Начиная со 2 апреля и Никсон, и я несколько раз на день рассматривали эту ситуацию. Вашингтонская группа специальных действий встречалась практически ежедневно. 3 апреля я сказал президенту, что нападение ускорит ход событий; мы не выиграем ничего, если проиграем со сдержанностью. Только разгромив это наступление, мы получим урегулирование. Северные вьетнамцы вложили все силы в него; если оно провалится, у них не будет иного выбора, кроме переговоров. Если они дожидались выборов, то должны встретиться с президентом, непредсказуемой реакции которого они привыкли опасаться и который будет свободен от всяких нажимов избирательной кампании во время последнего срока.
Никсону не нужны были дополнительные напоминания. Он ряд лет предупреждал, что прореагирует со всей мощью в ответ на северовьетнамское наступление. И он выполнил свое обещание. Вопреки сильной бюрократической оппозиции он разрешил неоднократное увеличение наших военно-воздушных и военно-морских сил в Юго-Восточной Азии. Он снял все бюджетные ограничения на воздушные вылеты. Он приказал проводить морские атаки на пространстве на 40 километров выше вдоль побережья Северного Вьетнама. 4 апреля он распорядился проводить тактические удары с воздуха вплоть до 18-й параллели в Северном Вьетнаме. 20 дополнительных самолетов В-52, дополнительные четыре эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-14 и еще восемь эсминцев были направлены в Юго-Восточную Азию. 4 апреля я сказал на заседании ВГСД о том, что президент полон решимости нанести поражение этому наступлению. Если бы нас заставили уйти из Вьетнама при таких обстоятельствах, вся наша внешняя политика оказалась бы под угрозой. Ханой вложил так много ресурсов в это усилие, что, если бы оно не оправдалось, то он почти наверняка должен был бы пойти на урегулирование. Я попросил каждое ведомство поставить в качестве приоритетной цели нанесение поражения этому наступлению.
Но оказалось не так просто обратить эту решимость на поле боя. Одной причиной оказалась дождливая погода, которая, к нашему разочарованию, оставила на земле большинство наших самолетов в течение первой недели. Более основательным стало состояние умов наших военных руководителей, сформировавшееся за десятилетия сдерживания и три года выводов войск. «У нас сложилось впечатление, – сказал я на заседании ВГСД 5 апреля, – что наши командиры втемяшили себе в голову, что нам нужно проявить минимум активности и что они получат награды за скорейший уход. Они недостаточно агрессивны».
Даже после того как эта мысль была доведена до их сведения, возникли серьезные разногласия между главой командования (был поддержан Лэйрдом) и Белым домом. В течение четырех лет генерал Абрамс исполнял с достоинством одну из самых неблагодарных работ, которая когда-либо поручалась американскому генералу. Он возглавил войска, насчитывающие 540 тысяч человек в 1968 году, но был тут же скован все возраставшими ограничениями. Перед ним постоянно ставили задачи, которые не имели смысла с военной точки зрения. Начиная с середины 1969 года его просили ликвидировать войска все более быстрыми темпами, сохраняя при этом безопасность Южного Вьетнама и ставя южновьетнамские войска на позиции, с которых они могли бы заниматься собственной безопасностью. Ему это удалось в значительной степени. К тому времени, когда Ханой ударил в 1972 году, большая, чем прежде, часть сельской местности находилась под контролем Сайгона; большая часть южновьетнамских подразделений повсеместно повысила свой уровень. Но по-прежнему, глубоко в душе, генерал Абрамс знал, что его втянули в проведение сдерживающих действий во время сражения, в котором даже небольшой стратегический резерв американских наземных сил был бы, несомненно, решающим. В течение трех лет его командование[71] было превращено в штаб-квартиру по выводу войск. А теперь от него требовали решающей финальной битвы.
Нет намерения унизить великолепного военного руководителя, если говоря о том, что генерал Адамс не смог быстро приспособиться к этой новой обстановке. Я встретился с ним в первый раз в 1961 году во время моего короткого пребывания в качестве консультанта Белого дома, когда в качестве командира бронетанковой дивизии, отвечавшего за планирование на случай экстренных ситуаций в Берлине, он блестяще вкратце проинформировал меня по этому вопросу. Он тогда отличался смелостью и творческой фантазией. Но четыре года разочарований в Сайгоне сделали свое неблагодарное дело. Разрываясь между своими убеждениями и необходимостью подчиняться гражданскому начальству, он все больше спасался в рутине. Его отказ изменить нормальные оперативные процедуры даже для лаосской операции внес свой вклад в то, что она не принесла решающих результатов. (Главная ошибка, однако, заключалась в попытке получить решающие результаты при недостаточных силах, за что все высокопоставленные официальные лица, включая меня самого, несут свою долю ответственности.) А в 1972 году он рассматривал северовьетнамское наступление в сугубо местных условиях. В течение трех лет Вашингтон торопил его уйти из Вьетнама, а теперь вдруг заставил его победить с уменьшившимся арсеналом. Его ответы были раздражительными, временами педантичными, этакими рассуждениями по поводу полномочий главы командования. Это в итоге заставило меня в какой-то момент сказать Муреру в отчаянии, что и у главнокомандующего тоже есть свои прерогативы.
