вето в Совете Безопасности с блокированием прекращения огня и миротворческих усилий ООН. Мы не могли перещеголять СССР по этим параметрам – и я не могу вспомнить, чтобы кто-либо из наших внутренних критиков рекомендовал, чтобы мы попытались это сделать. Точно так, как наше обхаживание Индии в течение двух десятков лет не смогло склонить Индию покинуть неприсоединение, точно так же и Индия вряд ли могла окончательно сдвинуться на одну сторону, что можно считать результатом нашего отстаивания собственных интересов. Неприсоединение давало возможность Индии двигаться международными проходами с максимальным количеством вариантов в наличии. Именно эти причины убеждали нас в том, что Индия рано или поздно будет стремиться к сближению с нами снова, хотя бы ради того, чтобы Москва не считала все это как само собой разумеющееся. Когда непосредственный кризис завершился, я напомнил Добрынину о высказывании австрийского министра Шварценберга, после того как русские войска помогли подавить венгерское восстание 1848 года: «Австрия еще удивит мир своей неблагодарностью».
Именно так оно и случилось. После кризиса американо-индийские отношения очень быстро вернулись к своему прежнему состоянию разочарования и непонимания в рамках совместных целей. Нам не очень-то повезло в плане обычных оскорблений в наш адрес, но за три года американо-индийские совместные комиссии работали над проектами сотрудничества в различных сферах экономики и культуры. Т. Н. Кауль, генеральный секретарь МИД Индии, который изо всех сил проводил политику конфронтации в 1971 году, был направлен в Вашингтон послом с поручением наладить отношения – задача, которой он посвятил себя со всей той целеустремленностью, которая была характерна для Индии в ее непримиримом расчленении Пакистана в 1971 году.
Никсон удачно выразился, когда сказал премьер-министру Хиту на Бермудах 20 декабря после завершения кризиса о том, что мы старались совершить:
«Я чувствовал, что, если правда то, что она [г-жа Ганди] ставит целью заставить Пакистан капитулировать на западе, возникнут серьезные последствия на мировой арене. Это могло бы стать уроком для других частей мира. …Советы проверяли нас с тем, чтобы посмотреть, смогут ли они контролировать события. Разумеется, необходимо было учитывать и намного более крупные ставки на Ближнем Востоке и в Европе. Частично причиной нашей медлительности с выводом войск из Вьетнама была необходимость дать понять, что мы не готовы платить любую цену за прекращение войны. Если бы мы это не сделали, то у нас были бы тяжелые времена впереди».
Мнение Никсона, с которым я был согласен, не разделялось средствами массовой информации, нашим бюрократическим аппаратом или конгрессом. Я по-прежнему считаю его правильным. Кризис также продемонстрировал ошибочность мнения о том, что Никсон с моей помощью бульдожьей хваткой держал в своих руках правительство, которое оставалось в неведении относительно нашей деятельности. По некоторым инициативам – особенно в сфере двусторонних отношений – это было действительно так. Но в других областях методы Никсона частично являлись результатом капризности нашего бюрократического аппарата и частично результатом его собственного нежелания приструнить бюрократию. Как это часто бывает, разбирательство с индийско-пакистанским кризисом отражало глубокие расхождения внутри нашего правительства, которые осложнялись нежеланием Никсона четко высказывать свои взгляды. А итог был совершенно далек от того, что говорила народная молва: не расширение господства Белого дома, а острое ведомственное тыловое сопротивление; не четко выраженные директивы, а уклончивые маневры, оставляющие возможности для отхода; не неспособность ведомств выразить свои взгляды, а трудности, с которыми сталкивался глава исполнительной власти в том, чтобы его взгляды возобладали. Тот факт, что эти условия отражали некоторые психологические особенности Никсона, не меняет основного вывода. История «расположенности» менее всего похожа на сказку о президентском самообладании, она больше свидетельствует о сложности руководства современным правительством – особенно со стороны президента, не желающего напрямую устанавливать свои правила. Неважно, кто был прав в этом споре; президентам необходимо полагаться на то, что их взгляды принимаются, даже если они вступают в противоречие с бюрократическими предубеждениями. Я неоднократно заявлял, что административные методы Администрации Никсона были неумными и не выдерживали проверку временем; справедливости ради следует признать, что они не осуществлялись в каком-то вакууме.
