– Куда ведет эта дыра? – спросил Володя, когда они проходили мимо разлома.
По любым вопросам ребята, да и не только они, старались обращаться к Брейгелю. Рыжеволосый стрелок был улыбчив, покладист и не прочь поболтать. На любую тему. А то и просто так, ни о чем. Он знал множество анекдотов и просто забавных историй, которые якобы случались с ним или с кем-то из его близких друзей. И к тому же умел их рассказывать. Он как будто служил своеобразным противовесом Камохину, который, как правило, говорил неохотно, а на все вопросы старался отвечать коротко, а то и вовсе односложно: «да» или «нет». Как вариант – «ага». Да и вид у Камохина был какой-то угрюмый. А лоб изрезан глубокими морщинами. Как будто командир был вечно полон тяжелых дум. Настолько тяжелых, что разбираться с ними было труднее, чем валуны ворочать. Самое любопытное, что по натуре своей Камохин вовсе не был мизантропом. Однако полагал, что при посторонних держать себя следует строго. И – соблюдать дистанцию. В этом он даже англичанина перещеголял.
– Будь человечнее, Игорь, – сказал ему как-то раз Орсон. – И люди к тебе потянутся.
– А вот этого мне не надо, – мотнул головой Камохин.
– Ты не любишь людей? – удивился англичанин.
– Я люблю людей, – ответил стрелок. И, немного подумав, добавил: – Некоторых. – И еще, чуть погодя: – Наверное.
В этом был весь Камохин. Так мог бы сказать тот, кто был с ним едва знаком. Что на самом деле представлял собой Камохин, не знал и не ведал никто. Включая его самого. Потому что сам он этим вопросом не задавался, а прочие не могли найти на него ответ. Камохин был слишком не прост для того, чтобы кто-то мог сказать, что знает его досконально. А образ угрюмого молчуна был всего лишь маской, которую он намеренно на себя натягивал, дабы избавиться от необходимых в ином случае объяснений с теми, кто пытался залезть к нему в душу.
Одним словом, не было ничего неожиданного в том, что Володя решил поинтересоваться насчет разлома не у Камохина, а у Брейгеля.
– Понятия не имею, – безразлично пожал плечами стрелок. – Док-Вик говорит, что куда угодно.
– Это как понимать? – озадаченно сдвинул брови Володя.
– Это значит, что каждый понимает по-своему, – ободряюще подмигнул ему Брейгель.
– Я серьезно спрашиваю, – обиделся Володя.
– А я и не шучу, – ответил Брейгель. – Тут, видишь ли, без геометрии Лобачевского не обойтись.
– Ты в Иностранном легионе геометрию изучал? – решился-таки съязвить Володя.
– Не-а, – мотнул головой Брейгель. – До него. Поэтому уже позабыл больше, чем ты успел выучить.
Этот выпад Володя парировать не сумел.
Однако вопросы имелись не только у него одного.
– А заглянуть в разлом можно? – поинтересовался Сергей.
– Наверное. Только я бы не рисковал.
– Почему?
Они выбрались в проход, начинающийся за бумажной стеной. Не выключая переноску, Володя повесил ее на вбитый в стену крюк. Чтобы был ориентир, когда они станут возвращаться. Дальше они пошли, включив фонари.
– Мы пробовали запускать в разломы миниатюрные видеокамеры, – ответил на вопрос Сергея Брейгель. – И ничего хорошего из этого не вышло. Как правило, мы получали частую нарезку самых разных кадров. Знаешь, есть такая кинотехника, когда режиссер монтирует фильм не из отснятых эпизодов, а из быстро меняющихся фотографий. У нас было примерно то же самое. Ничего осмысленного, сплошная мешанина. Док-Вик говорит, что, по всей видимости, камере не удается пройти через точку пространственно-временного коллапса. Это такое место, где все времена и все пространственные измерения существуют одновременно. Как это может быть – не спрашивай, я не в курсе.
– Как-то раз нам удалось протолкнуть камеру дальше этой точки, – неожиданно произнес шагавший впереди Камохин. – Но тогда какая-то тварь сожрала видеокамеру.
– Да, верно, – кивнул Брейгель. – И чуть было не утащила Док-Вика, который ухватился за тянущийся от камеры кабель.
Володя с Сергеем недоумевающе переглянулись, взглядом спрашивая друг друга, стоит ли верить историям, что рассказывают квестеры.
– Прикинь, Игорь! – окликнул приятеля Брейгель. – Эти ребята думают, что мы им байки травим!
Камохин безразлично дернул плечом – мол, мне-то что за дело?
– Мы вовсе не считаем, что вы нас обманываете, – принялся оправдываться Сергей. – Но то, что вы рассказываете, настолько невероятно… настолько… что… – Не найдя нужных слов, парень беспомощно развел руками.
– Невероятно, говоришь? – усмехнулся Брейгель. – А это тебе как? – Он посветил на стену, по которой деловито бежал куда-то по своим никому не ведомым делам тонконогий киберпаук. – А то, что у твоего приятеля сломанная нога за ночь срослась, – это как?.. Или вы к этому уже привыкли? Для вас это уже нормально?
