Но банкеты, передаваемые телевидением в утренних программах в Америке вживую, сыграли убийственно серьезную роль. Они передали с огромной скоростью и значением народам обеих стран, что сейчас создаются новые взаимоотношения. В своем исключительно теплом приветственном тосте на первом государственном банкете Чжоу Эньлай объявил, что, несмотря на идеологические расхождения, могут быть установлены нормальные межгосударственные отношения на основе пяти принципов мирного сосуществования. Он не упомянул Тайвань; он особо отверг использование войны для решения неразрешенных вопросов. Это выявило для всех то, что мы поняли в частном порядке. Это было еще одно, хотя, может быть, и неявное, заверение в том, что мы больше не должны бояться китайской военной интервенции в Индокитае. Это было понимание, которое помогло нам выстоять пять недель спустя, когда на нас обрушилось вьетнамское наступление, особенно при том, что оно сопровождалось аналогичными (хотя, может, и не такими красноречивыми) заверениями из Москвы.
Никсон ответил в более эмоциональном ключе. Он поработал над проектом, который я вручил ему, добавил своей личной образности и цитат из Мао. Он подчеркнул, что мы разделяем общие интересы, которые переходят за рамки идеологической пропасти (не конкретизируя, однако, что это значит):
«Какое наследие мы оставим нашим детям? Неужели им суждено умирать из-за ненависти, которая отравляла жизнь старого мира, или им суждено жить, потому что мы увидели, как можно построить новый мир?
Нет причин для того, чтобы мы были врагами. Ни один из нас не претендует на территорию другой стороны; ни один из нас не добивается доминирования над другой стороной; ни один из нас не стремится простереть свои руки и править миром.
Председатель Мао написал:
Еще очень много дел.
Так сделаем их сейчас!
Вращается мир людей,
И время торопит нас.
Как долго идут года!
Ждать тысячи лет нет сил.
Момент нам ловить пора!
Мы втянуты в вихрь стихий![66]
Момент нам ловить пора. Настал момент для наших двух народов подняться к высотам величия, которые помогут нам построить новый и лучший мир».
После многих моих поездок банкеты, тосты, музыка стали обыденным явлением, но признаюсь, что, когда по этому первому случаю китайский премьер начал обходить столы, чтобы лично чокнуться с каждым американским членом официальной делегации под мелодию «Америка прекрасна»[67] в исполнении военных музыкантов, с которой два десятка лет назад мы шли на войну, я был глубоко тронут. В любом случае, когда Ричард Никсон смог процитировать Мао Цзэдуна для того, чтобы поддержать американскую внешнюю политику в день рождения Вашингтона, явно произошла дипломатическая революция.
Символизм обретает смысл только в том случае, если бы при этом имело место какое-то конкретное содержание. В этом деле осуществлялся трехуровневый подход. Проходили встречи между государственным секретарем и китайским министром иностранных дел и их сотрудниками, которые были посвящены маниакальным идеям восточноазиатского бюро: продвижению торговых отношений и обменов между людьми – другими словами, обсуждали главную тему переговоров в Варшаве последние многие годы. Эти встречи служили цели держать делегацию Государственного департамента занятой, в то время как Никсон был на встречах с Мао и Чжоу. (Никсон был убежден, – и сказал об этом Чжоу Эньлаю, – что «наш Государственный департамент ничего не может удержать, все из него утекает».) Эта группа встречалась в гостевом доме, отведенном для государственного секретаря. Главной проблемой было не допустить, чтобы китайцы, внутренняя связь между которыми была менее ограниченной, чем у наших, делились по линии министров иностранных дел информацией о делах, которые по существу были уже урегулированы на других встречах. Речь, в частности, шла о структуре и содержании коммюнике. Я не участвовал ни в одной из этих встреч.
Ежедневные встречи между президентом Никсоном и премьером Чжоу Эньлаем во второй половине дня после утренних экскурсий по достопримечательностям представляли второй уровень. Четыре из них проходили по продолжительности времени более 12 часов, поочередно в Доме народных собраний и гостевом доме, в котором остановился Никсон. Он и Чжоу обсуждали международную ситуацию и не скрывали параллельность взглядов и фактическое сотрудничество между двумя странами, которое нарастало со времени моей первой секретной поездки в Пекин. С нашей стороны во встречах принимали участие Никсон, я, а также мои сотрудники Уинстон Лорд и Джон Холдридж.
Третий уровень занимался выработкой коммюнике, это были преимущественно заместитель министра иностранных дел Цяо Гуаньхуа и я, периодическими обращавшиеся к нашим начальникам. Эти встречи по подготовке проекта заняли в общей сложности около 20 часов, плюс дополнительно два часа между мной и Чжоу Эньлаем. Мы встречались в отдельном гостевом доме, предназначенном китайцами для их собственных размышлений.