Одним из препятствий, мешавших Адамсу все правильно оценить, стал странный способ организации воздушной кампании на протяжении войны. Он говорил больше о бюрократии Пентагона, чем о военных реалиях; поистине, этот способ показал, что организационные требования Вашингтона совершенно не учитывали стратегию. Для целей воздушных операций Северный Вьетнам был поделен на множество сегментов – названных маршрутами полетов – с разными военными командирами, в ведении которых находились районы конкретных целей. Только тихоокеанское командование на Гавайях (КТК), находящееся в 6,5 тысячи километров, было ответственно за всю кампанию. Каким образом и на каком основании создавались эти маршруты полетов в 1965 году, следует оставить для исследователей бюрократической психологии.
Седьмая воздушная армия отвечала за цели в районе Ханоя, северо-западные железнодорожные ветки и выше демилитаризованной зоны (маршруты полетов 1, 5 и 6А). Седьмой флот контролировал самолеты, нацеленные на Хайфон и северо-восточный Северный Вьетнам (маршруты полетов 2, 3, 4 и 6Б). Все эти подразделения, за исключением одного, отчитывались перед командующими, соответственно ВВС США в зоне Тихого океана и Тихоокеанского флота, которые, в свою очередь, докладывали КТК в Гонолулу. Генерал Абрамс командовал только в отношении целей в самых южных районах Северного Вьетнама (маршрут полетов 1); в этом районе Седьмая воздушная армия отчитывалась перед ним. Размещение самолетов В-52 было у каждого свое и такое же сложное. Они находились под контролем нашего стратегического авиационного командования (САК) и дислоцировались в координации с Абрамсом по Южному Вьетнаму и самой южной части Северного Вьетнама; для других маршрутов полетов САК осуществлял координацию с соответствующими командованиями.
Короче говоря, установилась узаконенная шизофрения. Как только самолеты покидали цель в маршруте полета 1, Абрамс больше не контролировал их; поэтому он не мог сказать, как воздушная кампания на Севере действовала: то ли облегчала непосредственное давление на него, то ли отвлекала ресурсы. Он склонялся к последнему мнению. Воздушная война на Севере концептуально и организационно отделена от войны на Юге. Это так же, по крайней мере, как и политические ограничения со стороны Вашингтона, ставило воздушную кампанию в зависимость от случая и вело к постоянным спорам относительно приоритетов. Никсон по моему настоянию предпринял несколько попыток изменить эти организационные установки в плане командования. Действительно, он распорядился произвести изменение сразу перед возобновлением неограниченных бомбардировок Северного Вьетнама. Но Лэйрд и Мурер яростно сопротивлялись. Те же самые интересы определенных кругов, что привели изначально к такому порядку, сопротивлялись любым изменениям; Лэйрд и Мурер считали, что у них и так достаточно проблем, чтобы еще создавать внутренние скандалы на этой последней стадии. Почти как и все попытки Никсона в плане реорганизации, и эта завершилась провалом. Никсон решил, что он не может идти на риск создания внутреннего раскола в тот момент, когда вступает в самый большой внешнеполитический кризис за время своего президентства.
Неизбежен был спор между командованием в Сайгоне и другими принимающими решения лицами по вопросу о том, следует ли наши воздушные ресурсы направить на сражение на Юге или нам нужно начать бомбардировки Северного Вьетнама, как этого хотел Никсон. Теперь, когда в наличии было больше самолетов, чем Абрамс – или Пентагон, собственно говоря, – когда-либо запрашивал, командование в Сайгоне, тем не менее, хотело, чтобы все они были нацелены на Южный Вьетнам. Лэйрд поддержал Абрамса, считая, что это лучше подтвердило бы эффективность политики вьетнамизации. Никсон (как и я) полагал, что это приводит к тупиковой ситуации. Так не создавалось бы достаточно давления на Ханой или на его советских и китайских покровителей. Ханой мог бы просто остановить свое продвижение и сидеть на недавно захваченной территории. Москве и Пекину не пришлось бы принимать никакого решения. Северный Вьетнам радовался бы на дармовщинку, несмотря на циничное пренебрежение пониманиями прекращения бомбардировок в 1968 году. Теперь, когда вызов был брошен, Никсон был настроен решительно на схватку. Он не видел смысла в дальнейшей дипломатии до тех пор, пока не будет достигнуто решение военным путем.
Я согласился с Никсоном в том, что нам следует вести войну с Северным Вьетнамом; только это могло сейчас привести к завершению войны. В то же самое время я считал, что северные вьетнамцы действовали отчасти из-за своей слабости. Постоянные отсрочки проведения закрытых встреч указывали на то, что Ханой столкнулся с большими трудностями с накапливанием воинских формирований, необходимых для наступления. Оно произошло спустя два месяца после той даты, которую генерал Абрамс полагал оптимальным временем для Ханоя, и даже тогда северные вьетнамцы так и не смогли скоординировать наступление по трем направлениям. Атаки в Центральном нагорье и на Анлок проходили на довольно большом расстоянии друг от друга и давали нам возможность бросить всю нашу воздушную мощь на каждое из этих направлений в отдельности; и даже стратегический резерв Сайгона мог быть направлен на нескоординированные атаки в ограниченном виде. Эти северовьетнамские трудности отражали объединенное воздействие камбоджийской и лаосской операций и нашего сковывания действий с воздуха. Более того, Ханой, несомненно, ощущал психологическое давление от наших заходов по отношению к Пекину и Москве. Мы видели сообщ