Гретхен стиснула руки.
— Так Голем ушел, субадар?
Индъдни сделал усилие, стараясь говорить внятно:
— Шка… скорее, скажем, потух.
— Но он сгнил, грязная тварь?
— Трудно сказать с уверенностью. Поразительное создание не оставило corpus vile[94].
Шима все еще не был удовлетворен.
— Почему вы не уверены, Индъдни?
— Алханд-сарангдхариндъдни полным именем весьма неловко ощущает если ученую научность с экспертом обсудить, Шима-доктор, но…
— Да? Но? Ну не тяните же!
— Мне показалось, что оно… Удалилось? Исчезло? Растворилось в Черной Дыре.
— Черт побери! — воскликнул Шима. — В Черной Дыре? В антимир?
— Если позволите, — Лейц прислонился спиной к аквариуму, в котором сотня неоновых рыбок образовала нимб вокруг его головы. — Проход сквозь Черную Дыру в антимир — это все еще теоретическая гипотеза. Никаких надежных фактов нет, есть лишь предположения о сжимающихся звездах. — Гигант возвел глаза к потолку, где парило чучело рыбы-черта, руля крыльями-плавниками в никуда. — Некоторые утверждают, что грандиозный взрыв в Сибири в 1908 году был вызван не падением метеорита, а блуждающей Черной Дырой.
— Так я ощутил нашим восприятием, Лейц-доктор.
Гретхен набросилась коршуном:
— Наше восприятие, субадар? А когда вы говорили из батисферы, то сказали «Мы идем»».
— Да, так, госпожа Нунн. «Мы». «Наши». Собственные чувства едва не отбыли целиком вслед за Големом.
— Но этого не случилось?
— Едва лишь. Затем я устранился.
Шима присвистнул.
— Опишите это, Индъдни. Как это было?
Индъдни прикрыл глаза, но прежде, чем он смог заговорить, Лейц задумчиво начал перечисление:
— Хаос? Дезориентация? Это очевидно по тому, как вы сейчас себя ведете, субадар. Время потекло назад? Пространство вывернулось наизнанку? Полное обращение? Перевернутое сердце и дыхательная система? Перевернутое тело — слева направо и справа налево? Все изменилось на свою противоположность?
Индъдни мог только кивать в ответ. Потом он прошептал:
— А еще мне явились оборотки.
— Что явилось?
— Мое противо-я.
Все остолбенели от изумления. Шима выпалил:
— Иисусе сладчайший! Зеркальное отражение?
— Хуже. Негативный отпечаток. Обескураживающий поворот. — Индъдни еще раз попытался собраться. — Черное вместо белого, а белое вместо черного, как сказал Лейц-доктор. Меня взрастили и воспитали в традициях индийской культуры. В службе порядка меня обучили сдержанности и строгой самодисциплине. Другое «я» было отрицанием, отверганием моего привычного образа жизни. Оно было… Как скажу? Было… я могу только прибегнуть описательно к словам госпожи Нунн о глубоко зарытом Ид…
— Кровавый, — прошептала Гретхен, — лживый, злой, сластолюбивый…
Индъдни жестом выразил ей благодарность и продолжал:
— Тогда в простительной панике позитив Индъдни отправился… используя одно из ваших, Шима-доктор, излюбленных определений… к чертовой бабушке оттуда.
— Х-хосподи!!! — выдохнул Шима. — Упустить такой шанс! Я был бы вынужден отправиться следом, поймать это и заставить его говорить.
— Ну, разумеется, на перевернутой тарабарщине, — внезапно рассмеялась Гретхен. Смех ее перешел в истерический хохот облегчения.
— Эта возможность была мною радостно и благодарно упущена, Шима-доктор, — сказал Индъдни, не обращая внимания на повизгивания Гретхен, набиравшие мощь. — Что до меня, то в сравнении с тем перевернутым противомиром наша безумная Гиль представляется вполне разумной.
— Да не разумной, а радостной! — веселилась Гретхен, — Радость! Вот ключевое слово! Радость! — Она наградила поцелуем аквариум с муреной. — Поцелуемся, губошлеп. Голем мертв, почил, удалился к себе в супротивность… — Она с хохотом порхала от аквариума к аквариуму, одаривая их поцелуями. — У нас праздник! Нет больше Голема. Нет больше этих ужасов. Меня выпустили из тюрьмы, слышите, ваши рыбочества? Нет больше Гиль-ареста. Не будет больше камеры с обитыми стенами. Слушайте! Слушайте! О вы, лини и лососи! Омулии и осетрии! Камбалы и крабы!
— Эй, Гретхен! — попытался остановить ее Шима. — Легче, детка!
— Что с тобой? — вопросила Гретхен. — Не рад? А я рада. Все кончилось. Флотский порядок — судно на мели, матросы в стельку. Я свободна. Пошли ко мне, все пошли. Мы присоединимся к рехнувшимся дамочкам, если они еще там. Нужно отметить. Нажремся, упьемся в доску и будем горланить песни. Пошли! Ать-два, в ногу!
Она ринулась прочь из кабинета. Трое мужчин устремились за ней — в ней было что-то, что заставляло идти следом.
