Отказавшись от предложенной программки, Катрин положила руку в черной перчатке спутнику на локоть. Винтажное платье – рюши, оборки и кружева – следовало традициям полувековой давности ровно настолько, чтобы угодить последнему писку моды на старину. Темный атлас выгодно оттенял светлые локоны. К груди была приколота подаренная Юргеном брошь-пчелка, и духи Катрин подобрала соответствующие, напоминающие о залитой солнцем цветочной поляне.
– Керляйн Аннет… похоже, она расстроилась.
– Керр Юрген, пожалуйста, не вспоминайте об этой болтливой особе в моем присутствии, – Катрин прелестно сморщила носик. – Некоторые знакомства, к сожалению, не делают нам чести.
– Ваша хворь…
– Все сегодня ужасно грубы! – посетовала спутница. – Я ведь упоминала, что какое-то время болела.
– Но не говорили, насколько тяжело.
– Аннет всегда была склонна драматизировать. В любом случае сейчас мое здоровье в полном порядке. Мне нашли хорошего лекаря, который изничтожил хворь. И на этом достаточно неприятных тем! Я собираюсь насладиться спектаклем, а не вспоминать не самые радужные страницы моего прошлого!
Билеты приобретала керляйн Хаутеволле, а потому им достались места в лучшей ложе. Это смущало: Юрген не хотел чувствовать себя альфонсом, но Катрин сразу заявила, что не приемлет возражений и вообще это рождественский подарок.
Театр всегда внушал молодому человеку чувство трепетного восторга. Изящная роскошь обстановки: бархат сидений, хрустальная люстра высотой с двух взрослых мужчин, алый занавес, раскрывающийся, чтобы показать зрителю чудо. Актеры – одновременно и живые люди, и прописанные роли, послушные воле режиссера марионетки, инструменты, с помощью которых невидимый творец рассказывает историю.
Почти как новые големы керляйн Висеншафт.
Последняя мысль неприятно напомнила о Бесе, и, чтобы отвлечься, Юрген принялся рассматривать рассаживающихся в амфитеатре зрителей. Выругался, заметив зеленое платье. Прищурился, тщась разглядеть лицо: неужто керляйн Айланд и впрямь его преследует?!
Свет погас, заиграл оркестр, поднялся занавес.
Сегодня давали спектакль о бедной швее, влюбившейся в нарциссического владельца мануфактуры. День за днем видя его, но не имея возможности быть рядом, девушка чахла от мук неразделенного чувства. На вкус Юргена, постановщик слегка переборщил с драматическим надрывом в музыкальной композиции и серыми оттенками в декорациях. Катрин, похоже, разделяла его мнение, потому что время от времени морщилась и терла ухо, впрочем, с интересом следя за происходящим на сцене.
В конце концов белошвейка решила признаться в своей страсти. И, о чудо! Возлюбленный ответил ей взаимностью! Но радость главной героини не продлилась долго. Негодяй, воспользовавшись неопытностью бедолаги, обесчестил ее, а затем, когда новая игрушка наскучила, посмеялся и бросил.
Отчаянный плач скрипок и виолончелей. Осуждающий грохот барабанов. Желтые и черные тона на сцене.
Белошвейка, не выдержав позора, решила покончить с собой, но тут к ней явился Дьявол и предложил сделку: душу в обмен на страсть возлюбленного. Девушка, конечно же, согласилась. После того как она короновала владельца мануфактуры заколдованным венком из алых анемон, тот стал ее покорной куклой, готовой исполнить любой приказ госпожи.
Судьбы баловник и фортуны насмешник,
Звезда путевая, обманщик и грешник,
Прими из рук хрупких моих смерти дар,
Испей же до дна сладко-горький нектар
Любви, погубившей меня…
Антракт. Люди закопошились, потянулись к выходу из зала, собираясь воспользоваться возможностью размять ноги и подышать свежим воздухом. Катрин, будто не замечая суеты, продолжала сидеть, подперев кулачком щеку и слепо уставившись на опустевшую сцену.
– Прогуляемся? – предложил Юрген.
Керляйн Хаутеволле очнулась от задумчивости и приняла протянутую руку. Дверь ложи выходила в зал славы – галерею с выписанными масляной краской портретами знаменитых актеров, выступавших в театре. В мягком сумраке коридора картины в обрамлении рам казались окошками, откуда на гостей храма искусства смотрели его верные адепты, – и уже не представление давалось для развлечения зрителей, а люди приходили, чтобы развеять скуку этих стен.
