Но Си-Си мертв. И говорить Скай правду теперь бессмысленно. Это может лишь запутать дело. Логан не жаждал мести. Не собирался он и сводить старые счеты. У него впереди семь дней, а точнее, шесть с половиной, чтобы вновь ее завоевать. И да будет он проклят, если снова позволит Си-Си Маккензи встать между ними.
— После того, как я упала, я лежала на полу детской и хватала ртом темную пустоту, веря, что ты придешь, — продолжала она.
Потрясенный болью в голосе, он прикрыл ее руку своей. Ошибка. Ошибка. Огромная ошибка.
— Я знаю. — Эти два слова прозвучали неадекватно, как-то слабо, жалко.
— Когда Алисон обнаружила меня в детской и вызвала 911, схватки уже начались. Как только я увидела кровь, то поняла, что вот-вот родится ребенок.
В горле у него встал ком.
— Я все время говорила себе; все будет в порядке, что, самое худшее — нашему ребенку придется провести несколько недель в инкубаторе.
Руки ее вцепились в его руки железной хваткой. Он сжал ее вдвойне сильно, как бы желая разделить ее боль.
— И до меня не дошло, что моему ребенку, нашему ребенку, суждено умереть. В двадцатичетырехнедельном возрасте. Столько ей было, когда ее положили рядом со мной в родильной палате.
Руки у нее обмякли.
— Говорят, у всех младенцев голубые глаза. У нее глаза были закрыты и не было волос. А маленькие пальчики были полностью сформированы.
Что он мог сказать? Чем он мог снять ее боль? Он чувствовал свое полнейшее бессилие.
Она глядела как бы сквозь него.
— Помню день, когда мы похоронили Фэйт.
Логан моргнул. В последний раз он слышал имя девочки в тот день, когда ее хоронили у ног бабушки Камерон. Фэйт Камерон Вулф, вот что было написано в основании выветрившегося от времени могильного камня. Крещение в родильной палате, краткое богослужение, все, казалось, успокаивало Скай. А ему тогда хотелось только одного: чтобы она успокоилась. И сейчас ему хотелось того же.
— Помню, когда я впервые вышла и не плакала по Фэйт.
Теперь, когда она назвала имя девочки, он ощутил, как на сердце стало еще больнее.
— И я подумала, — продолжала она: — «Вот это да, я проходила целый день и ни разу не расплакалась». Горе не ушло, зато ушли слезы.
Он вспомнил, как через полтора месяца после похорон Фэйт отец настоял на том, чтобы Скай вернулась в журнал.
— Нам надо было уехать куда-нибудь. Время лечит.
Ошибка номер три.
— Ты думаешь, это бы помогло?
— Может быть. Нам нужно было время. Время, проведенное вместе. Время для того, чтобы справиться с нашей виной.
Она так и подскочила.
— Ты хочешь сказать, моей виной.
— Нам обоим есть о чем сожалеть.
— Тебе есть о чем сожалеть. — Ручки ее сжались в крохотные кулачки. — А мне…
— Ты просто пыталась повесить занавески в детской. Откуда ты могла знать, что стул, на котором ты стояла, поплывет из-под тебя?
Он стоял сзади, но когда попытался обнять ее, она отступила в сторону.
— Это был несчастный случай, Скай. И винишь себя в нем только ты сама.
Она все еще стояла к нему спиной, пока он не смог вынести этого больше. Медленно он положил ей руки на плечи и развернул ее. Когда она подняла голову, в глазах опять появился застывший взгляд. Губы шевелились, но слова с них сорвались лишь через несколько секунд.
— В обеденный перерыв я купила вышитые скатерти. Они висели в витрине антикварного магазина «Гровенор». Как только я их увидела, то решила, что они великолепно подойдут, как занавески в детской. Карнизы были уже на месте. Оставалось лишь закрепить эти скатерти на карнизах. И я почти закончила, когда поехал стул.
Вначале у нее затряслись плечи, а уже потом он услышал рыдания. Логан обнял ее, крепко и нежно прижимая к сердцу. Он гладил ей волосы, понимая, что ничем не сможет сбросить с нее тяжесть невообразимой потери для них обоих.
— Иногда возврат в прошлое — единственный способ сохранить для себя будущее. Ты испытываешь чувство вины от того, что пыталась повесить эти занавески. Я испытываю чувство вины от того, что мне следовало быть рядом с тобой в больнице. — Рука его опустилась ей на щеку, на влажную щеку. Слезы были скользкими, горячими от тоски и страданий.
Ошибка номер четыре, вело счет сознание.
— Мне надо было держать тебя крепче, — шепнул он, погрузившись в ее волосы.
Она поглядела на него ясными глазами цвета голубых фиалок, которые она любила выращивать дома на подоконниках.
— Ты держал меня даже тогда, когда уже не было слез.
Улыбка погасла.
— Но тебя я никогда не видела плачущим.
Да, он не плакал. Какой прок от его слез и живым, и мертвым?
— Все горюют по-своему.
— А как переносят горе в племени Осаге?
Она редко расспрашивала его о племенных обычаях. А он редко сам ей об этом рассказывал. Ошибка номер пять.
— Тебя интересуют старинные времена, когда племя Осаге все еще жило в шатрах-типи?
Она кивнула.
