побрел к горам176. По обе стороны тропы на двести метров выстроились туземные хижины.
Смех, песни и музыка говорили, что вовсю идут новогодние празднества. Таитянское лето
было в разгаре, осыпанные цветами кусты и деревья насытили воздух своим благоуханием
- ноаноа. Но Гоген был слеп и глух, он прошел напрямик через раскинувшиеся за
хижинами поля ямса и батата и, тяжело дыша, стал карабкаться по крутому склону.
Как всегда, на пустынном горном плато было удивительно тихо. Деревья не заслоняли
больше чарующего вида на узкий берег, лагуну и море. Кругом густо рос папоротник. Гоген
опустился на мягкое зеленое ложе, достал из кармана коробочку и проглотил содержимое.
Видимо, доза была чересчур велика, потому что, когда он уже погрузился в блаженную дремоту,
его вдруг вырвало. Большая часть порошка вышла из него. Идти за новой дозой или придумывать
что-то другое он не мог, слишком ослаб. И Гоген остался лежать, ничем не прикрытый от палящего
тропического солнца. Внутренности жгло огнем, голова раскалывалась от боли. Когда стемнело,
ему на короткое время стало легче. Но затем подул сырой и холодный ночной ветер, начались
новые муки. Лишь на следующий день, когда взошло немилосердно жгучее солнце, Гоген,
напрягая последние силы, заставил себя встать и медленно побрел со своей Голгофы вниз,
возвращаясь к берегу, к жизни.
44. Одна из наиболее
известных картин второго таитянского периода Гогена. Эти фигуры встречаются и на многих других
его полотнах. 45. Фотореконструкция картины, сделанная для этой книги, показывает, как точно
Гоген передавал физический тип таитян.
38. На досуге большинство
женщин, во всяком случае пожилых, занимаются типично таитянским ремеслом: из мягких желтых
листьев пандануса они плетут красивые шляпы и огромные циновки.
48.
Новый двойной дом Гогена в Пунаауиа, снятый в 1897 г. его другом Жюлем Агостини. Видна статуя
обнаженной женщины, которая так возмущала католического священника.
66. Двухсотлетний процесс
цивилизации Таити принес свои плоды: счастливая домашняя хозяйка сидит в своей качалке в
чудном цементном доме с цветастым линолеумом на полу и шьет нарядное покрывало для
кушетки, которой никто не пользуется.
42. Сборщик плодов. 1897
(Мужчина, срывающий плоды с дерева. Эрмитаж, инв. № 9118). Год неразборчив на этой картине,
где мы снова, как на «Тарари муруру», видим коз. Грубое исполнение и мутные краски позволяют,
однако, заключить, что картина писалась, когда Гоген болел и не мог работать в полную силу.
Скорее всего, она создана в 1897 году. Гоген тогда часто страдал от сильных недугов, даже
пытался покончить с собой, чтобы избавиться от мучений.
46.
Перед роскошной усадьбой Огюста Гупиля его дочери ждут своего учителя рисования - Поля
Гогена.
40.
Бе Бе. Дитя. 1896 (Младенец. Эрмитаж, инв. № 6568). История этой картины подробно изложена в
книге. Здесь достаточно сказать, что «бебе» - одно из немногих французских слов, вошедших в
обиходную речь таитян. Коровы на заднем плане заимствованы Гогеном с картины голландского
художника Тассерта.
47.
Скромная почтовая контора в Папеэте, куда Гоген приезжал на такой же точно коляске за
письмами и переводами.
68. Всякую домашнюю
работу, в том числе глажку (здесь - старинным английским утюгом), таитянка любит выполнять
сидя на полу, даже если она живет в роскошном современном доме с блестящей железной
крышей.
36. Этим самым чудесным
видом на море и остров Моореа Гоген любовался шесть лет, с 1895 по 1901 г., когда жил в
Пунаауиа на западе Таити. И теперь художники охотно работают на том же месте.
63. Те авае но Мариа.
Месяц Марии. 1899 (Женщина с цветами в руках. Эрмитаж, инв. № 6515). То есть, по
католическому календарю, - май месяц. Картина особенно интересна тем, что показывает, как
Гоген снова и снова повторял одни и те же фигуры и стилизованно изображал деревья.
49.
«Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?» - картина, которую сам Гоген назвал своим духовным
завещанием. Сфотографирована в его мастерской почтмейстером Лемассоном 2 июня 1898 г.
Отк
уда мы? Кто мы? Куда мы идем?
ГЛАВА IX. Унижение и возвышение
Самое логичное после неудавшейся попытки самоубийства - немедля повторить ее
более тщательно. Но когда Гоген, вконец обессиленный, вернулся с горы домой, он, как и
большинство людей, переживших такое потрясение, не мог ни думать, ни поступать
логично. Он попросту лег на кровать и погрузился в сон.
Но хотя Гоген постепенно оправился настолько, что временами убийственная боль в
ноге совсем его отпускала, он чувствовал себя «живым мертвецом». У него не было ни
сил, ни желания что-либо решать, он только мечтал о передышке, чтобы обо всем
поразмыслить.