Но прежде чем эти встречи могли произойти, Чжоу и я должны были разобраться в сценарии, чтобы быть в курсе, кто примет участие в какой встрече и кто знает что. Через примерно 20 минут после завершения встречи с Мао Цзэдуном мы с Чжоу Эньлаем совещались около часа в гостевом доме, зарезервированном для подготовки коммюнике. Моей главной задачей было передать Чжоу Эньлаю, какие темы должны быть подняты и в каких группах. «В американском фольклоре есть такое выражение, – сказал я ему, – что китайцы весьма сложны, а мы очень просты, но когда я слышу, как я сам говорю, я полагаю, что мы сложны, а вы гораздо проще». Чжоу справился с экзотическими американцами на отлично. В отличие от советских представителей, с которыми никакие секретные переговоры не завершаются без какой-то попытки использовать наши различные каналы друг против друга, китайцы никогда не использовали такой момент. Они планировали проведение встреч и сортировали информацию, как будто имели дело с нашими странностями всю жизнь. Оказалось, что Чжоу не возражал против того, чтобы его собственный исполняющий обязанности министра иностранных дел Цзи Пэнфэй был занят иным способом. «У него есть свои недостатки», – объяснил Чжоу Никсону сухим тоном.
Прежде чем мы с Чжоу смогли обсудить существо вопроса, потребовала к себе внимания очередная странность из Америки. В силу современных средств связи президент, где бы он ни пребывал, всегда находится во главе правительства. Но каждый президент считает, что ему необходимо какое-то символическое событие для того, чтобы показать это. Для этой поездки было решено, что президент подпишет перед собравшейся прессой закон, обеспечивающий арбитраж для урегулирования забастовки докеров Западного побережья США; в связи с этим событием он собирался сделать заявление, призвав принять шаг по трудовому законодательству в конгрессе. Гении по связи с общественностью, несомненно, посчитали, что это были идеальные темы, которые должны были бы появиться из столицы страны, называющей себя государством рабочих. Все было бы прекрасно, если бы один из членов передовой группы не придумал идею о том, что Никсон мог бы подарить ручку, которой был подписан закон, Чжоу Эньлаю. На этот раз наш невозмутимый хозяин оказался в замешательстве. Он не слышал об обычае дарить президентские ручки, которыми подписывались государственные документы. Ему не понравилась его роль в этом деле, когда я объяснил это ему. Он тактично указал на то, что принять ручку означало бы вмешательство в наши внутренние дела. Может быть, как он любезно предложил, если мы настаиваем на передаче ему какой-либо ручки, мы могли бы прислать ему одну после нашего возвращения в Америку. Я в итоге сказал Чжоу Эньлаю, что всем будет лучше, если мы забудем об этом.
Наконец, Чжоу и я приступили к рассмотрению коммюнике. Дальнейшего обсуждения требовали три вопроса. Заявления двух сторон по Индии и Пакистану, проект которых был составлен во время моей октябрьской поездки, устарели из-за событий в ноябре и декабре. Мы не видели никаких проблем в пересмотре. Небольшой кусок по торговле и обменам, на наш взгляд, требовал расширения. Это был критерий, в соответствии с которым американская общественность стала бы измерять прогресс в отношениях. Раздел о Тайване в итоге оставался незавершенным. По этому поводу нынешние проекты ни той, ни другой стороны не были приемлемыми. Мы согласились с тем, что предстоят длительные переговоры.
Первая официальная встреча делегаций обеих сторон в полном составе произошла во время короткого пленарного заседания во второй половине дня понедельника, 21 февраля. Молчаливое сотрудничество отлично развивалось, когда каждый из руководителей мог, казалось бы спонтанно, предложить схему, придуманную другим. Чжоу Эньлай выдвинул как собственную идею почти всю рабочую программу, которую я обрисовал ему менее получаса назад, таким образом, взяв на себя ответственность за создание отдельной группы для министров иностранных дел и избавив нас во многом от головной боли внутреннего порядка. Не желая отставать, Никсон заявил о своем неприятии «ни к чему не обязывающему» коммюнике. На встречах такой важности, как он объявил, руководители демонстрируют свою силу тем, что они не боятся открыто заявлять об имеющихся разногласиях. Чжоу радостно согласился с тем, что коммюнике должно следовать тому формату, который он изначально предлагал в октябре. Решив, таким образом, бюрократические формальности, встреча завершилась на высокой ноте заявления Никсона о том, что он классифицирует страны не по их идеологии, а по внешней политике, которую они проводят.
Следующая встреча состоялась в более ограниченном составе, и на ней приступили к серьезным делам. Во второй половине вторника Никсон умело и лаконично охарактеризовал основные принципы американской политики. Он повторил, что его дипломатия основывается на внешней политике страны, а не на ее внутренних структурах. Его высказывания в Канзас-Сити в июле 1971 года, будучи произнесены экспромтом, отразили его глубокое убеждение в том, что создается новый международный порядок, основанный на пяти силовых центрах из Соединенных Штатов, Советского Союза, Китая, Яп