К лету 1970 года участники венских дебатов были на время избавлены от травмы Камбоджи. Администрация достигла своих целей уменьшения возможностей Ханоя вести наступательные операции. Но она сделала так за счет психологического истощения; страх очередного раунда демонстраций стал составной частью всякого рода размышлений относительно Вьетнама в правительстве в то лето – даже у Никсона, который делал вид, что это его не трогает. Итак, усталость обеспечила передышку, которую не мог предоставить консенсус. А кризисы вдоль Суэцкого канала, в Сьенфуэгосе, Иордании и Чили захватили какую-то часть внимания правительства и сконцентрировали внимание общественности на других частях мира.
Нам, к счастью, повезло в одном. Я предложил, а Никсон с энтузиазмом согласился с назначением Дэвида Брюса послом на переговоры в Париж. Брюс сразу же принял это предложение. Летом 1970 года, когда одержимость Вьетнамом вновь охватила всех нас, Брюс оказывал стабилизирующее воздействие. Он попросил два месяца на изучение вопроса перед тем, как выдвигать предложения. Он не хотел создать впечатление того, что получил новые указания. Ханой пошел бы на урегулирование только в том случае, если поверил бы в то, что ему не удастся выбить новые уступки, просто стоя на своем.
Эффект был успокоительным, поскольку после сумятицы вокруг Камбоджи настроение Никсона менялось с дикой скоростью. Никсон говорил в решительных тонах 4 июля, когда встречался в Сан-Клементе с Брюсом и Филом Хабибом, членом его команды на парижских переговорах. Никсон сохранил бы имеющийся курс, независимо от всяческих политических рисков. Он не считал, что деэскалация или односторонний уход подействует на северных вьетнамцев; каждый раз, когда мы выводили войска, Ханой становился все более неуправляемым. Если переговоры провалятся, он отбросит всякую сдержанность и вернется к массированным бомбардировкам. Однако неделю спустя, 11 июля, Никсон в раздражении говорил мне в приватной обстановке, что эта война подрывает его внутреннюю поддержку и поэтому ее следовало завершить до 1972 года. Если кто-либо из его вероятных противников будет избран президентом, мировое положение Америки будет подорвано. Его решение состояло в том, чтобы сочетать тотальную бомбардировку с полным выводом войск. Но уже к 22 июля за завтраком в Белом доме с Брюсом, Эллсуортом Банкером и со мной у него уже были более оптимистичные оценки нашей способности выстоять:
«Я полностью убежден, что то, как мы завершим эту войну, будет определять будущее США в мире. Мы сможем сохранить американские позиции в Европе и Азии, если все будет хорошо. Американский народ разделился почти поровну. Бюрократический аппарат против меня, но я буду стойко стоять до конца, если останусь единственным человеком в стране, который будет это делать. Мы, так или иначе, покончим с нашим участием. …Я вступил в эту должность без поддержки всего народа, который выступает против меня сегодня, и я могу быть переизбран без их поддержки».
Все же к 10 августа Никсон был потрясен беседой с сенаторами Гарри Бердом и Гордоном Л. Эллоттом, которые настойчиво просили его скорее завершить войну. «Наши «леваки» оказались сейчас там, где нам надо, – сказал он мне. – И все, за что им осталось выступить, так это за наше отступление, но это их проблема. Но когда правые начинают требовать нашего ухода неизвестно по каким причинам, то это уже наша проблема». Поэтому он хотел завершить все при помощи блокады Севера, возобновления бомбардировок и одновременного вывода всех наших войск. Я предупреждал, что с учетом проблемы, которая была перед нами в деле проведения кампании в течение двух месяцев на территории Камбоджи глубиной более 30 километров от границы, мы будем не в состоянии придерживаться такого курса до тех пор, пока не случится ошеломительная провокация. А вывод войск стал бы сигналом, совершенно противоположным нашим военным действиям. Задумка Никсона вполне могла бы вызвать крах в Сайгоне среди кровавого побоища на Севере. Никсон не стал заниматься этим делом.
В течение лета наши исследования подтвердили тот факт, что северовьетнамская система снабжения через Камбоджу была разрушена, а дислоцированные там силы противника серьезно ослаблены. Важнее было то, что северовьетнамские войска в южной части Вьетнама – так называемых военных районах 3 и 4 – теперь должны были быть использованы не для наступательных операций в Южном Вьетнаме, а для защиты новых районов баз и для подготовки камбоджийских повстанцев. Их способность вести наступательные операции была серьезно подорвана, и для ее восстановления понадобился бы, по крайней мере, целый год. Потери союзников, соответственно, снизились. За год до проведения операции в Камбодже в боевых действиях было убито свыше 7 тысяч американцев. За год после нее эта цифра составила менее 2,5 тысячи человек. А за следующий год она упала до менее 500 человек.