Однако в отличие от тех, кто уже покоится под землей, живой мертвец должен пить и
есть. Кроме того, Гогену нужно было срочно раздобыть две с половиной тысячи франков и
уплатить долги. Правда, в конце января 1898 года пришло семьсот франков от Шоде и сто
пятьдесят от Мофра, одного из парижских покупателей его картин. Но этого хватило лишь
на то, чтобы убедить китайского бакалейщика в Пунаауиа, у которого Гоген брал почти все
нужные ему продукты, не лишать его кредита. Для расчетов с главным кредитором,
Земледельческой кассой, не осталось ни сантима. А срок займа истекает в мае, и тогда
директор кассы без жалости наложит арест на замечательный дом Гогена и продаст его...
Впервые после того, как он в 1883 году стал профессиональным художником, Гоген
был даже готов бросить живопись, и когда он в конце марта 1898 года после долгого
перерыва смог, не боясь приступов головокружения и обмороков, выходить из дома, то,
чтобы справиться со своими затруднениями, можно сказать, перенесся на пятнадцать лет
назад. Вышло так, что освободилась штатная должность казначея в Земледельческой
кассе. Как бывший биржевой маклер, Гоген справедливо считал себя самым подходящим
человеком во всей колонии на этот пост. К тому же, работая в кассе, будет легче получить
отсрочку. Тем более что отсрочка нужна минимальная, ведь казначей получает в год
четыре тысячи франков жалованья, да еще ему обеспечен приработок не меньше шести
тысяч. Обычно счастливый обладатель этой должности, не перенапрягаясь, зарабатывал
больше тысячи франков в месяц177.
В централизованной по парижскому образцу колониальной администрации все
важные посты распределялись губернатором. Поэтому Гоген, несмотря на горький опыт,
запряг лошадь, отправился в город и еще раз оставил в губернаторской канцелярии свою
визитную карточку, прося принять его. Губернатором с февраля 1898 года был бывший
начальник Управления внутренних дел Гюстав Галле, повышенный в награду за успешное
«усмирение» проанглийски настроенных туземцев Раиатеа. Увы, когда Гоген рассказал о
своей давней работе на финансовом поприще, губернатор Галле, не очень-то
сочувствующий людям со сложной и тонкой душой энергичный здоровяк, недоверчиво
отнесся к его ничем не подтвержденным словам. И он не скрывал, что неспособность
Гогена в условленный срок вернуть заем Земледельческой кассе обличает его далеко не с
лучшей стороны.
Однако Гоген выглядел так скверно и отчаяние его было настолько искренним, что
Галле в конце концов сжалился и предложил ему другую, более подходящую для него
должность. Речь шла о скромном месте чертежника в Управлении общественных работ.
Жалованье - шесть франков за рабочий день; другими словами, не оплачивались
воскресенья и другие праздники, а также, - чтобы не было прогулов и мнимых болезней, -
все остальные пропущенные дни. В месяц выходило около ста пятидесяти франков,
только-только прокормиться, а уж об уплате долгов нечего и думать. И, как назло, его
добрый друг Жюль Агостини, который долго возглавлял Управление общественных работ,
всего два месяца назад перевелся в другую колонию178. Несмотря на все это, Гоген, как ни
странно, принял предложение губернатора. А может быть, это и не так уж странно, может
быть, как раз возможность с головой уйти в какое-то дело и отвлечься прельстила Гогена.
Ведь знаем же мы случай, когда именно для этого известный разведчик Лоуренс
тридцатью годами позже под чужим именем поступил рядовым в военно-воздушные силы.
Иначе не объяснишь решение Гогена, потому что он не передумал, хотя вскоре получил от
Даниеля де Монфреда 575 франков и ему на весьма льготных условиях продлили заем.
Вообще оказалось, что он зря так маялся: как владелец участка стоимостью в три-четыре
тысячи франков, Гоген по правилам Земледельческой кассы мог превратить свой годичный
десятипроцентный заем в ипотечную ссуду из шести процентов годовых, сроком на шесть
лет179.
Ежедневно ездить на работу в Папеэте - тринадцать километров по скверной дороге -
было, конечно, слишком утомительно, да и времени жалко. Поэтому Гоген забрал Пау’уру
и прочие предметы первой необходимости, запер свою виллу-мастерскую и переехал в
западное предместье столицы, Пао-фаи, в двухкомнатный домик с верандой, который ему
очень дешево сдал один из его новых коллег, Виктор Лекерр. Предупредительность
Лекерра объяснялась тем, что его девушка, Тераиехоа из Матаиеа, была лучшей подругой
Теха’аманы180. С разных сторон, но не дальше ста метров, Гогена окружали не только
старые друзья - семейства Дролле и Сюха, - но и новые знакомые, обитатели маленького
поселка мадам Шар-бонье. Больница тоже была под рукой; очень кстати, потому что