– Катарсис уберег, Злой. Не знаю, что это было, хорошо, что остался в доме, нужно валить отсюда и по возможности планировать свой путь так, чтобы не отдыхать у Волчьей норы.
Интересно, почему место назвали Волчьей норой? Никогда не видел и не слышал от других, чтобы там водились волки.
Данила и Пикассо не перебивали. Внимательно слушали. Рассказчик из меня – какой есть, другого нет. По глазам Гета я прочитал: «Злой, если бы не мальчишка, я бы тебе столько историй из жизни рассказал на подобную тематику». Он молчал, как и положено.
– Зачем мы идем туда? – задал вполне логичный вопрос Пикассо.
– Воды из источника набрать. Да и забрать кое-что спрятанное. Место не самое популярное для прогулок у здешних.
– Понятно, – только и ответил парень, еще не до конца понимая, на что он подписался.
Мы уже не застали Захара и его бригады. Недалеко от дороги, ведущей в станицу Покинутых, набрали дуры для Мирона, как он и заказывал. Черт знает, зачем ему столько дуры. Весь Катарсис напоить собрался? Но это уже не наше дело, он платит, мы несем.
– Отправляемся к Волчьей норе. На сборы десять минут: пописать, покакать, полежать на дорожку.
– Не лучше здесь остаться?
Пикассо не понравилась эта затея.
– Не лучше. Через десять минут отправляемся.
Он замолчал и начал прятать в рюкзак недоеденную еду и склянку с водой. Данила посмотрел мне в глаза, я понял, что он готов к дальнейшему пути.
К Волчьей норе мы шли медленно. По пути отправили в мир вечного сна одного ванака, который чего-то перепутал или решил испытать удачу. У дома нас встретил нежданный гость.
Двухметровый костреб стоял у входа в дом и смотрел в нашу сторону. Мы остановились. Я приложил палец к губам. Ни шороха, ни звука. Медленно снял с плеча свой лук и взял его в руки. Данила осторожно потянулся к револьверу.
Костреб наблюдал за нами. Нелюдь был черным, как нефть. Глаза красные, как рубины. Зубы длинные, как ножи, острые. Он шевелил крыльями, а тело его было неподвижно.
И тут непомнящий совершил непростительную ошибку. На нервяке рука дрогнула и живо полезла к оружию. Нелюдь молниеносно полетел в нашу сторону. На все было две секунды, не больше. А больше мне и не нужно было, как учил Питон. Стойка. Ребра в живот. Тетива к подбородку. Цель. Выстрел.
Костреб лежал на земле. Еще живой. Стрела пробила ему горло. Уже после его падения послышались выстрелы. Пикассо стрелял в него, лежащего на земле. Страшно было парню. Очень страшно. Такого экземпляра вблизи он еще не видел. Да и не водились они в этой местности. Редкие гости.
Мы с Данилой посмотрели на непомнящего, губы у того задрожали.
– Убили. Убили нелюдя.
– Ага, – спокойно сказал я, доставая свою стрелу из костреба.
– Прямо в горло. Первоклассный выстрел, Злой, – сказал Гет. Расхвалил меня, поглядим, еще, может, в напарники позовет, егерем быть.
Непомнящий еще долго сидел над трупом полуптицы, полуотродия – отпрыска Катарсиса.
– Ну и тварь. Какое же жуткое создание, посмотрите на глаза. У кого еще из нелюдей красные глаза? А зубы? Такой укус не зашьешь, не замажешь.
– Вот и познакомились вы, Пикассо, – улыбнулся Гет.
– Не надо так, парень, – обратился я к непомнящему. – Если первым нелюдь не нападает на тебя, не стоит дергаться. Бывало не один раз – расходились мирно. Быть может, постоял бы немного, понял, что силы не равны, и улетел бы в небо.
– Это случайно. Я просто…
– Да понятно. Нервяк. С кем не бывает.
– Давайте в град его с собой притащим. Да парням покажем, какого нелюдя сегодня завалили, – оживился Пикассо.
– Если только на своем горбу будешь тащить, – улыбнулся я.
Парень замолчал.
Осмотрели тот самый дом, о котором я рассказывал напарникам.
– Пикассо, на тебе костер. Насобирай побольше веток. Я к источнику. Данила со мной.
Мальчишка остался в доме один. Мы с Гетом встретились недалеко от Волчьей норы, в заранее озвученном месте.
– Нехорошая это затея, – сказал я старому егерю. – Уже и сам не рад, что подписался на это. А если нелюдь какой рядом топчется – парень для него сладкий пряник. Вдруг не успеем.
– Не переживай, Сашик. Успеем, примем любого, кто ближе, чем на десять метров, сунется к дому.
– Для пацана какое испытание. От костреба еще не отошел. Тащить с собой в лагерь захотел, герой.
– Нужно рано или поздно становиться изгоем, Злой. Пусть лучше сейчас, под нашим присмотром.
– За нами могли следить. И видеть, что мы втроем.
– Могли, – согласился Гет. – У тебя были идеи лучше?
Я промолчал.
– Нужно рисковать, Сашик. Не будем же мы в граде Покоя годы ждать непонятно чего. Нужно что-то предпринимать.
– Живец.
– Ага. Зато самый крепкий из тех, что были. Все будет. Не нагнетай.
– Лады.
Мы почти три часа просидели у Волчьей норы. Пацан ни разу не вышел из дома после того, как костер зажег и для розжига насобирал. Время от времени он вставал на ноги, смотрел перед собой, затем снова садился и все время держал в руках револьвер.
– Кто-то идет, – прошептал я. Егерь и без меня заметил.
– Сито пацан сделает из него, если тот молча подойдет к дому. Мальчуган на нервяке конкретном.
