– Посмотрим, Гет.
– Пойдем через хранителей или в обход?
– Через хранителей. Попрощаться с товарищем хочу.
Толик после обеда пошел к Мирону в хижину, взял два пустых бутыля и заказ на дуру. К концу дня вернулся парень с дурой. Там, у костра, когда сжигали хлам, нарисовали ему местность на листке бумаги. Где ручей, где дура. Где дом Захара и тропа в станицу Покинутых.
Не побоялся, чертеныш, пойти в одиночку, нашел-таки место сам, без чьей-либо помощи. Мирон был доволен. Может, наконец, бизнес начнет процветать. А там, глядишь, и по дары ходить будет. Да старшим в граде среди непомнящих станет.
Было позднее время, я собирал рюкзак в дальнюю дорогу, в дверь моей комнатушки постучали.
– Заходи.
Явился тот самый Толик.
– Не помешаю?
– Говори, раз пришел.
– Расскажите мне, Злой, о Катарсисе перед уходом. Что-то, что мне обязательно пригодится.
– «Хочу знать, но не знаю, что». Что конкретно интересует о Катарсисе?
– Чтобы правилом стало на многие годы. Мудрость.
– Не относись к Катарсису несерьезно. Он этого не прощает. Многие поплатились за это.
– Теперь я ощущаю, что Он – живой. Это живой организм. Все взаимосвязано: эти земли, нелюди, дары, смерти, Ночь. Рассвет.
– Да ты и сам, Толик, смотрю, кое-что понимаешь. Где этого нахватался, признавайся.
– Здесь. В граде Покинутых. Сегодня впервые сам пошел за дурой.
– Слыхал. Так держать. Полы в доме Мирона мыть – неперспективное дело.
– Это понял я. Но кто-то должен мыть. Страшно было. Очень страшно.
– Знаю. Что повстречал на пути?
– Ванак побежал на меня. Стрелял в голову. Отправил отдыхать в царствие покоя.
– Вот тебе еще один совет, парень: помогай изгою, приходи на выручку в трудную минуту, но сам в трудную минуту только на себя одного полагайся. Не жди помощи в ответ.
– Понял. Спасибо.
– Катарсис покажет.
Почувствовал себя важным наставником Катарсиса, дожили. В философы записался.
– Еще одна взрослая рекомендация, пригодится в здешних местах. Если товарища твоего убили, а сам выжил, похорони. Не оставляй нелюдям-падальщикам. Выкопай яму и предай земле, если ситуация позволяет, найди труднодоступное место для погребения. Оплакивать и нутро травить будешь позже, когда доберешься до ближайшего безопасного места. Твой товарищ не хотел бы, будучи невидимым изгоем с крыльями, чтобы ты из-за своих соплей не услышал впившегося в шею ванака или костреба.
Будь здоров.
– Спасибо за советы.
– Бывай.
Один из немногих случаев, когда перед дальним походом я крепко уснул и мог бы проспать еще долго, часов семь, не меньше. Но этому не суждено было случиться. Меня разбудил крик. Даже не крик, а вопль. Будто кого-то режут.
Кричал Коля. Когда вышел из дома с луком в руках, обнаружил еще одну картину, достойную премии Катарсиса, мать его. Сергея, который был молчалив, как рыба, и незаметен, как отцовский ремень на шкафу, кто-то порубил на части прямо у входа в град. Вернее, даже не порубил, а порвал. Ему оторвали все конечности. Чем больше я видел в Катарсисе, тем меньше я видел.
– Вот и сходили в Пустоши, Злой, – сказал подошедший сзади Гет с карабином в руках. – Хорошо сходили.
Часть пятаяГость
– Пора валить из града Покоя, – сказал Землекоп.
Я, Гет и Мирон сидели на диване, на нашем излюбленном месте. В гостиной, на первом этаже.
– Погоди валить. Я думал, будешь уговаривать нас остаться.
– Какое, к черту, остаться. Детей в руки – и на линию, к хранителям. Там поспокойнее будет. Есть люди, помогут. А вы можете идти своей дорогой, это единственное верное решение в сложившейся ситуации. Такой чертовщины в граде Покоя не было никогда на моей памяти. Никогда.
– Мы остаемся, – сказал я.
– С чего бы это?
– Не один Мотылек парней резал. Нужно отыскать тварь – и к стенке, – выпалил Гет.
– Надо пересмотреть дело. Данила прав. Есть второй душегуб. И пока он здесь, не будет покоя в граде. А убежите на линию к хранителям – есть вероятность, что найдет и там. Ты же видишь, Землекоп, что изгоев он не трогает, на непомнящих охоту ведет.
– Если останетесь, бесплатно можете жить, сколько понадобится. И на помощь мою рассчитывать – тоже. В разумных пределах, разумеется.
– И на том благодарю.
– Усилить нужно охрану в граде. По две души теперь будут на пост заступать. В граде нас теперь четверо из скитальцев: я, Гет, Гриб и Коля. Мы с егерем тоже будем дежурить с парнями.
– Половина суток – моя с непомнящим. Половина – твоя, Гет.
– Так и сделаем.
В дверь Мирона постучали.
– Кто?
– Толя это, Гриб.
– Чего надо?
– Непомнящий пришел, из Коробки. Изгоем хочет стать.
– Вот и пополнение прибыло, Злой, – улыбнулся Данила. – Пятеро теперь.
– Давно никого не было. Не самое удачное время становиться изгоем, – сказал хозяин, открывая дверь.
