– Ты знаешь свое будущее?
– Мне не нужно целостное представление о нем. Достаточно видеть ход определенных событий. Я не меч Катарсиса. Не вода его.
– Ты не желаешь со мною поделиться насчет времени? И кто такие наблюдающие?
– Нет.
Мы шли по новым для меня землям. Негоди молчал.
– Почему не желаешь новыми знаниями меня наполнить?
– Ты скажи мне вот что, гой, о протесте своем. Почему изгоя в себе воздвиг? Почему подвигом для тебя стало им быть? Говори честно и прямо, как с самим собой, если желаешь от меня получить ценность.
– Мы – рабы с самого рождения, отец. Мы не выбирали ни страны, ни языка, ни имени своего, ни отца своего и матери, ни положения в обществе семьи своей, ни внешности, ни цвета кожи, ни национальности, ни веры. Абсолютно ничего. Ни правителя своей страны, ни законов ее. Многие думают, что монархия – это напиток. А Коробка – защита их интересов, прав и жизней. Рождены рабами, чтобы рабов плодить. Они целую жизнь кладут на то, чтобы заработать на место в коробке, а когда заработали – то на место в гробу. А рабовладельцам это и нужно, им с радостью предоставят на это кредит, а создав карьерную лестницу, с улыбкой будут мотивировать подниматься по ней. Им важна конкурентоспособность. Рабовладельцу выгодно, чтобы раб не думал ни о чем другом, кроме семьи и как ее прокормить. Коробка навязывает нам правила, и те, кто позволили себе в мозг внедрить ее изобретения – те уже полутрупы, полуроботы.
– Вот оно что. Вот откуда лезет это ощущение особенности. Вот дыра, из которой прет твоя неугомонная, бушующая необузданность. Для меня, гой, что ты, что демон – одно и то же. Только облики разные и функции самореализации, исполнения. Вы – худшее применение впитанных вами же знаний. Я с большей симпатией отношусь к тем, кто видит меньше вашего и больше вашего. Вы – самое уродливое и неполноценное звено развития. Имея фрагментарные знания, ухватив крохи, выдавая ухваченное за пиршество, вы возомнили себя знающими все. Создав огонь, побуждающий к действию, вы поведете за собой подобных себе как к временному убежищу, так и на убой, с вероятность 50 на 50, потому что сами не до конца осознали, в какой стороне спасение, а в какой гибель. И те, кого вы поведете, все до единого погибнут вместе с вами. Вы, узревшие часть, но не узревшие целостности, возомнили себя богами, и вседозволенность у подобных тебе – главное правило.
Если бы ты мог позволить себе принимать решения в Коробке, что бы ты сам воздвиг, кроме анархии, которая, подобно огню, охватила собой и пропитала каждое твое слово? Кроме разрушения, которое идет впереди тебя и слышится впереди слова твоего?
– Я был изобретателем в Коробке, старик. И мне известна участь изобретателя, его ноша. Мало изобрести новое, несущее ценность, – нужно еще быть распятым и униженным за это.
– И что же ты изобрел?
– Я создал возможность открыть глаза другим.
– Если ты, изобретатель, создал возможность открыть глаза другим, то почему же у Амена они до сих пор закрыты?
– Я с Аменом незнаком.
– Имеет ли великую ценность то изобретение, о котором ты говоришь, если без присутствия создателя оно бесполезно?
Замолчал. Нечего было ответить.
– Я боролся за него. Изо дня в день. Я верил в него. И меня не сломали: ни меня самого, ни веры в мое изобретение.
– Чем тебя наполнила эта борьба, кроме воздвигнутого в себе изгоя?
– Я готов был убивать за него и…
Остановил себя. Задумался. Сам не ожидал того, что сказал.
– Теперь ты взглянул на себя моими глазами – почему те же демоны вы. Уже хорошо. Вот, смотри, а это в руки не бери. Кор это, с виду выглядит, как гриб. Не ешь, нельзя.
– Откуда тебе известно, что нельзя есть, если не ел его?
– Видел, как не ест его другое. Порождение Катарсиса, живущее здесь.
А вот это мне не понравилось. Охватило чувство беспокойства и ощущение опасности. Я уже и забыл, что удалось на какое-то мгновение расслабиться и снять броню.
– Ты же сказал, что нелюдя нет в твоем мире.
– Это не демон.
– Тогда что?
– Оно меня не трогает. Я не трогаю его. Дал ему имя – Свой.
– Почему – Свой?
– Мой дом – это и его дом. Ни разу не проявил ко мне агрессии. Мирно, тихо живет. Приходит время от времени, чтобы воды попить у источника. Познакомишься с ним, если сочтет нужным познакомиться с тобой. Самому стало интересно, как себя поведет в твоем присутствии.
А вот там, впереди, виднеется дура. Ответ на вопрос, зачем она была создана – ключ к твоему выходу из мира моего, гой. Изучи ее, наблюдай за ней.
– Наблюдать за дурой? Ты шутишь, старик?
– Пойдем дальше. Там, впереди, у дерева погибшего – главный источник белка. Это можно есть. Оно на вкус – наполовину гриб, наполовину творог и еще что-то, все никак не разберу. Выглядит не очень, но насыщает. Этим я и питаюсь, чтобы выжить. Назвал эту пищу лапрой. Лапра хорошо усваивается.
Разумеется, я не стал сидеть у дуры и наблюдать за ней. Не сегодня. Вернулся вместе с Негоди к дому. Он сказал мне, что время для отдыха пришло. Нарвал цветы сна неподалеку от дома, настоял в воде, не стал делать отвар – старику не по нутру был огонь. Выпил. Цветы сна – не дура.
