Копенгагене в 1885 г., до того, как семья распалась.
4. Там, где лучше
сохранились старые обычаи и нравы, по субботам мужчины забираются в горы за дикими
красными бананами. Они приносят домой огромные грозди на неделю, чтобы было чем заедать
рыбу.
ГЛАВА III. Среди соотечественников
«Океания», водоизмещением 4150 тонн, на которой Гоген первого апреля 1891 года
вышел из Марселя, была меньше большинства пассажирских судов «Мессажери
Маритим», обслуживающих в наши дни ту же линию35. Зато пароход был новый, поместительный и роскошно оборудованный. Добавим, что он развивал скорость до
пятнадцати узлов - совсем неплохо даже по современным меркам. Уже 7 апреля «Океания»
прошла Суэцкий канал, а еще через четыре дня прибыла в Аден. Отсюда Гоген послал
Даниелю де Монфреду короткое письмо, сообщая, что третий класс мало чем уступает
второму, и ругая себя - переплатил за билет пятьсот франков! Похоже, в его кошельке не
было даже тех трех-четырех тысяч, которые должны были остаться от вырученных на
аукционе денег.
В Индийском океане судно сперва пошло почти прямо на юг, так как предстояло зайти
на Сейшельские острова, Реюньон и Маврикий. Миновав когда-то манивший Гогена
Мадагаскар, пароход через теплый пассатный пояс южнее тропика Козерога направился в
Австралию. Естественно, очутившись после долгой и многотрудной зимы в тропиках,
Гоген отдыхал душой и телом. Сам он сообщает, что в основном «бессмысленно
таращился на горизонт». Единственное, что отвлекало его от этого приятного и праздного
занятия, были «дельфины, иногда выглядывающие из воды, чтобы поздороваться».
Похоже, разговоры самого Гогена с пассажирами тоже редко шли дальше простого
«здравствуйте». Его спутниками были почти исключительно служащие французской
колониальной администрации, которые направлялись к новому месту службы - кто на
Реюньон, кто (таких было большинство) в Новую Каледонию. Всего два года назад он сам
добивался места в колониальной администрации Тонкина, но с тех пор его мнение об этом
сословии явно изменилось, потому что в своем первом письме Метте он презрительно
называет его представителей «никчемными людьми» и возмущается тем, что государство,
то есть налогоплательщики, обязаны оплачивать их «увеселительные поездки». Вместе с
тем он допускал, что, «в сущности, это славные люди, у них лишь один недостаток, к
сожалению, очень распространенный: все они страшные посредственности». По-
видимому, презрение было взаимным, так как он признается, что чувствовал себя
«удивительно одиноким» среди всех этих холеных чиновников в крахмальных
воротничках. Наверно, одной из причин, почему они сторонились Гогена, была его
внешность. Мало того, что он отрастил длинные волосы, которые, кстати, совсем не шли к
его мужественному лицу, Гоген к тому же носил коричневый бархатный костюм,
фиолетовые ботинки и широкополую артистическую шляпу!
После заходов в Аделаиду, Мельбурн и Сидней, которые показались Гогену большими
и бездарными слепками с городов Англии, «Океания» наконец 12 мая бросила якорь на
рейде Нумеа. Соблюдая полное беспристрастие, он не менее саркастически отозвался и об
этом типичном французском городишке, который в девяностых годах прошлого столетия
был почти таким же пресловутым местом ссылки, как Гвиана. «Что за потешная колония
этот Нумеа! Красивая и забавная. Чиновники с годовым жалованьем всего пять тысяч
франков могут позволить себе разъезжать с семьей в собственных экипажах, одевать жен в
дорогие наряды. Разгадайте эту загадку, кто может! Невозможно! Всех богаче бывшие
каторжники, и они вполне могут рассчитывать на видное положение. Отсюда соблазн
мошенничать и вести беспутную жизнь, ведь если ты попадешь под суд, то быстро
станешь счастлив».
В пути Гоген с недовольством узнал, что между Новой Каледонией и Таити суда ходят
всего два-три раза в год, и если ему не повезет, придется торчать в Нумеа несколько
месяцев. Сойдя на берег, он поспешил обратиться в канцелярию губернатора и услышал,
что его верно информировали. Впрочем, его тут же успокоили известием, что следующее
судно отправляется уже через неделю. Речь шла о военном транспорте «Вир», который «по
особому назначению» ходил между островами и, если оставалось место, брал
гражданских пассажиров. Билет стоил неслыханно дешево, всего шестьдесят франков36. К
тому же благодаря официальному письму Гогена без разговоров поместили с офицерами, и
ел он в офицерской кают-компании. Несмотря на это, последний этап путешествия
оказался самым тяжелым и неприятным, главным образом потому, что «Вир» представлял
собой старый парусник, который давно пора было сдать на слом, но одержимые
бережливостью военно-морские власти вместо этого снабдили дряхлую посудину
стопятидесятисильной машиной, при благоприятных условиях развивающей скорость до
шести узлов. Правда, все три мачты оставили - и очень мудро поступили, так как машина с
годами становилась все капризнее и бедному командиру «Вира» то и дело приходилось
ставить паруса, чтобы дотянуть до порта. Был у достопочтенного корабля и еще один
недостаток. Хотя он уже много лет служил в мирных водах Южных морей, на нем по-
прежнему стояло шесть палубных пушек, по три с каждой стороны; в итоге - сильная
качка даже при умеренной волне.