– Самое удачное, – озвучил мои мысли Гет.
Перед нами стоял парень лет двадцати пяти. Русые волосы. Ростом невысок. Не упитанный, но и не дистрофик.
– Давно институт закончил? – спросил Мирон.
– Нет. Два года назад.
– Профессия?
– Учитель языка и литературы.
– Во как. Не кисло. Кафку нам зачитаешь?
– «Превращение», «Процесс» или, может быть, «Замок»?
– Еще один в Катарсис приперся: и грамоте обучен, и книжки умные читал. Изгой, мать его.
– Жизни хочу настоящей.
– Вот тут-то ты к месту, филолог. Сейчас в этих стенах Катарсис имя тебе дал.
– «Филолог»? Согласен.
– Кафкой будешь, – усмехнулся Землекоп.
Парнишка понял, что первое испытание Катарсиса – это Мирон, а не добраться живым до града Покоя.
– Ну, я бы предпочел…
– А это уже предпочитай там, откуда пришел. С оружием обращаться умеешь?
– Из револьвера по бутылкам стрелял.
– Стрелял по бутылкам…
Вот как поступим. Спать будешь с непомнящими. На револьвер заработаешь. Гриб возьмет тебя с собой в путь, принесете дуры. Будешь получать свою долю за каждый поход и потихоньку выплачивать за ствол.
– У меня деньги есть.
– О. Приятный разговор. А так и не скажешь. Смотри-ка, дела идут все лучше и лучше.
– Но на прогулку по Катарсису с радостью пойду.
– Стало быть, с радостью? – переспросил Землекоп.
– Да.
– Многие приходят в Катарсис с таким самонадеянным видом, пока их по кускам по округе не начнешь потом собирать.
– Я пришел в Катарсис с целью.
– Что у тебя за цель? – в разговор влез я.
– Найти фолиант.
– Приехали, – демонстративно вздохнул Мирон.
– Почему именно фолиант?
– Ценность большая у книги этой. Не интересны мне ни реки Самсона, ни плоды вечности, ни дура, ни цветы сна.
И про цветы сна знает. Цветы сна – дар Катарсиса, эффект чем-то напоминает дуру, только трезвым рассудок остается. Это желтые цветы, растущие за станицей Покинутых, что-то вроде успокоительного, только с гораздо более сильным эффектом. Если приготовить отвар из них и пить несколько дней, все раны внутри перестанут болеть, все горе, тяжким бременем повисшее на тебе, уснет на несколько суток. Спокойствие внутреннее обретешь на время. Хороший дар. Только редко удается найти.
– Счеты с миром у тебя, парень? – спросил Гет.
– Нет, не хочу больших денег и больших дел, стоящих этих денег. Хочу то, что имеет наивысшую ценность.
– Складно говоришь, хоть и не совсем привычные для слуха вещи. Реку Самсона приходили искать – да, плоды вечности – да, мужчиной становиться – тоже, чтобы сбежать от Коробки – тьма. А Коробка поступила с каждым по-разному. Но чтобы найти фолиант, древнюю книгу, которой может и не существовать, – ты первый, Кафка, поздравляю.
– Пока не с чем. Не достиг цели.
– Ладно, дело твое, кем тебе в Катарсисе быть и чего искать. У меня сейчас покупаешь рубероид, склянку, нож, револьвер, и я тебе делаю хорошую скидочку, лады?
– Сколько?
– У тебя валюта, из Коробки которая? – на всякий случай уточнил барышник.
– Да, местной нет.
– Ну, в сумме – пять тысяч.
– Две.
– Не забывайся, сопляк.
– Три. И станок для бритья к перечисленному.
– Ладно. По рукам.
Развел пацана, да не на все деньги, у того соображалка светит немного.
Получил барышник деньги. И выдал парню озвученное.
– Я думал, новое все будет за такие деньги.
И тут я не выдержал. Как начал ржать! Сдерживать себя сил не было. Егерь присоединился.
– Я смотрю, Мирон, пацан-то не валенок совсем, еще тебя думал на бабки развести.
Тот закипел от подобной наглости.
– Я тебе что, производство? Только изготовили товар – и сразу Кафке? Бери, что дают, и уйди с глаз моих. Позже говорить будем.
Учитель языка и литературы забрал вещи и молча удалился.
– Ты смотри, какой. Наглый. Самоуверенный. Мелкий. Хитрый. Жадный.
Казалось, барышник мог, не останавливаясь, еще минут десять перечислять все, что увидел в пацаненке.
– Я думаю, отче, ты в его годы не краше был, – засмеялся Данила. – Не сынок твой, часом?
Да, утреннее словно испарилось на какое-то время. С приходом нашего гостя смех ворвался в этот бункер.
– Не гавкай, Гет. Не нравится он мне.
– А мне нравится, – сказал егерь. – Даст Катарсис, доберусь до Пустоши, вся округа будет знать, как молодой пацан, учитель русского языка и литературы, барышника Мирона хотел надуть. Смеха-то будет. Не каждый день подобное увидишь.
– Еще один боец не лишним будет в лагере, Мирон, – заметил я.
– Да какой из него боец. Кафка, одним словом.
Только когда покинули дом барышника, и я, и Гет ощутили, что никуда то, утреннее, не исчезло. Я понял это по его взгляду, он – по моему. И ни один из нас не поделился этим вслух.
Веселье закончилось.
– Я с Толиком заступлю в первую смену, ты с Колей – во вторую. Учителя пока трогать не будем, пусть осмотрится денек-другой. Что скажешь?