– Вижу, – подтвердил я.
– Нужно принимать клиента.
Это был человек в плаще, с рюкзаком на плечах. Мы тихо подкрались сзади к нему. Но не успел незнакомец приблизиться к дому, как вдруг ни с того, ни с сего внезапно обернулся и посмотрел в нашу сторону, будто спиной почувствовал нас.
– Стой, где стоишь. Ближе не подходи, ствол на землю.
– С миром я, изгои.
Он положил пистолет на землю. Я не видел его лица. Пришлось подойти поближе.
– Назови свое имя.
– Мотылек я.
Знал я Мотылька. Несколько раз пересекались в отеле в станице Покинутых. Выпивали дуру. Не успел нигде запачкаться. Тогда. Отзывались о нем хорошо. Никогда в деле не видел его.
– Мое имя Злой. Тот самый Мотылек, о котором я думаю? Подними капюшон.
– Тот самый, Злой. Сколько дуры мы с тобой выпили, друже?
– Здравствуй, Рома.
Я подошел ближе и свободной рукой забрал его ношу. Он думал, что последует рукопожатие, и хотел было первым потянуть руку. Но не стал, когда увидел, что имею интерес к его стволу.
– Нехорошо как-то все это. На огонь пришел я. Думал, напрошусь отдохнуть с дороги у скитальцев, время позднее. Устал. Путь неблизкий держу. До станицы Покинутых. Возвращаюсь с Земель трупов.
– Захар говорил, что видел тебя несколько дней назад.
– Так и было.
– Не обессудь, Мотылек. Пусть пока ствол побудет у меня, от греха подальше. А насчет уголка для отдыха – милости просим.
Он зашел в дом.
– Мир вашему дому, – поприветствовал он Пикассо.
– Здравствуйте.
Когда мы все вчетвером сидели у костра, никто на него железо не направлял, железо было рядом. У каждого из нас.
– Данила и Пикассо. Мои напарники.
Он кивнул.
– Говорили, ты покинул Катарсис.
– Покинул.
– Почему решил вернуться?
– Почему пошел на Земли трупов?
– Изменился ты, друг. Не признаешь старого Мотылька. Я и Питона, друга твоего, хорошо знал.
– Я и себя не признаю порой, Рома. Не держи огорчение. Прошло много времени, даст Катарсис, еще пожмем друг другу руки, да за «жили-были» посидим. Время сейчас неспокойное. Очень неспокойное, Рома.
Он улыбнулся.
– Знаю я, Злой, почему так меня встретил. Знаю и то, почему так смотришь на меня. И чудовище рядом с домом заметил.
– Если есть, что сказать, говори.
Он посмотрел на Данилу. Гет все это время смотрел ему в глаза.
– Данила, говоришь? Непомнящий? Из града Покоя?
– Да.
– Знаю я тебя, Данила. Непомнящий из града Покоя.
– Я тебя не знаю.
– Мы с тобой не успели познакомиться. Я пробыл в поселении на Пустоши всего пару часов, а затем с напарником мы продолжили свой путь.
Гет посмотрел на меня.
– Мотылек, не нужно говорить загадками. Не люблю я этого.
– Чтобы не усугублять, отдай мне мой ствол, Злой, и разойдемся так, будто друг друга не знаем. Не нравится мне у вас. Нехорошо как-то себя чувствую. Не в своей тарелке.
– А где тебе «в своей тарелке», Рома?
– С тем Злым, который буянил в отеле, а затем в драку полез. Помнишь, как Начальник тебя прикладом приложил? Только утром оклемался. Зато был доволен, что, наконец, хорошо поспал.
– Я больше не пью.
– Да не в этом дело. Вернулся из Коробки ты другим, будто мозги промыли. Чуйка у меня, Саша, – не свидимся больше никогда.
– Будет видно.
– А ты, Данила, новичок из хутора Сидорыча…
– Хватит, – не выдержал тот. – Не пой эти песни. Не нужно.
Гету явно не нравился наш гость.
– …один из лучших егерей Пустоши. Не думал я, что вот так однажды буду сидеть с тобой у костра в граде Покоя, у Волчьей норы. Мне казалось, что твой дом – Пустошь.
– Мой дом там, где покой в душе. И этот покой я ищу.
– О чем вы? – наконец послышался голос Пикассо. – Это Данила. Из нашего града. Он всего три месяца в Катарсисе, даже станицу Покинутых в глаза не видел, какая Пустошь, вы его с кем-то перепутали, – улыбнулся парень.
Мы все посмотрели на Пикассо. Он понял, что веселья на наших лицах не было и не будет.
– Значит, три месяца в граде Покоя ты.
– Тебе чего нужно от меня?
– Нервные вы все. Почему такие нервные, Данила?
– Гет я. Для тебя я Гет. Кто может сказать, что видел тебя на Землях трупов в ближайшие дни?
– Может быть, трупы? Достаточно будет? Изгоев там не встретишь. Свои дела у меня там были, и место, где переночевать, я знаю.
– Тогда молись, Мотылек. Молись, если знаешь молитвы.
Я видел, как начал краснеть от злости егерь. Он приподнял свой карабин, который забрал из местечка укромного у источника, я рукой опустил его дуло вниз.
– Не позволяй эмоциям взять верх. Нам нечего ему предъявить. Не делай ошибок, Гет. Свое имя ты создавал в Катарсисе не один год. Все знают тебя как честного, храброго егеря, который знает свое дело и слово держит. Не стоит оно того, чтобы похерить имя свое за пару секунд. Он провоцирует, не знаю, почему. Мотылек, я отдам тебе твой груз. Ступай.