Тухачевский спустился на первый этаж, в аппаратную. Посмотрел ленты последних депеш, собрался было посоветоваться о делах армии с комфронта, но вспомнил, что Фрунзе сейчас, должно быть, в Москве, быстрыми шагами поднялся к себе.
В открытое окно, слава богу, уже веяло прохладой раннего утра. Солнце еще не всплыло над горизонтом, однако жидкая синева наступающего дня разливалась в воздухе.
Позади была бессонная ночь, но Михаила Николаевича спасали молодость и здоровье, и ему казалось, что он не ощущает усталости.
Сын дворянина малого достатка и смоленской крестьянки, Тухачевский вырос в атмосфере благородства, и труда, и товарищеского уважения к крестьянству. При всем том он с самого детства твердо мечтал о военной карьере. Возможно, это объяснялось наследственностью: дед и прадед Миши были офицеры. Правда, отец будущего командарма относился к мундирам, пушкам, строевому шагу и прочим аксессуарам воинской службы и войны в лучшем случае равнодушно.
Михаил, избрав военный путь, не пожелал уступить отцу, возражавшему против ратной карьеры сына. Более того, сын постарался убедить Николая Николаевича, что намечена единственная правильная дорога.
В девятнадцать лет Тухачевский окончил 1-й Московский кадетский корпус и в августе того же года поступил в Александровское военное училище Москвы.
И в корпусе, и в училище он добился блестящих успехов, но не только это снискало ему глубокое уважение окружающих. Он был справедлив, никогда не обижал слабых, не чванился успехами.
Корпус Тухачевский окончил первым учеником выпуска, и фамилия его была написана золотом на мраморной доске у парадного входа.
В училище ему прочили блестящую карьеру, хотя ходили слухи, что он — наследственный безбожник, презирает самодержавие и мечтает о народовластии.
У Тухачевского, действительно, был легко различимый талант бойца и военачальника. Он жадно учил науки не для табеля, не для вида, не для карьеры. Юноша надеялся прожить жизнь в строю и на поле брани во имя Отечества, которое доживет до свободы.
Еще мальчишкой он уговорил отца поехать к Толстому, и Тухачевские, не пожалев времени на долгую дорогу, отправились к Льву Николаевичу. Миша бродил по Ясной Поляне, и ему казалось: он дышит воздухом сказочного царства добра и порядка. «Дерево бедных», дубы в Чепыже, Афонина роща, Комната под сводами — все было озарено светом, исходившим от бородатого мифического старца, управлявшего своей страной с немного грустной усмешкой.
На прощание Толстой покатал Мишу в бричке, и это была несказанная радость и память на всю жизнь.
Потом мальчик увлеченно рассказывал матери об этой поездке. Мавра Петровна гладила его по волосам, заглядывала в глаза сына и покачивала согласно головой: «Да, Мишенька, он очень хороший человек, Толстой». И ее глаза излучали тепло.
Он запомнил эти глаза, уже растерянные и полные скорби, на станции, исхлестанной криками, песнями, плачем, в день, когда уезжал на фронт. Мама старалась не плакать, и лишь руки дрожали у нее от горя. К той поре она уже схоронила мужа, потеряла дочь, сгоревшую от болезни, и вот теперь отправляла в пекло войны сына — свою опору и радость.
Можно себе представить, что творилось в ее сердце, когда она прочла в «Русском слове» сообщение с поля брани: «Подпоручик Тухачевский и поручик Веселаго взорвали мост в тылу у неприятеля, судьба героев неизвестна». Однако Миша нашелся, но вскоре другая газета сообщила уже о гибели младшего офицера 7-й роты лейб-гвардии Семеновского полка Тухачевского. Эти ужасные сведения вскоре подтвердились приказом № 34 по Мишенькиному полку, в котором перечислялись убитые офицеры.
Потом Мавре Петровне написали из батальона и сообщили подробности.
Это случилось девятнадцатого февраля 1915 года, через три дня после фронтовых именин Михаила Николаевича, — ему исполнилось двадцать два года. Рота Тухачевского дралась до последней возможности, была почти полностью уничтожена, и ее остатки — несколько человек — попали в плен. Тело Тухачевского на поле брани не нашли.
И Мавра Петровна всеми силами старалась убедить себя, что Миша — господи, помоги мне! — жив и в плену.
Подпоручик, и в самом деле, попал в плен.
Его неволя длилась два с половиной года, два с половиной черных года, подумать только! Он слышал: в плену томятся два миллиона русских пленных, четырнадцать тысяч офицеров.
Михаил Николаевич не раз уходил из-под стражи. Четыре побега из плена и четыре неудачи не только не обескуражили его, но и дали опыт, который, надо полагать, позволит ему бежать вновь и узнать успех.
И он ушел в пятый раз, с огромными трудностями и риском выбравшись из опостылевшего форта крепости. Путь Тухачевского лежал к германо-швейцарской границе. Затем беглец пересек Францию, попал в Англию и оттуда морем уплыл на родину.
Михаил Николаевич прорвался в Россию в октябре 1917 года, и Родина и революция стали ему двойной радостью и надеждой. Он жадно вникал в статьи Ленина. Тухачевский искал в Москве, куда он приехал после Питера, старых товарищей по корпусу и училищу, особенно тех из них, кто стал под красное знамя.