Не успел завершиться этот кризис, как Белый дом оказался в водовороте волны утечек и разоблачений. Уже 13 декабря автор колонок Джек Андерсон начал публикацию отрывков из записей Министерства обороны о заседаниях вашингтонской группы специальных действий. Наша оппозиция военным действиям Индии – это наша открытая позиция, за которую мы на самом деле подвергались нападкам, – считалась поразительным разоблачением, выдававшим в нас лжецов, когда мы отвергали антииндийскую предубежденность. Масса иной секретной информации размещалась в газетах – например, телеграммы от Кеннета Китинга в Индии, в которых предлагалось оказать давление на Яхья Хана или ставилась под сомнение моя ознакомительная пресс-конференция от 7 декабря[31]. Перемещения нашего флота, которые, как правило, являются секретными, моментально находили путь в прессу. Роджерс дал выход своим годам разочарования, высказав противоречивое мнение по отношению к моим словам на президентском самолете и объявив на пресс-конференции 23 декабря о том, что события на субконтиненте ни в коем случае не окажут никакого воздействия на московскую встречу на высшем уровне. Он также отрицал тот факт, что у нас были какие-либо военные обязательства перед Пакистаном в случае угрозы ему со стороны Индии, – щекотливый вопрос с юридической точки зрения. А расследование утечек выявило, что старшина ВМФ, работавший в моем аппарате мелким служащим, систематически копировал документы СНБ, которые были в его распоряжении, и передавал их своему начальству в Пентагоне.
Никсон бывал настолько никаким в спокойные периоды, насколько смелым в периоды кризисов, настолько мелочным в делах со своими коллегами, насколько мог быть дальновидным в деле защиты национального интереса. После первой бури восторга по поводу предложения г-жи Ганди о прекращении огня Никсон отдал строгие распоряжения о том, чтобы на всех брифингах подчеркивалась его центральная роль. Но по мере роста критики он стал искать пути ухода с линии огня. Несомненно, он подвергался воздействию частично понятного чувства обиды за то, что я получил то, что он считал чрезмерными заслугами за внешнеполитические успехи администрации, в то время как всю вину за более неприятные меры возлагали на него. Но непосредственной причиной была встреча на высшем уровне. Хотя Никсон говорил об отмене встречи в верхах 8 декабря и готов был это сделать снова 16 декабря, упоминание мной конкретного этого факта прессе 14 декабря стало поводом для его метаний. Он горел желанием совершить поездку, которую Эйзенхауэр планировал еще в 1960 году, но так и не осуществил. Для него значило очень много быть первым американским президентом в Москве. Формально поддерживая меня, он на самом деле не был готов подвергать опасности эту возможность. Результатом стало усилие экспертов Белого дома по отношениям с общественностью перенаправить на меня нападки за наше поведение во время индийско-пакистанского кризиса. Эта политика стала моей политикой. В течение нескольких недель Никсон был недоступен для меня. Циглер не делал никаких заявлений в поддержку и не отрицал отчеты прессы о том, что я оказался не в фаворе. Ведомствам не было предписано прекратить всякие утечки информации относительно меня. Никсон не мог отказать себе в удовольствии позволить мне тяжело переживать неопределенность моего положения и помучиться, чтобы использовать словесный вклад более позднего периода. То был суровый урок зависимости президентских помощников от их босса. Я не воспринимал любезно – или даже зрело – мой первый опыт постоянной критики со стороны общественности и президентские накаты.
А потом неожиданно все кончилось. Кризис на субконтиненте перестал маячить над нами, а поэтому не было главного объекта гнилой критики. Я довольно скоро был снова возвращен в фавор у президента, и мы возобновили наши прежние настороженные отношения – близкие по существу, равнодушные в личном плане. Возникли другие дела, за которые следовало браться. Основополагающие структуры нашей внешней политики оставались неизменными. Планирование обеих встреч в верхах вскоре возобновилось. Целая серия примечательных внешнеполитических успехов вскоре стерла этот эпизод и завоевала поддержку общественности. Пекин узнал, что мы серьезно относимся к требованиям соблюдения баланса сил; Москва увидела довольно сильную реакцию, чтобы пытаться испытывать нас на прочность в областях, вызывающих более серьезную озабоченность. Мы пережили бурю, не сломав кормило. Мы могли возобновить наш курс.
IIIКризис в альянсе: поправка М. Мэнсфилда и экономическое столкновение
Все президентские поездки неизбежно представляются как грандиозное мероприятие в сфере дипломатии. Никто из тех, кто путешествовал с президентами, не может серьезно взяться за описание большинства таких поездок. Дипломатия оперирует в тупиковых ситуациях, что является одним способом, при помощи которого обе стороны могут испытать на прочность решимость каждой. Даже если они готовы заниматься этим и имеют такое стремление, не у многих глав правительств есть достаточно времени для того, чтобы разрешить тупиковые ситуации во время своих встреч, которые длятся слишком малый срок, а требования протокола слишком напряженны. Отсюда поездки глав правительств обычно могут оправдываться неким созданием символа, а также необходимостью установления конечных сроков для переговоров более низкого уровня и своего рода оценкой друг друга. Они также становятся способом демонстрации намерений и подчеркивания обязательства.