Слова квестера привели Сергея в замешательство. Он смотрел на бегущего по стене паука и не знал, что ответить. Брейгель был прав. Вокруг творилось черт знает что, а им всем это казалось нормальным… Хотя – нет, наверное, все же не так! Не нормальным, а привычным. Исчезающие киберпауки, молодеющие старики, кости, срастающиеся за одну ночь, – это, конечно же, было ненормально. Но не вызывало неприятия или отторжения… Потому что не казалось неправильным. Если киберпауки и наноботы помогали им, то какая разница, кто за всем этим стоит?.. Нет, конечно же, было бы весьма любопытно пожать руку одному из тех вселенских филантропов, что запустили эту удивительную систему на благо всему человечеству… Вернее, всем разумным существам Галактики… Если, конечно, у них были руки…
– А что, если они похожи на пауков? – задумчиво произнес Сергей.
Услыхав это, даже Камохин удивленно оглянулся:
– Кто?
– Создатели.
– Какие еще создатели?
– Ну, в смысле, творцы.
– Парень, ты не заговариваешься?
– Но кто-то же должен был все это придумать! – взмахнул обеими руками Сергей.
– Эту свалку?
– Нет! То, что проникло в аномальную зону извне! Из той самой черной дыры, которую мы здесь нашли!.. Вы что, не слышали про теорию Криса Орсона?
– Ну, вообще-то, у Дока имеется теория на любой случай жизни. Что именно ты имеешь в виду?
– Универсальный Критерий Прекрасного!
– Ее он начал разрабатывать совсем недавно. Так что лично у меня определенного мнения по этому вопросу пока не сложилось…
– Но ведь кто-то же создал киберпауков и наноботы! И запрограммировал их на то, что они делают!
– Несомненно. Только я что-то все равно не пойму, к чему ты клонишь?
– Люди пытались и пытаются до сих пор создать робота, похожего на себя. То есть сотворить нечто по образу своему и подобию. Так?
– Ну… Наверное.
– Почему?
– Понятия не имею!
– Да потому что человеческий образ является для нас Универсальным Критерием Прекрасного!
– А мне кошки нравятся, – не оборачиваясь, сказал Камохин.
– Кошки нравятся не всем, – заметил Володя. – Кто-то их даже терпеть не может.
– То есть кошки не вписываются в Универсальный Критерий Прекрасного?
– Скорее всего, нет.
– А коала? – спросил Брейгель. – Они милые, как плюшевые медвежата. Они всем должны нравиться.
– Я слышал, они воняют мерзко.
– Почему?
– Ну, такой уж у них метаболизм.
– Значит, они тоже за рамками УКП?..
– Да я же не о том говорю! – едва ли не в отчаянии воскликнул Сергей.
Манера стрелков уводить разговор вбок от главной темы казалась ему не просто странной, а какой-то противоестественной, что ли… Как будто они говорили на каком-то странном эзоповом языке, метафористика которого была понятна только им двоим.
Вот и сейчас!
Брейгель будто не услышал последнюю фразу Сергея!
– Послушайте! – вскинув руку к плечу, он звонко щелкнул пальцами. – Я понял, в чем тут дело! Док предлагает новый взгляд на теорию эволюции!
– Он уже предлагал, – заметил Камохин.
– Нет, это совершенно иной взгляд!
– Да неужели? – саркастически усмехнулся Камохин.
– Движущая сила эволюции – это поиск Универсального Критерия Прекрасного! От плесени – к цветку! От бесформенной амебы – к изящной бабочке! От каркающего птеродактиля – к поющему соловью!..
– От чешущей бок мартышки – к храпящему на том же боку мужику, – вставил Камохин.
– Ты переходишь от общего к частному.
– Значит, по-твоему, человек – венец природы?
– Конечно.
– Почему?
– Он прекрасен во всех своих проявлениях.
– Ну не скажи!
– Ладно, не во всех. Зато он умнее всех.
– Умнее – это значит хитрее, изворотливее, лживее?..
– Человек – единственный, кто смог постичь смысл своего существования!
– И в чем же он заключается?
– В познании истины!
– Боюсь, мало кто с этим согласится…
– Пауки! – воскликнул вдруг Сергей.
– Вот видишь, – хмыкнул Камохин. – Сергей считает, что Универсальному Критерию Прекрасного соответствуют пауки.
– Да нет же, – взмахнул фонарем Сергей. – Пауки бегут не в ту сторону!
Глава 27
Сергей был прав. С десяток киберпауков, ловко перебирая тонкими, похожими на согнутые проволочки, ножками, деловито бежали по стенам, направляясь в ту же сторону, что и люди.
– Я что-то не до конца тебя понял, – потряс головой Брейгель. – Ты сказал: пауки бегут не в ту сторону?
– Ну конечно! – лучом света указал на стену Сергей.
– А куда, по-твоему, они должны бежать?
– Обратно. – Сергей указал в ту сторону, откуда они пришли.
– Позволь тебя спросить: почему?
Сергей молчал, не зная, что ответить. Вернее, ответ у него имелся. Но он был почти уверен, что, услыхав его, квестер скажет, что все это бред. Или еще похлеще припечатает.
– Во всем виноват Док, – вынес вердикт Камохин.
– Серьезно? – удивленно посмотрел на него Брейгель. – Ты так думаешь?
– Конечно, – кивнул стрелок. – Идем дальше.
Не останавливаясь и даже не задерживаясь, они прошли мимо левого ответвления от главного туннеля, в котором три дня назад Сергей с Володей встретили квестеров.