Но политическая проблема осталась. Ханой не был ослаблен до такой степени, чтобы отказаться от надежды, и продолжил требовать одностороннего вывода всех американских войск и свержения сайгонского правительства. Не было и намека на компромисс. Нам не предлагалось никаких других условий, кроме безоговорочной капитуляции и предательства миллионов людей, которые надеялись на нас и которых мы должны были отдать на милость коммунистического правления. Наши противники дома глумились над нашим пониманием чести, но их альтернатива, отражающаяся в требовании определения точной даты безоговорочного вывода войск, стала проявлением полной бессмыслицы, как, впрочем, и полного бесчестья. К концу августа сенат провел дебаты по поправке Макговерна-Хэтфилда, определявшей срок вывода американских войск 31 декабря 1971 года, но разрешавшей президенту продлить этот срок на 60 дней при чрезвычайных обстоятельствах. Этот план получил широкую поддержку в прессе. Для «Вашингтон пост»[39] он означал конец политической аферы, своего рода игры «в наперсток». Для «Сент-Луис пост диспетч» мы «сбросили маску», выступив против поправки Макговерна-Хэтфилда, и раскрыли, что нашей целью была военная победа (которая стала термином, означавшим позор и бесчестье). Но как только дата окончательного вывода была бы установлена законом, и так сужающиеся переговорные возможности исчезли бы полностью. Мы утратили бы возможности для договоренностей хотя бы по вопросу о наших пленных, поскольку у нас не останется практически ничего, что можно было бы предложить, за исключением свержения дружественного нам правительства и оставления миллионов на произвол жестокой диктатуры. Для того чтобы завершить войну с почетом, нам необходимо было поставить противника перед фактом некоторой неопределенности относительно наших намерений, что наши внутренние оппоненты стремились всеми силами устранить.
У нас была бы идеальная переговорная позиция, если бы наша общественность доверяла нашим целям, а противники были в неведении относительно нашей тактики. Разногласия в стране привели к противоположному состоянию дел. Мы постоянно сталкивались с пропастью недоверия у себя в стране, в то время как наши противники очень хорошо понимали направление, в котором нас подталкивали. Не так уж легко, как утверждалось, если бы мы связали себя с фиксированной датой вывода, было бы вернуться в конгресс и просить продления срока, подразумеваемого поправкой Макговерна-Хэтфилда. Те самые силы, что установили окончательный срок, несомненно, будут стремиться соблюдать его. И этот вопрос вряд ли возник бы в четком виде. Само по себе прохождение поправки вполне могло бы вести к краху морального духа южных вьетнамцев, а с ним и их вооруженных сил. Таиланд, вполне вероятно, закрыл бы базы, так необходимые для воздушных операций во Вьетнаме, а Суванна Фума из Лаоса со всей вероятностью попросил бы нас прекратить бомбардировки тропы Хо Ши Мина. Так эти подвергшиеся угрозе страны попытались бы приспособиться к новым реалиям. Ни одна ответственная администрация не могла бы принять такие риски просто в надежде успокоить критиков, большую часть которых, как показали дальнейшие события, просто невозможно было ублажить. Как оказалось, нам удалось убрать подавляющее большинство американских вооруженных сил в сроки, определенные поправкой Макговерна-Хэтфилда, а оставшиеся силы за последующие год и три месяца. Оставалось достаточно для того, чтобы помочь ослабить северовьетнамское наступление 1972 года. Но мы выводили войска, не свергая наших союзников, а если бы мы взяли на себя обязательство в сентябре 1970 года по известной дате, к которой мы не смогли бы ничего сделать, то результаты были бы совершенно иными.
Поправка Макговерна-Хэтфилда потерпела поражение 1 сентября 1970 года с результатом 55 против 39. Строго говоря, это была победа администрации. Но те 39 сенаторов стремились навязать проведение мирных переговоров перед лицом предупреждений со стороны администрации о том, что они законодательно оформляют разгром, нанося серьезный удар по психологической основе стратегии сплоченности. И это голосование не стало концом поправки. Она возвращалась из месяца в месяц, получая постоянно возрастающую поддержку, показывая Ханою разрушение нашей позиции и тем самым снижая у Севера стимулы к серьезным переговорам. И у Северного Вьетнама был еще один сдерживающий фактор в плане активности на переговорах. Мы выводили американские войска так быстро и в силу этого возлагали слишком тяжелое бремя на процесс вьетнамизации, доверие к которой снижалось; тем временем мы утратили переговорные рычаги, предлагая ускорить наши выводы групп войск в ответ на поистине свободный политический выбор людей.
Трудно предложить концепцию свободного выбора северным вьетнамцам даже при самых благоприятных обстоятельствах, поскольку у них не было совершенно никакого опыта, на который они могли бы сослаться. Они захватили власть при помощи винтовки; они расширили ее в борьбе. Они были твердыми марксистами-ленинцами. Для них политическая законность была связана с воинственной элитой, которая воплощала «реальные желания» народа. Инакомыслящих следовало перевоспитать или уничтожить. Да и вьетнамская история не предлагала никакой помощи: прежние правители правили по Мандату неба и обеспечивали себе успех. Наши планы относительно беспристрастных избирательных комиссий и свободного голосования с пренебрежением были отвергнуты Ханоем. Они неохотно были приняты Сайгоном, чтобы угодить богатому благодетелю, от поддержки которого зависело их существование, хотя его наивность постоянно накликала беду. Как можно было вообще предполагать в свете коммунистической идеологии и вьетнамской истории, что все, за что коммунисты вели свою борьбу, было именно коалиционное правительство – или что вьетнамцы действительно его примут, – следует отнести к исследованиям массовой психологии.