Но больше всего пришло друзей и коллег.
Директриса приюта для неодаренных, в который келер Вермиттерин регулярно переводила щедрые пожертвования, почему-то сразу осерчала на Юргена. Вся суть ее упреков сводилась к тому, что государство, готовое тратить немалые средства на превращение одаренных в сирот при живых родителях, не слишком интересовалось теми, кому действительно не повезло. Будто именно керр Фромингкейт был виноват в сложившейся ситуации. Доказывать что-то таким личностям – как плевать против ветра, а потому молодой человек предпочел держаться от мегеры подальше.
Явились бабульки из кружка домоводства, что изредка посещала покойница. Пара соседок, с которыми келер Вермиттерин регулярно разругивалась в пух и прах, чтобы потом часами гонять чаи в знак примирения. Одна из них, по имени Люсьен, сердобольно забрала себе Лютика: возможно, ее умилила схожесть в именах.
Трое держащихся особняком людей так и не пожелали представиться, но среди остальных гостей ходили сплетни, что работали они чуть ли не в управлении внешней разведки. Юрген старался не таращиться в их сторону слишком явно.
Явилась даже керляйн Айланд. Инджи опоздала к началу поминальной службы и, наплевав на этикет, ушла, едва закончилась первая часть отпевания. Юргену она показалась опечаленной и даже встревоженной, но молодой человек быстро выкинул девицу из головы: он, конечно, хотел задать ей пару вопросов, однако неприятный разговор, а разговор с керляйн Айланд определенно обещал кому угодно испортить настроение, мог и подождать иного, подходящего случая.
Душа ожидает Создателя
Более, нежели стражи – утра.
Кладбищенские сторожа не спешили встречать нынешнее утро среди могил, чего говорить о прочих. В первые дни нового года у граждан Гезецлэнда хватало хлопот помимо общения с умершими. А потому люди, собравшиеся проводить келер Вермиттерин в последний путь, были единственными, кто нарушал покой пристанища мертвых, живая зеленая клякса среди безлюдного поля крестов и оледенелых надгробных плит.
Погода выдалась безветренная, но столбик термометра, упавший до двадцати градусов ниже нуля, не благоволил долгим прогулкам, и у Юргена начинали зябнуть пальцы. Катрин едва заметно вздрагивала и переминалась с ноги на ногу. Надеясь обрести хоть кроху тепла, наклонялась ближе к зажженной свече, что держала в руке. Сам Юрген после происшествия в Копперфалене к открытому огню относится с изрядной долей опаски.
Вечный покой даруй рабе твоей Жозефине,
И да сияет ей свет благословенный.
Священник захлопнул книгу, прокашлялся. Дал знак могильщикам опускать гроб. Забитый наглухо дубовый ящик заскользил на веревках вниз, скрываясь в недрах земли. Лопаты с натугой вгрызлись в наваленный у края ямы грунт, успевший смерзнуться за пару часов. Обстоятельства удерживали от злословия, но, несомненно, про себя хмурые работяги не раз помянули покойницу, умудрившуюся не вовремя отдать богу душу и при этом достаточно состоятельную, чтобы позволить себе традиционное погребение, а не крематорий и урну в колумбарии.
Пусть радуются, что, в отличие от прежних времен, могилу они копали не вручную: на заднем дворе дома смотрителя Юрген заметил рабочего голема, трехметрового каменного истукана с тупым плоским лицом и кротовьими лопатами вместо рук. Его даже не успело замести снегом после работы.
И да сияет ей свет вечный.[8]
Прошло минут двадцать, прежде чем с погребением было закончено, и тяжелый деревянный крест занял положенное место. На сорокодневье к нему прибьют памятную табличку. В апреле-мае, когда сойдут сугробы, садовник высадит на участке вишню и гортензию – любимые цветы покойной. Через год установят гранитную плиту, которую уже шлифовали в ритуальном агентстве «Руферт и сыновья», а рядом с саженцами смастерят скамейку, чтобы любой желающий мог провести час-два в тишине, размышляя о бренности бытия.
Пока же безымянный крест, окруженный десятками тонких, воткнутых в снег свечей, представлял собой зрелище тягостное и унылое.
Люди молчаливой вереницей потянулись к кладбищенским воротам.
– Спасибо, что согласились пойти со мной, – поблагодарил Юрген керляйн Хаутеволле.
– Право слово, это такая мелочь. Зачем еще нужны друзья и родные, если не для того, чтобы поддерживать в тяжелые времена, вы не согласны? – Катрин улыбнулась. – Да и стоит вас бросить без присмотра, вы тут же влипаете в неприятности.
– Все равно спасибо.
Выбравшись из горящего здания, молодой человек на несколько минут потерял сознание, а когда очнулся, удивленно обнаружил рядом Катрин и еще с десяток незнакомых людей. Вспоминать, в каком жалком виде он предстал перед девушкой, было унизительно, пусть та ни словом не обмолвилась об этом – разве что, как сейчас, вскользь и по-доброму шутя.
– Если вы действительно хотите меня отблагодарить, давайте поспешим в тепло. Я совсем продрогла.
– Да, конечно.