Давний друг семьи, большевик и член ВЦИКа Николай Николаевич Кулябко рекомендовал Тухачевского в партию большевиков.
Уже через месяц дельный, немногословный офицер работал в военном отделе Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета — партия с огромным напряжением строила новую армию. Начальник Тухачевского Авель Енукидзе поверил в искренность и талант гвардейского офицера.
В апреле 1918 года Михаил Николаевич стал коммунистом и вскоре — военкомом Московского района обороны. И это опять была радость, ибо в двадцать пять своих лет он работал под началом вождей Революции, рядом с ними. Ленин, Свердлов, Дзержинский были ему живой образец и пример. Он видел и слышал Ленина, мечтал, что когда-нибудь удастся поговорить с ним.
Потом его послали на Восточный фронт, перебросили на Южный и снова вернули на Восточный, — тогда, в апреле 1919 года, на востоке решалась судьба Красной России.
Четвертого апреля 1919 года Михаил Николаевич принял 5-ю армию Востфронта, прекрасную своим революционным духом, но обескровленную и измученную до предела. Это были питерцы, москвичи, минчане, уральцы; русские, украинцы, белорусы, евреи, латыши, литовцы, эстонцы, татары, башкиры, чуваши, чехи, поляки, китайцы — кажется, весь мир послал сюда своих детей сражаться за справедливость.
На плечи молодого командира упало множество забот, и каждая из них была главная — война не имеет мелочей: отсутствие сапог и овса может погубить отлично задуманную операцию. Тухачевский сколачивал армию, хлопотал о вооружении и питании, изучал театр военных действий, занимался тактикой и обозами, приводил в порядок и ремонтировал конский состав. Все это требовало недюжинного ума, силы духа, крайнего физического напряжения и, конечно, таланта.
Все последние дни командарм провел в дивизиях, он много советовался со всеми, кто имел отношение к руководству войсками, и план удара по Колчаку был ему достаточно ясен.
Придвинул к себе широкие и длинные полосы бумаги — Тухачевский любил писать на таких листах — и медленно обмакнул перо в чернила.
Обычно Михаил Николаевич пользовался красными чернилами, но сейчас на конце пера постоянно оказывались сгустки, похожие на свернувшуюся кровь: жара быстро выпаривала из чернильницы влагу.
Отложив ручку, Тухачевский взял цветной карандаш и стал неторопливо писать приказ на атаку ударной группы.
«Вне очереди. Секретно.
Начдивам 26, 27, 35, 5, 24.
Копии: Командарму-3, Комвосту и Главкому.
Уфа, 28-го июля, 12 часов
Первое. Противник, получив сильные подкрепления, перешел в наступление на фронте 35-й дивизии и оттеснил 1-ю бригаду последней в район Селяево — Аргаяш — Булатово. Одновременно противник ведет ожесточенные атаки против 27-й дивизии на фронте Круглое — станция Есаульская и в стыке между 27-й и 35-й дивизиями.
Второе. На фронте 24-й и 26-й дивизий без существенных перемен.
27-я дивизия занимает линию Туганкуль — Круглое — станция Есаульская — Мидиак; 35-я дивизия — на линии Селяево — Аргаяш — Булатово — река Зюзелга — Таскина. 5-я дивизия правофланговым полком занимает район Сары (Сарино).
Третье. Войскам армии приказываю решительно атаковать и разбить прорвавшегося противника, для чего:
а) 26-я дивизия удлиняет свой левый фланг до деревни Круглое включительно и атакует противника левофланговыми частями в направлении Пинигино, приняв все меры обеспечения Челябинского направления. С получением сего передать один полк и одну батарею в распоряжение начдива-27.
б) 27-я дивизия всеми силами одновременно атакует противника на участке Казанцево — Мидиак в общем направлении — озеро Узункуль и не позднее двадцать девятого июля занимает последние. Атаку произвести сосредоточенно и с крайней решительностью.
в) 35-я дивизия переходит в решительное наступление всеми силами обеих бригад в общем направлении — озеро Коргаево, имея заслон для связи с 5-й дивизией.
г) 5-й дивизии выставить активный заслон в восточном направлении; ударной группой силою не менее четырех полков решительно атаковать противника в направлении Иркабаево — озеро Канды — Исаево и к вечеру двадцать девятого июля во что бы то ни стало отбросить противника к югу от реки Теча.
Четвертое. Для этой операции разграничительными линиями назначаются…»
В кабинет быстрыми шагами вошел начальник оперативного отдела, молча положил на стол только что полученные сводки и, убедившись, что у командующего нет вопросов, так же молча вышел. Тухачевский, установив разграничительные линии дивизии, продолжал писать:
Пятое. Атаку вести сосредоточенными силами, с крайней решительностью — и во что бы то ни стало выполнить задачу не позднее назначенных сроков…»
Затем, обязав начдивов донести о получении приказа и отданных ими распоряжениях, Михаил Николаевич подписал документ. Пробежав еще раз строки глазами, вызвал адъютанта и велел ему отнести приказ члену Военного совета Ивану Никитовичу Смирнову и начальнику штаба Якову Клементьевичу Ивасеву (Ивасиову), лишь вчера, двадцать седьмого июля, заменившему Павла Ивановича Ермолина. С ними основные положения приказа были согласованы, и Тухачевский не опасался разногласий.