Новая Каледония и Таити лежат почти на одной широте, в поясе, где круглый год дует
восточный пассат. И, зная многочисленные пороки «Вира», его капитан никогда не
отваживался идти против ветра прямо на Таити. Он поступал, как поколения
судоводителей до него: спускался в новозеландские воды, чтобы воспользоваться
господствующими там сильными западными ветрами. Путь от этого почти удваивался, но
зато получался выигрыш во времени. Плавание от Нумеа до Таити занимало всего около
трех недель; конечно, если машина не подводила.
«Вир» отчалил в назначенный срок - 21 мая, другими словами, до разгара зимы в
южном полушарии. Так что Гоген вряд ли зяб, даже когда судно проходило самую южную
точку огромного полукруга. Но теснота на борту была невыносимая: вместе с ним плыли
тридцать пять солдат, три флотских офицера, жандарм с семьей, капитан-пехотинец (с
нефранцузской фамилией Сватон, очевидно, фламандец) и одна-единственная таитянка37.
Тем не менее сомнительно, чтобы пассажиры предпочитали отсиживаться в своих каютах.
Вот как описывает условия на борту один чиновник французской колониальной
администрации, проделавший тот же путь несколькими годами раньше: «Я один занимаю
каюту рядом с кладовкой. Но я стараюсь возможно меньше находиться в каюте, потому
что даже днем там тьма кромешная, и вентиляторы плотно задраены, не позволяя выгнать
спертый воздух и вонь, распространяющуюся из машинного отделения. И, однако, я пока
не жалуюсь на сон, несмотря на полчища огромных тараканов, которых, вероятно,
приманивает солонина в кладовке... Так или иначе, время идет. Лучшая пора дня - утро.
Как только рассветает, я с радостью выскакиваю из своей смердящей каюты и поднимаюсь
на мостик, чтобы наполнить легкие свежим морским воздухом... Офицеры, сменившиеся с
ночной вахты, отдыхают, судовой врач играет у себя на флейте, а мы режемся в вист в
офицерской кают-компании»38.
Погода стояла на редкость хорошая, машина, против всех ожиданий, ни разу не
отказала, и на восемнадцатый день плавания, рано утром 7 июня, на горизонте показался
первый из островов Французской Полинезии (или, как тогда говорили, - Французских
поселений в Океании). Речь идет о невысоком гористом островке Тупуаи в Австральном
архипелаге, лежащем к югу от Таити.
В этот день Гогену исполнилось сорок три года - очень важный день рождения, самая
критическая пора в жизни мужчины. Особенно если главная работа еще впереди. И мы
вправе предположить, что Гоген остро ощущал, что он стоит на пороге больших перемен,
судьба его решится в этом неведомом островном царстве.
Было еще темно, когда «Вир», в ночь с 8-го на 9 июня, подошел к соседу Таити,
маленькому острову Моореа. Только мечущиеся огни факелов у западного берега Таити,
где рыбаки вышли на аутригерах ловить на свет летучих рыб, говорили о том, что Гоген
наконец достиг своего южноморского рая.
В глубокую, хорошо защищенную гавань на севере Таити, где находится столица всей
колонии - Папеэте, попадали через узкие ворота в коралловом рифе. Очень сильное
течение делало этот проход опасным ночью, и командир «Вира» сбавил ход, чтобы
подойти туда на рассвете. Поэтому, когда в половине шестого утра на светлеющем
тропическом небе вырисовался вздымающийся на две с лишним тысячи метров конус
Таити, судно было уже слишком близко к острову, и Гоген не мог как следует его
обозреть39. Самый величественный вид на Таити (остров представляет собой не что иное, как вершину исполинского подводного вулкана) открывается с расстояния десяти морских
миль. Причем должна быть ясная погода, иначе видно только основание размытого
свинцово-серого треугольника, все остальное скрыто в густой дождевой туче. А в
хороший день за десять миль можно отчетливо различить головокружительные обрывы и
темные глубокие расщелины, прорезанные за много миллионов лет разрушительным
действием воды и ветра. Дикий, угрюмый вид и пепельно-серые с переходом в
металлическую синь краски издали придают Таити сходство с лунным кратером; наверно,
поэтому восхищенные путешественники, описывая свое первое впечатление, столь охотно
употребляли прилагательные «сверхъестественная» и «неземная» красота. Но когда