Прощальный подарок этой недели покидающему должность секретарю: почетное членство в команде «Гарлем Глобтроттерс» плюс баскетбольная форма гарлемцев. Киссинджер одобрительно заметил, что на его новой форме стоит номер 1. Генри сказал: «Это числительное соответствует моей самооценке. Единственное, что меня беспокоит, так это, как я буду выглядеть в трусиках».
Голд злорадно планировал использовать обе остроты в разоблачительной и уничижительной главе, посвященной юмору Киссинджера. Ни в первой, ни во второй не было и следа фаталистической и тонкой иронии Талмуда или штетл[92], и Голд предпочитал юмор шутки о Киссинджере, пущенной в оборот датским агентством новостей «Ритцаус»:
Говорят, Киссинджер приобрел отрез отличной твидовой ткани, из которой пожелал сшить себе костюм. Вашингтонские и нью-йоркские портные, сняв с Генри мерку, сказали, что материала на брюки и пиджак не хватит. В Лондоне, Франции и Германии, которые он посетил с дипломатическими миссиями, то же предупреждение он услышал из уст лучших портных этих стран. Тогда он отправился в Иерусалим, и еврейский портной велел ему оставить материал и вернуться через десять дней. Вернувшись после встреч в Египте, Аравии, Сирии и Иране, Киссинджер был удивлен, когда увидел, что портной сшил ему не только идеально сидевший на нем костюм, но еще и жилетку, второй пиджак и две дополнительные пары брюк, и все это из того же отреза. «Как же так, — спросил Генри Киссинджер, — в Нью-Йорке, Вашингтоне, Лондоне, Париже и Германии мне говорили, что материала у меня мало даже на один костюм, а здесь, в Израиле, вам удалось сшить из этого так много вещей?»
«Потому что здесь, в Израиле, — сказал еврейский портной, — вы не такой уж и большой человек».
Теперь Голд занялся двумя своим последним вырезками из досье на Киссинджера. Первая вызвала у него кривую ухмылку, потому что эта историйка, хотя и маленькая, появилась на первой странице Таймс, сам тон заметки казался игривым:
ГРУППА АМЕРИКАНСКИХ ЕВРЕЕВ ЧЕСТВУЕТ КИССИНДЖЕРА
Государственный секретарь Генри А. Киссинджер нанес трогательный прощальный визит лидерам американских еврейских организаций; это произошло вчера во время ланча, устроенного Конгрессом президентов крупнейших организаций американских евреев.
«Я никогда не забывал, что 13 членов моей семьи погибли в концентрационных лагерях», — сообщил мистер Киссинджер притихшей аудитории.
С ланча в «Пьере» он отправился на обед в отеле «Уолдорф-Астория», чтобы получить там награду за выдающееся достижения, присужденную ему Ассоциацией внешней политики.
Среди самых выдающихся из этих выдающихся достижений, со злорадством подумал Голд, было и решение бросить евреев в «Пьере», чтобы отправиться на обед в «Уолдорф». Теперь у него оставалась последняя вырезка, которая вот уже несколько месяцев не находила себе места и раздражала его; подняв брови, он прочел ее три, четыре, пять раз:
3 ЭКСПЕРТА ПО ХЕЛЬСИНКСКОМУ СОГЛАШЕНИЮ ОСТАНОВЛЕНЫ КИССИНДЖЕРОМ
Государственный секретарь Генри А. Киссинджер изъял сегодня разрешение у трех чиновников администрации на сопровождение контрольной комиссии Конгресса, отбывающей для проверки соблюдения противоречивого Хельсинкского соглашения.
Вместо этого мистер Киссинджер поручил им отправиться вместе с пятью членами Конгресса в Брюссель, где они должны будут ответить на вопросы официальных лиц Северо-Атлантического Союза и Общего Рынка.
Голд прочел заметку в шестой раз, но опять впустую. Он никак не мог вспомнить, зачем сохранил ее. Он недоумевал еще минуту-другую, пока, в задумчивости перевернув вырезку, не обнаружил на другой стороне:
ОТ ПРОИЗВОДИТЕЛЯ — ПРЯМО К ВАМ!
ДУБЛЕНКИ ВЫСШЕГО КАЧЕСТВА!
СКИДКА ДО 40 %!
ПОСЕТИТЕ НАШ САЛОН СЕГОДНЯ!
ДЕШЕВЛЕ НЕ БЫВАЕТ!
Голд тщательно разгладил вырезку и сунул ее к себе в бумажник. Завершив свой рабочий день, он открыл Таймс и прочел:
ПОЛИЦЕЙСКАЯ ХРОНИКА
Отделение Ситибэнк на Парк-авеню, 1, что возле 32-й Стрит, было ограблено сегодня на 1290 долларов мужчиной, который сунул кассиру записку неприличного содержания.
В разделе деловой хроники он нашел еще одну заметку неприличного содержания, посвященную финансовым новостям; она, как ему показалось, не так уж далеко ушла от первой:
САЙМОН НАМЕРЕВАЕТСЯ ВЕРНУТЬСЯ К «БРАТЬЯМ САЛОМОН»
Уильям Е. Саймон, министр финансов, собирается вернуться в «Братья Саломон», нью-йоркскую инвестиционно-банковскую компанию, которую он оставил 1 января 1973 ради работы в правительстве Никсона.
