В них имеется, конечно, и более узкий политический бонус. Сказать, что Никсон, решаясь на свою вторую европейскую поездку, не знал, как она отразится на предстоящих выборах в конгресс, означало бы отрицать в нем наличие качеств, которые привели его в президентское кресло. Он, в конце концов, стремился осуществить встречу в верхах с Советами в тот период и ненадолго соблазнился встречей с главами правительств Великобритании, Франции и Федеративной Республики Германия, которая была предложена Вилли Брандтом, чтобы придать импульс и санкционировать «восточную политику». Помпиду несколько артачился, потому что он хотел избежать создания видимости того, что Брандт ведет переговоры от имени Запада в целом. И мнение Никсона относительно «восточной политики», описанное ранее, не делало его человеком, горевшим желанием одобрить ее таким значительным способом. Таким образом, эта поездка организовывалась вокруг визитов в Италию, Югославию, Испанию и Ирландию, плюс ночевка вместе с Шестым флотом и завтрак для встречи с новым британским премьер-министром Эдвардом Хитом в Чекерсе. Акцент на Средиземноморье и остановка с Шестым флотом подчеркивали нашу продолжающуюся решимость играть роль в обеспечении безопасности и развития этого региона. Советское влияние на Ближнем и Среднем Востоке нарастало с 1967 года. Мы только-только миновали осенний кризис вдоль Суэцкого канала и в Иордании. В Ливии к власти пришел радикальный режим.
Поездка Никсона началась 27 сентября 1970 года в Риме, где я присоединился к нему после встречи с Суан Тхюи в Париже. К той осени итальянская политика корчилась в муках конвульсивных маневрирований, которыми для постороннего наблюдателя представлялась рутинная смена правительства, но которые на самом деле сводились к усилению тенденций полевения, характерных для итальянской политики со времени «открытия пути влево» в 1963 году. Когда Никсон посетил Италию в 1969 году, Мариано Румор был премьер-министром в правительстве, состоящем полностью из христианских демократов, но управляющем при тактической поддержке со стороны социалистов. Во время «горячей осени» 1969 года профсоюзы, в которых доминировали коммунисты, показали свою мощь серией ожесточенных забастовок, часто превращавшихся в бунты. Профсоюзам удалось провести так называемый «Статут трудящихся», который в дополнение к ликвидации многих несправедливостей также сместил баланс сил в трудовых переговорах решающим образом в пользу профсоюзов. Западноевропейские коммунисты еще не раскрыли достоинства НАТО; оба визита Никсона в Италию проходили под поддержанные коммунистами бунты, направленные против НАТО, войны во Вьетнаме и для ровного счета против президента.
Итальянские региональные выборы в июне временно приостановили продвижение коммунистов, но привели к новым трениям внутри правящей коалиции. Социалисты, слегка поправив свои дела, стали трактовать свой успех как поощрение к движению и дальше влево, притом что партии на правом фланге были разбиты. Христианские демократы оказались в замешательстве, разрываясь между левым крылом, отделившимся от коммунистов преимущественно в силу религиозной веры, и правым крылом, отколовшимся от неофашистов преимущественно в силу демократических убеждений. Коммунисты с их дисциплинированной организацией склоняли весь этот спектр влево. Они следовали стратегии своего теоретика Антонио Грамши, которая состояла в систематическом проникновении в ключевые институты общества – профсоюзы, судебную власть, школы – перед финальным скачком с целью получения права на участие в управлении.
7 июля Румор ушел в отставку и Эмилио Коломбо стал премьер-министром четырехсторонней коалиции (христианских демократов, республиканцев, социал-демократов и социалистов). Альдо Моро был министром иностранных дел. Правительство просуществовало не очень долго. Коалиция – дольше. «Открытие пути влево» процветало до такой степени, что стало больше невозможно управлять без социалистов. А социалисты, в свою очередь, не очень-то стремились увеличить слишком сильно пропасть между собой и коммунистами, с которыми у них была коалиция во многих провинциальных правительствах. Таким образом, коммунисты имели растущее, хотя и несколько косвенное, влияние на итальянское правительство – результат совершенно противоположный тому, что имели в виду отцы-основатели «открытия пути влево». Было так много влияния на самом деле, что однажды хитрый Моро решил, что может использовать коммунистов, чтобы ослабить социалистов. Если было необходимо молчаливое согласие коммунистов в любом мероприятии, его всегда можно было добиться. Влияние коммунистов в силу этого варьировало от молчаливого до формализованного вето при поддержке Моро.
Эти тенденции казались мне вполне очевидными в то время, но их горячо оспаривали как внутри, так и за пределами правительства Соединенных Штатов. Представлялось, что влияние коммунистов на самом деле не нарастает или что было бы неплохо, если бы так и было, потому что это могло бы заставить христианских демократов пойти на реформы. В любом случае ничего конкретного не следовало предпринимать в связи с этим. Христианско-демократические политические лидеры казались убеждены в том, что периодические визиты руководящих американцев подтверждали международное значение Италии и тем самым укрепляли собственные перспективы. Мы были рады угодить им: визит Никсона преследовал эту цель, и то же самое было с моими собственными визитами позже, когда я был государственным секретарем. Я никогда не находил никакого подтверждения тому, что президентские визиты или какие-то еще визиты на высоком уровне оказывали воздействие на итальянскую политику в той или иной форме. Но так же трудно доказать и обратное – никто не знает, до какой степени усилилась бы тенденция сдвига влево, если бы отсутствие таких визитов трактовалось как полное игнорирование с американской стороны.
