуссии могли бы перерасти в общую критику репрессий в Восточной Бенгалии; кроме того, он хотел, чтобы в центре внимания было его приглашение наблюдателям ООН расположиться на пакистанской стороне границы – предложение, официально переданное Генеральному секретарю ООН. Советский Союз не горел желанием оказаться вынужденным применить вето; Хуан Хуа сказал мне, что Китай поддержал бы все, что захотел бы сделать Пакистан. Внутри нашего правительства Государственный департамент не хотел идти в Совет Безопасности, опасаясь «уклона» указаний Белого дома. Я был в колебаниях, потому что не очень-то хотел выносить на свет внутренние свары, которые вызвали бы наши указания. Печально было констатировать состояние Организации Объединенных Наций, когда полномасштабная агрессия со стороны крупной державы рассматривалась жертвой, союзником, агрессором и другими великими державами как слишком опасная, чтобы ее выносить на официальное обозрение международного органа, взявшего на себя обязательство помогать защищать мир.