Уильям Р. Саломон, управляющий и совладелец «Братьев Саломон», сказал, что надеется на возвращение мистера Саймона в фирму. «Мистера Саймона, побывавшего в должности министра финансов, мы будем ценить больше прежнего».
В то время, когда его пригласил бывший президент Никсон, мистер Саймон, как сообщалось в опубликованных отчетах, зарабатывал от двух до трех миллионов долларов в год. В администрации Форда Мистер Саймон являлся рупором президентской экономической политики.
ПОМНИ О ТЕХ, КТО НУЖДАЕТСЯ!
Смутное раздражение Голда, его отвращение к укоренившемуся в обществе алчному практицизму несколько умерились при мысли о том, что, когда завершится его служба в правительстве, его тоже станут ценить больше прежнего у «Братьев Саломон». Когда шасси коснулось земли, его внимание привлек заголовок так точно бивший в цель, что даже в самых смелых фантазиях трудно было вообразить что-либо подобное. Он прочел:
МОРАВСКИЙ ПОЦ
Голд на мгновенье отвел взгляд и всосал внутрь щеки. Но его глаза, как ему поначалу подумалось, не обманули его.
МОРАВСКИЙ ПОЦ
Уточнение
В статье «Рождество — еще один Вифлеем» (Трэвел Ньюс от 7 ноября) был допущен ряд неточностей. Приводим исправленный текст: Рождественское представление, известное под названием «Моравский поц», будет показано 5 декабря в Рождественском образовательном центре за старой Моравской часовней на Черч-Стрит в Вифлееме, штат. Пенсильвания.
В аэропорту он, купил марку и, выпросив конверт, отправил вырезку, озаглавленную «Моравский поц», Либерману, сделав анонимную приписку: «Это про тебя?» Он поспешил к такси в приподнятом настроении, которое, как ему казалось, ничто не может испортить, но, прибыв к Андреа, понял, что ошибался.
ОНА собиралась уезжать на уик-энд с человеком, с которым встречалась до тайного обручения с Голдом. Он просто онемел, когда она продолжила сборы, перед этим раз десять поцеловав и ущипнув его и поклявшись ему в вечной любви за то, что он вернулся так быстро. Голду стоило большого труда проявлять терпение и сдержанность. Он знал, что, когда дело не касалось ее отрасли знаний — внутренней экономики, — она нередко проявляла наивность, которая на посторонний взгляд могла показаться глупостью.
— Дорогая, мы же собираемся пожениться, — втолковывал он ей.
Она помнила об этом.
— Поэтому-то я и решила, что должна повидать его. Я хочу с ним попрощаться.
— Попрощаться? — Голд изобразил флегматичное спокойствие. — А почему это нельзя сделать по телефону?
— Мы уже говорили по телефону, дурачок, — ответила Андреа, весело хихикая и ничем не показывая, что замечает, как нахмурился Голд. — Мы договорились по телефону.
— Почему ты не могла попрощаться по телефону?
— Это было бы такое холодное прощание.
— Оно должно быть теплым?
— Это же всего на уик-энд, — возразила она.
— Ты мне говорила, что хочешь, чтобы я приехал на уик-энд.
— Я и хочу! — воскликнула она. — Я так счастлива от того, что ты здесь. Ты не должен быть таким мелочным, Брюси.
— Пожалуйста, не называй меня «Брюси», — сердито сказал он, задавая себе вопрос: понимает ли она, что бьет в самое его больное место. Голд привык к тому, что жена или его подружки называют его по-другому, и сам тоже воздерживался от любого проявления дружеских эмоций. — И где же вы собираетесь остановиться?
— У него дома. Или, может быть, в мотеле. Раньше он любил останавливаться в мотелях.
— Это что, один из тех, кто больше не хотел тебя видеть? — Она кивнула. — Что же это он передумал?
— Он твой большой поклонник.
Голд больше был не в силах изображать спокойствие.
— Боже мой, Андреа, — простонал он, в отчаянии и изумлении тряся головой. — Ты и ему рассказала о наших отношениях? Ты должна сохранять их в тайне.
В последовавшем за этим скорбном молчании Голд вспомнил о еде, которую привез с собой из Нью-Йорка, и мрачно направился на кухню, чтобы разобрать два тяжелых пакета. Андреа молча последовала за ним.
— Я отдаю ему только мое тело, дорогой, — попыталась она утешить его минуту спустя. — Послушай, ну о чем мы говорим?
Голд почувствовал, как его глаза застлало пеленой.
— Только?
— И больше ничего. — Она говорила теперь с каким-то задиристым и изумленным выражением. — Разве от нас с тобой что-нибудь убудет из-за того, что ему что-то там нужно от моего тела? Мой ум будет принадлежать тебе.
— У меня есть свой собственный. — Не в первый раз Голд почувствовал, что ему чужды нравы поколения, к которому он не принадлежит.
— Но ведь и тело у тебя тоже есть. — Чтобы его убедить, она взывала к его здравому смыслу.
— Не такое, как у тебя.
— Пусть он его берет, если ему хочется, — возразила она. — Это только кости, плоть, органы и всякие места.
— Твое тело, — сказал Голд, — из тех вещей, к обладанию которыми стремлюсь я.
— И пожалуйста, дорогой, когда тебе будет угодно. Ты тоже можешь получить его, даже прямо сейчас, если только быстро. — Она бросила взгляд на часы.
— Я хочу обладать им нераздельно, — громко уточнил Голд, бросив на нее бескомпромиссно осуждающий взгляд.