Общее ощущение бессилия было отражено в памятной записке Государственного департамента президенту от 22 января 1970 года, которую я позже сохранил в досье бессодержательных рекомендаций. В ней настоятельно предлагалось, чтобы мы «продолжали внимательно отслеживать проблему и постоянно оценивать способы использования наших ресурсов для доведения нашей точки зрения в осторожной, но эффективной форме». О том, как быть и осторожными, и эффективными, автор благоразумно умалчивает. Отдавая ему должное, хочу сказать, что мне тоже ничего лучшего в голову не пришло. Существуют проблемы, которые оказываются вне сферы контроля со стороны американских политиков. Самое лучшее, что они могут сделать в некоторых ситуациях, так это не ускорять неблагоприятные тенденции объявлением возможного исхода как желательного. (В этом состояла, на мой взгляд, ошибка «открытия пути влево» в 1963 году и заигрывания с еврокоммунизмом в 1977 году.)
Мы прибыли в Рим вечером на церемонию встречи, которую по соображениям безопасности провели во дворе Квиринальского дворца. Колоритные уланы на лошадях выстроились ровными рядами во время исполнения национальных гимнов. Прелестный итальянский гимн, по всей вероятности, был менее всего воинственно звучащим гимном в мире. Нелегко идти вперед в бой под мелодию, которая звучит почти как вальс. После церемонии наступил хаос. Квиринальский дворец, бывшая летняя резиденция папы, является одним из крупнейших строений такого рода в Европе. Толпы репортеров и официальных лиц толкали нас в разные стороны, создавая панику, когда понимаешь, что если отправишься по неверному коридору, то тебя не смогут найти в течение нескольких недель. В итоге толпа стеклась в центральную точку огромного зала приемов. Никсона и меня отделили и соединили с президентом Джузеппе Сарагатом для первого конфиденциального обзора ситуации в мире.
Джузеппе Сарагат был самым внушительным на то время из всех итальянских руководителей – вдумчивый, решительный друг Соединенных Штатов. К сожалению, он страдал двумя недостатками. Его партия, Итальянская демократическая социалистическая партия, была ослаблена под воздействием «открытия пути влево» и снижения с ее стороны контроля над рычагами власти. А его конституционное положение как главы государства не позволяло ему активно участвовать в политических процессах, несмотря на все его значительное моральное влияние. Но его мнение всегда заслуживало быть услышанным. Сарагат был озабочен ростом коммунистического влияния. Он считал иллюзией веру в то, что коммунистические достижения ограничатся его страной; если их не остановить, они, несомненно, расползутся по всей Европе. Но он не предлагал никаких средств против этого. Он полагал, что должен прибыть некий спаситель, что Соединенные Штаты могут что-то там наколдовать.
Он красноречиво говорил о психологическом воздействии американских действий в Европе. Наши внутренние дебаты по Вьетнаму подрывали веру европейцев в нашу стабильность и устойчивость; это повлияло бы на политику многих европейских стран. «Восточная политика» тревожила Сарагата; это был способ для ФРГ стремиться иметь сепаратные дела с Москвой; частично это было вызвано уменьшением доверия к Америке. Соединенные Штаты должны следить, чтобы разрядка с Советским Союзом оказалась результатом их политики с позиции силы, иначе вся Европа последует германскому примеру.
Это дало Никсону возможность объявить свою приверженность НАТО; он не пожалел для этого гипербол. Он был готов пойти на риск своей политической жизни в этом вопросе, и не намерен «легко умереть». Это была весьма красноречивая фраза, хотя, возможно, было сделано некоторое драматическое преувеличение стоящих перед нами выборов. Перед Никсоном не стояло никаких таких важных альтернатив, которые он сам нарисовал. НАТО было тем китом нашей внешней политики, по отношению к которому по-прежнему сохранялось внутреннее единство; многие неоизоляционисты объявляли о своей преданности организации, нападая на наше участие в каких-то иных делах. Не было никакой возможности для Никсона умереть ради этого дела. Когда встреча была расширена до участия министров иностранных дел, Никсон красноречиво подтвердил свои кредо: «Если мы допустим, чтобы этот великий альянс пал, если мы позволим ему распасться на части, и не в силу недостатка экономических возможностей защищать наши интересы, а в силу слабой силы воли, решительности, разума и руководства, не способных сохранять его и укреплять его, это стало бы трагедией для человечества». Никсон поднял правильную тему. Это была воля обновить веру в демократию, которой был брошен вызов в очень многих странах в бунтах, ожесточениях и расколах начала 1970-х годов.