За пятнадцать минут она обежала все подъезды. Никакого намека на то, что здесь обитель актрисы, она не нашла.
План срывался. Ирина нервно кусала губы. Надо было торопиться. По словам Алексея, Шиловская Допоздна валяется в постели, но ведь не будет же она ее ждать целый день…
Она решилась. Одернув плащ и поправив волосы, Ирина решительно позвонила в первую попавшуюся квартиру. Никакого ответа.
Она поднялась на этаж выше. Позвонила. За дверями, обитыми толстым слоем дерматина, послышалось приглушенное шарканье. Шаги стихли, светлое пятно глазка потемнело.
— Кого надо? — раздался дребезжащий голос.
— Извините, пожалуйста, я хотела только спросить…
Дверь приоткрылась на цепочку. Из щели высунулось сморщенное, как печеное яблоко, лицо:
— Кого тебе?
— Извините, — с приятной улыбкой проговорила Ирина. — Я ищу квартиру актрисы Шиловской. Мне сказали, что двадцатая, а там никто не открывает…
— И правильно не открывают, в двадцатой все на югах. А Шиловская живет в сорок шестой.
— Спасибо большое, я что-то напутала, — поблагодарила Ирина и весело застучала каблуками по лестнице.
Она долго звонила в сорок шестую, дрожащей рукой нажимая на тугую пуговку звонка. Никто не открывал. Ирина от волнения кусала губы, сделавшиеся багрово-красными, но все же не уходила.
Наконец послышались чьи-то легкие шаги, и приятный женский голос крикнул:
— Кто там?
— Я к Евгении Викторовне, — громко сказала Ирина, ее голос отозвался гулким эхом в подъезде, сердце стучало, подпрыгивая в груди, как мячик.
Дверь бесшумно распахнулась. За ней стояла приятная молодая женщина в розовом пеньюаре.
— Вы ко мне? — спросила она, улыбаясь доброй приветливой улыбкой.
— Да, я к вам, — сглотнув комок горькой слюны, прошептала Ирина.
— Ну что ж, проходите. — Веселые серые глаза смотрели на нее ласково и приветливо.
Дверь за ней бесшумно захлопнулась.
Глава 23ЖЕНА ЦЕЗАРЯ ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ?
На вызове Тишиной, потенциальной жены бизнесмена Барыбина, настояла Лиля Анцупова. Костырев не слишком охотно дал свое согласие. Он предвидел, что будет много возни и шума, — Барыбин почувствует, чем ему грозит заход с тыла, будет сопротивляться, возможно, применит свое влияние, мобилизует свои связи…
Очевидно, сразу же после получения повестки раздался звонок — звонил разъяренный бизнесмен, в пылу эмоций забывший о страхе перед органами милиции. Его голос булькал в телефонной трубке, как будто клокотал далекий источник кипящей воды.
— Я попросил бы не вмешивать близких мне людей! — возмущался Барыбин. — Это давление! Я буду жаловаться на вас в вышестоящие инстанции!
Выслушав длинную бурную тираду, Костырев холодно ответил:
— Мы не обязаны давать отчет вам о правомерности или необходимости своих действий.
После отрезвляющей отповеди Барыбин немного потух и, сбавив тон, просяще сказал:
— Я вас уверяю, Ирина ничего не знает о моей бывшей жене и не сможет вам ничем помочь. Я прошу, не трогайте ее, пожалуйста.
Узнав о звонке Барыбина, Лиля Анцупова довольно резюмировала:
— Ага, зашевелился, почуял, куда ветер дует.
Она, пробравшись в офис бизнесмена под видом агента по распространению галантереи и косметики, умело спровоцировала работников Барыбина на обсуждение темы убийства жены хозяина. Внимательно выслушав все домыслы, обрывки фактов и инсинуации, вызванные этим событием, она скрупулезно процедила их и выявила некоторые невыгодные для Барыбина и его будущей супруги сведения. О них Лиля не замедлила сообщить своему шефу.
— Во-первых, ее в то утро не было на рабочем месте, то есть в приемной своего мужа, — радостно сообщила Анцупова. — Дамочка из бухгалтерии вспомнила: утром Тишина позвонила на работу и предупредила, что задержится, у нее, мол, талон к зубному. А ведь все ее сослуживцы знают, что она панически боится зубных врачей и по полгода собирается на прием. В офис Тишина явилась только после обеда, очень взволнованная. К известию о смерти Шиловской отнеслась спокойно, как к известному факту. До смерти Шиловской и она, Тишина, и Барыбин были весьма озабочены создавшейся ситуацией с разводом. После смерти Шиловской Тишина была явно обрадована удачным разрешением проблемы и конфиденциально шепнула своей лучшей подруге, что они с Алексеем Игоревичем скоро станут законными супругами. Подруга не замедлила распространить это приятное известие в массах.
Костырев скептически покачал головой, давая понять, что в подобных фактах нет ничего, что могло бы кардинально изменить ситуацию. Лиля деловито одернула костюм и выложила свою коронную новость:
— Я тайком сфотографировала Тишину, когда она садилась в машину, а Ильяшин предъявил ее фотографию старушке (помните, той, которая вспомнила молодую женщину в сером плаще). Старуха твердо опознала в Тишиной женщину, которая двадцать шестого июня разыскивала квартиру Шиловской!