Сидел в своей комнате на кровати. Смотрел в окно. Светло. Окна не заколоченные, много света, трудно будет уснуть. Негоди это не беспокоило, привык старик. Как-то удалось все же уснуть. Снилась дорога – как я иду вперед, и внутри у меня легкость, спокойствие. Иду без страха. Это не Ничто, где я шел без направления и зрения, – другое. Знал, куда иду и зачем. Проснулся от скрипа двери. Негоди вошел в мою комнату, что-то ему понадобилось забрать.
Несколько дней провел в доме старика. За это время слегка исследовал местность самостоятельно, добыл пищи на сей день и для Ночи. Всматривался в незнакомые мне земли с опаской, не зная, что за нелюдь топчет эти земли, каким взглядом посмотрит на меня. Присутствие нелюдя не давало мне покоя ни на минуту. Дура… А что на нее смотреть? Черная, как уголь. Сколько судеб помогла угробить.
– Завтра наступает Ночь, гой. Чем займешь себя Ночью?
– Есть варианты, отец? А ты чем?
– Ночью я ухожу в другое место.
– В какое еще другое место?
С каждым разом хозяин открывал что-то новое, что начинало тревожить меня.
– Ночью трудно находиться в этом месте и времени, когда зрение становится почти бесполезным. Приходится искать дороги, чтобы не тратить шесть суток своей жизни на то, чтобы пережить Ночь. Хоть это и мой мир, и Катарсис проявил ко мне особое отношение, подарив мне отсутствие всякого демона в этих краях, но свои порядки не отменял. Есть День, есть Ночь, есть Рассвет. У всего свой срок и наряд.
– Ты же говорил, что в туалет ходишь по памяти.
– Разве я сказал тебе, что другое место находится за пределами этого дома, моей комнаты?
– Свихнусь, старик, без огня, без занятия шесть суток сидеть и в темноту глядеть. Может, в этот раз ты без своего места? Со мной останешься, за разговором время быстрее идет.
– Привык давно к Ночи. И рад ей не меньше Дня. Благодаря ей, создал возможность посещать иные места.
– Радоваться Ночи? Ново для меня, старик. И что за места? Не конкретизируешь?
– У тебя будет выбор, гой: остаться в Ночь и ждать ее конца, перелистывая мысли одну за другой, или пойти в путь. Что выберешь – дело твое. Горшков никаких у меня нет, не ясли. Будешь ходить справлять нужду в туалет, на ощупь пойдешь, и за домом своим куч не потерплю.
– Уяснил, отец. По этому поводу без волнения.
Как мне отправиться в путь?
– Катарсис позволил жить вне стен не только мне, но и другому. Создай возможность. Границы устройства в реальности не соответствуют твоим представлениям о них. И ты в состоянии, строитель, автор изобретения, которое не способно работать без твоего присутствия, построить как иллюзию, так и действительность. Катарсис – безупречный, не имеющий аналогов механизм, организм, воздействие и дар. Немногие из открывших Катарсис готовы отказаться от него.
Оставь меня в тишине.
Часть четвертаяГость Ночи
Когда начало темнеть, хозяин лег на свою кровать. Я услышал скрип его кровати, будучи в своей комнате, и с тех пор он не произнес ни слова. Наступила Ночь. Я лежал в темноте, закрыв глаза. Неспокойно было внутри, старик не счел нужным закрыть дверь на засов. А Ночь в Катарсисе у меня всегда ассоциируется со смертью. Время от времени я слышал скрип кровати. Негоди, похоже, переворачивался с боку на бок. Мы заранее договорились, что пища и вода будут у каждого в комнате, чтобы можно было перекусить, утолить жажду в любой момент.
Не знаю, сколько времени прошло. Я прислушивался к каждому скрипу, каждому звуку в комнате, в доме. Не покидало ощущение опасности, пусть старик и считал свой мир полностью безопасным из-за отсутствия всякого нелюдя и гоя. Я же был иного мнения, зная, что в этом месте присутствует нечто еще, кроме нас.
Я уснул. Старался меньше пить, есть, чтобы не выходить лишний раз из дома. Не знаю, сколько проспал, проснулся в темноте. Не помню, что снилось, быть может, не снилось ничего. Кровать время от времени скрипела, этот скрип меня успокаивал. Был рад тому, что Негоди со мной в доме.
Когда случилось то, к чему я не был готов, я смотрел в сторону окна и думал, сколько еще продержусь – без дела лежать на кровати. Из комнаты старика донесся скрип входной двери. Первая мысль была, что Негоди пошел справить нужду за дом. Но когда после этого я услышал привычный для слуха скрип кровати, до меня наконец дошло, что мы в доме теперь не одни.
– Старик, – сказал я.
В этой тишине можно было и не говорить громко. Любой, даже самый тихий звук был слышен как в моей комнате, так и в комнате хозяина.
Негоди мне не ответил.
– Старик, я слышал скрип входной двери.
И в этот раз ничего не ответил хозяин. Тем не менее время от времени кровать скрипела. Неспокойно было мне в этом доме. Когда уже дверь моей комнаты заскрипела, я решительно, без всяких раздумий поднялся с кровати. Босиком стоял на полу и смотрел в сторону двери. Ничего не видел. Сказать, что ощущения были гадкими – ничего не сказать. Примерно четыре шага было от меня до двери. Подумал об этом. Вытянув руку перед собой, направился в сторону двери. Нащупал ее. Она была распахнута. Закрыл. Вернулся к кровати. Ложиться не собирался. Впервые за все время, проведенное в Катарсисе, я Ночью не слышал ни гоя, ни нелюдя. И эта Ночь, похоже, станет самой страшной в моей жизни. Оно, что бы это ни было, возможно, способно видеть больше в Ночи, чем я.