— Тогда по-другому справляли траур по ребенку?
— Думаю, что нет. У нас не принято произносить имена мертвых. Мы храним их лица вот здесь. — И он похлопал себя по сердцу.
Они вместе прошли в гостиную и сели на диван, покрытый чехлом. Он обнял ее, положив ее голову к себе на плечо. Она слушалась его охотно, мягко прижалась к груди, и исходившие от нее тепло и нежный запах мешались с его собственными. Она лежала спокойно, как бы предоставляя инициативу ему. Господи, как бы ему хотелось найти какие-то слова, чтобы облегчить ее боль. Он стал бешено рыться в памяти, чтобы вспомнить подходящую историю или сказание племени Осаге.
— Насколько я помню из рассказов тети Титы, когда мать племени Осаге теряет ребенка, она носит привязанную к спине пустую колыбель. Каждый день она рвет траву и кладет туда, где должен был бы лежать ее ребенок.
— И что же дальше?
Она продолжала опираться на него. Возможно, слова помогали. Что ж, попробуем исправить «ошибку номер пять». И он, глубоко вздохнув, продолжал:
— Все знали о горе женщины и сочувствовали ей. Другие матери тоже клали туда траву, чтобы выказать ей симпатию. Утрата ею ребенка была утратой для всего племени. В конце концов, когда вся колыбель наполнялась сухой травой, переполненная горем женщина могла отставить набитую травой колыбель в сторону, а вместе с ней и свое горе.
— Ты мне никогда так много не рассказывал о своем народе. — Скай притиснулась поближе, так она делала в первые дни влюбленности.
— А ты у меня никогда не спрашивала о племени Осаге.
— Да. По-моему, никогда. Мы мало говорили друг с другом.
Она была права. Когда они говорили, в основном, выступала она, причем на тему «Голой сути». Ему стоило бы побольше просвещать ее на тему «Исторического наследия Америки» применительно к нему самому. Ему надо было сделать ее сопереживающей частью своей индейской половины.
А теперь она называла племя Осаге «его народом», в то время, как могла бы считать его своим для них обоих. Своей семьей. Она могла бы знать имена родственников из племени, все еще живущих на своей родовой земле в Пахвуске, штат Оклахома. Но Скай хорошо знала лишь одного из членов семьи — тетю Титу, дважды в год наезжавшую в Сен-Луи. Эти визиты могли бы послужить великолепным поводом для самораскрытия перед Скайлер. Какой же он был дурак, что прятал от нее свою внутреннюю суть!
— Прошло целых шесть месяцев, прежде, чем ты мне сказал, что у тебя есть деньги, — заявила она.
— Верно, я ждал слишком долго. Но я пытался несколько раз рассказать тебе об этом, если помнишь.
— Да, ты прав.
И она прижалась к нему еще теснее.
— Ты делился со мной всем, за исключением того, что мне было нужно больше всего: ты никогда не делился своими переживаниями или своим горем.
Ошибка номер шесть.
— Ты, что, думаешь, если ты ни разу не видела меня плачущим, мне был безразличен наш ребенок?
— Нет, я знаю, что он был тебе небезразличен. Но вот насколько небезразличен, я не знала.
— Я потерял ребенка. Я потерял и тебя. — Он горько усмехнулся. — А ты знаешь, от чего хочется лезть на стенку?
Он почувствовал, как она отрицательно качает головой.
— От того, что я ни черта не мог сделать, чтобы сохранить каждого из вас.
— Это неверно. Ты мог бы остаться со мной.
— Где? В доме Си-Си? У тебя был папа, вокруг которого вертелся мир. У тебя была сестра. А я тебе, похоже, не был нужен.
— Мне была нужна моя семья.
— А мне была нужна ты, Скай. Я хотел забрать тебя домой.
— Я не была готова вернуться к нам в дом.
— А когда-нибудь ты будешь готова?
Она отвернула лицо в сторону и прошептала:
— Не знаю.
— Ты, что, не понимаешь? Так или иначе, но тебе придется взглянуть на пустую детскую, иначе потом у тебя ничего не будет в жизни. В той самой жизни, которая могла бы быть у нас с тобой общей.
Она привстала, выпрямив спину и расправив плечи. Затем схватилась за уголок чехла одного из пустых кресел и сдернула его. Стоя во весь рост, она аккуратно сложила чехол и убрала его в угол дивана, после чего занялась другим креслом.
— Жизнь моя все равно пойдет своим чередом.
— Ежемесячный журнал — неполноценная замена мужу.
— Женщина не должна искать замену мужу, которого нет.
Он схватил ее за руку. И повернул так резко, что она потеряла равновесие и свалилась на него. Он хотел принять ее в объятия, но не таким способом. И не с глазами, сверкающими от гнева.
— Я всегда был для тебя, Скай. — Он убедился в том, что она прочно стоит на ногах, и только тогда отошел. — Ты просто не замечала.
Он прошел через кухню и вышел из дома. Южный ветер предупреждал о наступлении зимы. О зимних холодах он знал все. Первые морозы настанут тогда, когда температура в «Приюте» упадет до нуля.
Он раз пять прошел мимо грузовика. Когда он почувствовал, что вновь владеет собой, то сгреб чемодан Скай и прихватил с сиденья матерчатую сумку, после чего вернулся в дом.