Сторожа, несмотря на наличие голема, не утруждали себя работой, расчищая только центральные аллеи да по необходимости и за достаточную мзду – редкие боковые проходы. Поэтому Юрген и обратил внимание на утоптанную тропку, ведущую к одной из могил.
Эта могила была попроще, чем у келер Вермиттерин: с непритязательной оградкой, семейная, для трех человек, двух из которых похоронили давно, а последнего, судя по не успевшему смениться на плиту кресту, меньше года назад. На оттертой от снега деревянной табличке было выжжено: «Гейст Рухенштат».
Толстая восковая свеча, спрятанная от ветра под стеклянным колпаком, еще горела: наверное, утром приходила келер Швестер. Рядом, по фитиль утонув в снегу, торчали две других.
– Керр Юрген, что-то случилось? – обернулась Катрин, недоумевая, почему он замер.
– Простите. Сейчас пойдем.
Подчиняясь неожиданному порыву, Юрген вытащил из кармана обломок свечи, щелкнул пальцами, поджигая, и поставил рядом.
«Спасибо за все. Покойся с миром».
– Керр Фромингкейт, ответьте, пожалуйста, вы самоубийца? – вкрадчиво поинтересовался Дершеф, бегло пролистав отчет о событиях в Копперфалене, который пять минут назад положил ему на стол Юрген. Тон начальника первого отдела, холодный, неестественно спокойный, пугал подчиненного куда больше, чем знакомый по прошлым оплошностям ор.
– Никак нет, керр командир.
Юрген стиснул губы. Шеф, пусть и завершил военную карьеру, выправку сохранил, и стажер ощущал себя зеленым новобранцем на плацу, а рядом сегодня не было Луцио, который удачной шуткой разбил бы атмосферу чинопочитания.
– Тогда объясните, какого хрена?! – Похоже, случайно вылетевшие слова стали последней каплей, и эмоции таки прорвали тщательно возведенную плотину сдержанности. – Почему, стоит вам оказаться одному, вы непременно вляпываетесь в опасную авантюру?! Сначала едва не замерзли насмерть! Потом решили устроить самосожжение! Что дальше? Утопитесь? Застрелитесь? Прыгнете с часовой башни?!
Юрген благоразумно не стал уточнять, можно ли засчитать за часовую башню второй этаж Копперфалена.
– Какого хрена, керр Фромингкейт?!
– Мы же должны арестовать Куратора, – попытался оправдаться Юрген. – У меня был шанс, я не рассчитывал… – Стажер запнулся, продолжил с вызовом: – Зато теперь нам известно, что за беспорядками в городе стоит профессор Штайнер, и…
«И ни черта это не дает», – читалось на лице начальства.
– Не рассчитывал, – задумчиво повторил вслух Дершеф, опустил взгляд на лежащий перед ним отчет, снова посмотрел на подчиненного. Вздохнул и с нажимом потер виски, будто у него резко разболелась голова. Зато и тон понизил. – Послушай меня внимательно. За свои годы я видел сотни парней, которые вели себя, как ты. Хороших, честных парней с горящими глазами и выплескивающимся через край желанием изменить этот мир к лучшему. Энтузиастов, готовых ринуться в пекло, лишь бы что-то доказать. Лишь бы их считали героями.
Юрген покраснел, не желая открыто признаться в честолюбии.
– Вот только герои частенько плохо заканчивают, поэтому с ними вечно дефицит. А то, с чем мы боремся, – многоголовая гидра, которую почти невозможно убить: едва мы уничтожаем одного злодея, на его место тут же найдутся пять новых, что промаршируют по трупу доблестно павшего героя, неся хаос и беззаконие.
Дершеф скрестил пальцы под подбородком.
– Поэтому запомните, керр Фромингкейт. Мне в отделе не нужны герои, бездумно лезущие на рожон. Мне требуются профессионалы, которые останутся в живых, потому как понимают, что, если их убьют, защитить этот город будет некому. Профессионалы, согласные долго и муторно работать, иногда неделями, месяцами не видя результата, чтобы связать гидру наверняка.
Шеф взял паузу и веско закончил:
– Если вы к этому не готовы, керр Фромингкейт, боюсь, нам лучше распрощаться. Хоронить вас за счет первого отдела у меня нет никакого желания.
– Я все осознал. Простите. Этого больше не повторится.
– Тогда свободны. – Юрген повернулся к двери. – Одну минуточку! – Дершеф взял со стола письмо. – Скоро Рождество. Ваши родственники соскучились. Съездите домой, проведайте дядюшку.
– Как прикажете.
Намек был до ужаса прозрачен: видеть стажера в первом отделе в ближайшее время не желали. Хорошо хоть не уволили.
Больше всего, выходя из кабинета, Юрген боялся наткнуться на коллег. Мориц Раттенсон точно не проворонил бы случая съязвить. Керр Ривай наверняка разочаровался: уж старый контрразведчик мертвой хваткой вцепился бы в добычу, но не выпустил. Да и неуклюже-навязчивые ободрения Диди скорее вгоняли в тоску, нежели успокаивали.
Коридор, к счастью, пустовал, и стажер беспрепятственно спрятался в их с Луцио кабинете. С керр Гробером Юргену тоже не хотелось разговаривать, но от напарника, по крайней мере, можно отгородиться кипой документов и притвориться, что полностью поглощен работой.