Выпалив все, что ей удалось разузнать, Лиля победно посмотрела на своего шефа. Внутри ее все пело и клокотало — интуиция не обманула ее, она, как чувствительный прибор, уловила, что не все безоблачно в семействе бизнесмена, и одним ловко рассчитанным ударом сокрушила их неразбиваемый альянс.
Робко постучав, Ирина Тишина еще минуту стояла перед дверью кабинета, пока удивленный Костырев не пригласил ее войти. Она вплыла в кабинет серой утицей и, нервно комкая шейный платок, осторожно присела на краешек стула.
— Здравствуйте, — прошептала она тихим срывающимся голосом, заметив Лилю, грозно скрестившую руки на груди.
— Мы пригласили вас, чтобы выяснить некоторые вопросы, касающиеся вас, вашего будущего супруга и погибшей Шиловской.
— Я ничего не знаю, — почти прошептала Ирина, умоляюще глядя.
— Ну, так-то уж и не знаете, — шутливо сказал Костырев, чтобы разрядить обстановку.
Сидя на краешке стула, поджав ноги и сложив на коленях руки, как святая со средневековой картины, Тишина умоляющим взглядом смотрела на милиционера. Но первая минута волнения прошла, она почти успокоилась и даже прониклась некоторым подобием доверия к пожилому маленькому мужчине, совершенно не похожему на грозного стража порядка. Он немного напоминал ей сторожа Федотыча из дачно-садового кооператива «Орлец», в котором мама Ирины имела огородик. У него была такая же, как у Федотыча, круглая голова с залысинами и кустиком редеющих взъерошенных волос на макушке. Ира неожиданно почувствовала к нему расположение, хотя в ее ушах звучали наставления Алексея, выданные перед походом в стан врага.
Будущий супруг, уже изрядно поднаторевший в общении с органами правопорядка, инструктировал свою неопытную подругу:
— Отрицай все, что он попытается тебе приписать. Не соглашайся ни с чем. Тверди только одно: ничего не знаю, ни в чем не замешана, ничего не слышала. Прикинься дурочкой — это хорошо помогает. Говори, что я никогда с тобой не говорил о своем предыдущем браке и о бракоразводных делах не информировал. Если они будут утверждать, что я в чем-то замешан, — все отрицай. Слышишь? Все!
Ирина кивала, молча глотая слезы, — она была очень напугана. В последнее время все так удачно складывалось для них обоих — и надо же, вызов в милицию! Что теперь будет, что теперь их ждет? Почему нельзя, наконец, оставить их в покое?
Барыбин же был уверен, что вызов Ирины — только попытка зайти к нему в тыл, коварная попытка, впрочем обреченная на провал, потому что тылы у него защищены безупречно. Это все последствия действий той девицы, эдакого тиражированного ангелочка, которая «доставала» его в последние дни. Она расспрашивала его служащих и, наверное, не преуспев в шпионском деле, решила зайти с другой стороны.
Между тем ангелоподобная девица, Лиля Анцупова, предвкушала добычу легкую и жирную. Сейчас эта «воробьиха», как она назвала про себя Тишину, все им выдаст. Воробьиха — потому что такая же серая, такая же обыкновенная, такая же… Пустит, может быть, для начала слезу, а потом выложит все как миленькая!
— Расскажите, пожалуйста, — попросил Костырев, — как и когда вы узнали о смерти Шиловской. Кто вам сообщил?
— Я не помню, — тихо прошептала Ирина, все так же умоляюще глядя на него.
— Простите, не верю.
Ирина опустила глаза и, комкая шейный платок, прошептала:
— Мне сказал об этом Алексей. Ему позвонили на работу и сообщили.
— Что именно?
— Что она… Его жена то есть… Умерла. — Ирина говорила медленно, с трудом подбирая слова.
— Как вы отреагировали на это известие?
— Как?.. Я не знаю, не помню, — Ирина постепенно оторвала от платка кусочек бахромы. — Кажется, я заплакала.
— Заплакали? Почему? Вы знали погибшую?
— Евгению Викторовну? Нет-нет, что вы, я не знала, нет!
Костырев обратил внимание, что она забеспокоилась.
— Вы никогда ее не видели?
— Нет. Впрочем, я говорю глупости, конечно видела. В кино.
— Почему же вы заплакали?
— Не знаю, мне ее стало жалко. Она ведь была такая… Все случилось так неожиданно… Человек еще утром был жив — и вдруг…
— Утром? Откуда вы знаете, что она утром была жива? Вы ее видели? Где? При каких обстоятельствах?
— Видела? Нет, что вы! Я не видела ее! — отнекивалась Тишина. — Как я могла ее видеть, ведь я была на работе весь день. Я имела в виду другое, Алексей мне сказал, что она погибла около полудня, вот я и подумала, как жалко, человек еще утром был жив, и вдруг он умирает…
— Ваш будущий супруг высказывал предположения, отчего она могла погибнуть?
— Нет…
— Он рассказывал вам о своем визите к нам?
— Нет… Хотя… Да, рассказывал. Совсем немного.
— И что он вам рассказывал?
— Он говорил, что это было самоубийство, что есть письмо…
— Он говорил вам, кому адресовано это письмо? Как вы думаете, кому оно предназначалось?
— Не знаю.
— А все-таки? Я спрашиваю ваше личное мнение. Должно же у вас быть какое-то личное мнение?
— Мужчине.
— Естественно. Но кому? Может быть, вашему супругу?