Каменная кладка бывшей опоры моста, а ныне служившая укреплением Оазиса, была разнесена вдребезги. Все было настежь, охрана исчезла, а бреши были неразличимы под роящимися пчелками. Обезумевшие дамочки уже захватили весь Оазис (сманив всех женщин в нем) и превратили его в сплошной жужжащий рой, а внутри все было заставлено едой и питьем — в еще больших, чем прежде, количествах. Когда Гретхен в сопровождении троих мужчин вошла в Оазис, то прямо в вестибюле натолкнулась на
Подымаясь по винтовой каменной лестнице в квартиру Гретхен (все службы Оазиса прекратили существование), они были вынуждены протискиваться мимо роящихся Моисея, Златовласки, горничной, плотника, охранников, бродяжки, древесных и водяных духов, любительниц группового секса, групповых извращений, просто наездниц на живых палочках, трахалыциц, торчух и разных девок с улицы, которые пришли грабить, но остались повеселиться. Гретхен осыпали, душили, наталкивали и набивали до одури сластями, которые назойливые руки пихали ей в рот.
Шумные рои уважительно расступались перед Гретхен, но мужчин встречало хамское пренебрежение. Лейцу пришлось использовать свою внушительную массу, чтобы прокладывать дорогу остальным. Даже самые озверелые тетки отлетали от него как горох.
— Глазам не верится, а, Люси? Прямо Вальпургиева ночь.
— Шима, а ты не помнишь Врака? Пардон, мадам.
— Врака? Что за Врак? Какой Врак?
— Врак-чудак. Прошу, сударыня. Преподавал астрофизику в… Ой, прости детка… техноложке. Часто повторял… Нет-нет, мадам, это ваша вина… Врак всегда говорил: «Природа гораздо отважнее в своих проявлениях, чем самые фантастические измышления человека…» Отцепитесь от моей ширинки, дама…
— А что во всем этом такого естественного?
— Ты никогда не корешился с пчелками?
То, что раньше было изысканно убранной гостиной Гретхен, теперь являло сцену разгрома, а посреди руин, как в сотах, торчал вместительный бочонок, на котором чья-то нетрезвая рука накарябала буквы алой вишневой наливкой: «МИДОВЫЙ ОКСО МИОТ». Гретхен, до крайности возбужденная гвалтом и толкотней, нырнула головой в бочонок.
Она подняла голову, сглатывая и задыхаясь.
— ПООтрясно! — завопила она. — ЧУУдесно! Флотский порядочек! — и погрузилась снова. Вынырнула. — Голем мертв! Бульк! Бульк! Бульк! — Снова нырок.
— И царица тоже! — вопил Гафусалим. — Прежняя царица мертва. Мертва! Реджина, гиль ее, мертва!
— Это может чем-то таким кончиться! А, субадар? — не получив ответа, Лейц оглянулся. — А где Индъдни, Шим?
— Не пойму. Он или затерялся в толпе или отвалил. Что еще круче может случиться, Люси?
— Мальчишкой я возился с пчелами, Шим, и в них разбираюсь. Первым делом, когда помирает старая матка, то в улье строят новые ячейки для матки и выдвигают несколько кандидатур на эту должность.
— Как это?
— Они заполняют все ячейки царским нектаром. Посмотри вокруг — ну чем все это не царский нектар?
— Черт возьми, похоже, ты прав.
— Кто первая вылупится из ячейки, из своей клетки, та и станет новой царицей. Вспомни, что повторяла твоя девушка: «Я выбралась из клетки!»
— Но она имеет в виду Голема и арест в Гили.
— Ну конечно. Первым делом она начинает переходить из ячейки в ячейку — убивает своих соперниц, прежде чем те вылупятся.
— Ты что, хочешь сказать, что эта орда выбрала Гретхен царицей?
— Потом она вылетает из улья, чтобы ее трахнули никчемные трутни, околачивающиеся неподалеку. Она испускает призывный аромат оксо-кислоты, которому не может противиться ни один самец. Что там написано на бочонке, в котором она купалась? Медовый Оксо-Мед.
— Боже милостивый! Ты меня почти убедил.
— Да уж лучше бы без «почти».
— Но они понимают, что делают?.. Гретхен и все остальные?
— Нет, они следуют инстинкту, который заложила в них давным-давно матушка-Природа.
— Так это для пчел, — запротестовал Шима, — а не для людей.
— Ну да. Когда ты наконец возьмешь в голову, что твоя Гретхен — уже не из людей? Она — Новое Первородное Создание. На пути к вершине она йозвращается к заложенным природой основам, и черт знает, чем это может кончиться.
Гретхен вынырнула из медовой браги, повизгивая и напевая. Она дрожала, ее трясло, она вцепилась в края бочонка, а вокруг клубилась толпа. Они обнимали ее, оглаживали ее, целовали ее, похлопывали любящими руками. Они откатили ее от бочонка.
— Ну и ну, — сказал Лейц. — Какие-то новые дела при выборах царицы, Шим. Сейчас что-то начнется. Шим? Шим?
Лейц удивленно обернулся — Шима исчез. Как Индъдни до него, он удрал.
Гретхен с трудом поднялась на ноги и принялась бессмысленно бросаться из стороны в сторону, продолжая вопить. Она ничего не соображала. Она была в исступлении. Она была первобытной. Она была царицей всего огромного лабиринта извилистых коридоров, переходов и квартир, вырубленных в камне бывшей мостовой опоры. Теперь слепая сила гнала ее на уничтожение всех соперниц.
Она спустилась ниже этажом в квартиру Раксонов, проталкиваясь через роящихся пчел, вся в поиске сама не зная чего, подгоняемая первобытным инстинктом — он подскажет ей цель, когда она ее найдет. Когтями проложила себе дорогу обратно в свою квартиру, исследуя, разыскивая, продолжая вопить. Тут она столкнулась с Нелли Гвин, неузнаваемой в костюме исполнительницы танца живота, пронзительно распевающей, но Гретхен узнала ее. И вцепилась ей в горло под одобрительный рев толпы.