– Как вам игра? По-моему, Люсиль очаровательна?
– Люсиль?
– Актриса, исполняющая швею. Говорят, она находка этого сезона. Девушка впервые вышла на сцену и сразу в главной роли!
– Да, неплоха, – рассеянно отозвалась Катрин, сощурилась. – Осторожнее, керр Юрген. Я ревнива и не потерплю, если вы будете заглядываться на других женщин.
– Я всего лишь восхитился природным талантом. Хотя – какое совпадение! Мы недавно обсуждали то же самое с сестрой – я по-прежнему считаю, что выступать на сцене решится только девица легких нравов.
Катрин раскрыла веер, обмахиваясь, но минуту спустя склонила голову, принимая оправдания.
– Забавно, не находите: в десятом веке к театрам относились как к проискам Дьявола. А теперь мы смотрим спектакль про него самого.
Они спустились в вестибюль и сейчас проходили мимо фрески с двуликим шутом. Виноваты ли слова Катрин, неправильно упавший свет, или причина была иной, но в улыбке паяца Юргену внезапно почудилось что-то зловещее.
– Вряд ли режиссер имел в виду канонического библейского Дьявола. Скорее, я счел бы это аллегорией, что люди, потакая собственным желаниям, губят бессмертную душу.
– Знаете, керр Юрген, сейчас я не против отдать свою за глоток воды или чего покрепче. В зале было очень жарко, – Катрин выразительно кивнула на приглашающе распахнутые двухстворчатые двери.
Буфет, похоже, не менялся с основания театра. Старомодные массивные столы цвета спелой вишни, над которыми интимно мерцали огоньки маналамп. Такие же внушительные стулья с кривыми ножками и обитыми бархатом сиденьями и спинками. Тяжелые портьеры с кистями, сейчас закрытые, делающие помещение меньше, но и уютнее. Барная стойка, такая же монументальная, как и прочая мебель, пахнущее старым лаком чудовище с позеленевшими медными вставками, занимала едва ли не четверть пространства.
Мысль заглянуть в буфет посетила не только их, и там оказалось многолюдно, но не до такой степени, чтобы не найти свободный столик. Катрин попросила кофе с коньяком, и Юрген встал в очередь.
Очередь в театральном буфете – явление особое: находясь в ней, иногда забываешь о первоначальной цели, и вопрос бармена, как звон будильного колокольчика, приводит в недоумение. Пока ждешь, можно успеть обсудить постановку, свежие сплетни и курсы ценных бумаг на бирже, поругать бездействие городских служб, что никак не приведут в порядок тротуары после прошедшего два дня назад снегопада, и иногда завести знакомства с интересными и полезными людьми.
Не в этот раз. Сегодня пересуды сводились к рождественской службе и предновогодним волнениям среди рабочих – за прошедшие две недели тема хоть и потеряла остроту, но актуальность не утратила. Собеседники были гораздо старше, и разница в возрасте позволяла Юргену больше слушать в надежде вычленить что-то полезное, чем говорить. К сожалению, в основном люди жаловались на убытки, причиненные чужой безответственностью, и ворчали на медленно среагировавшую полицию: стажер тихо порадовался, что ничто не указывало на его причастность к первому отделу.
Вернувшись к столику, Юрген обнаружил на своем месте керляйн Айланд.
– …неужто вам жаль белошвейку? Ведь она совершила непростительный грех!
– Жаль? – искренне удивилась Катрин. – С чего вы взяли? Как можно жалеть глупость? Лично я не потерпела бы рядом со своим мужчиной даже смерть.
– Вы говорите парадоксальные вещи.
– Вы так думаете? – приподняла бровь Катрин. И, не дождавшись ответа, сменила тему. – Значит, полагаете, она совершила непростительное? Почему? Ведь тот мужчина был счастлив, возможно, впервые в своей жизни.
– Став ее игрушкой?
– Если подумать, что плохого в роли любимой марионетки? Которую холят и лелеют, ограждают от всех печалей. В мире столько тревог, столько пустой возни! Хлопоты о хлебе насущном, споры с родней, надоедливые знакомые… – Катрин выразительно посмотрела на собеседницу. – Марионетке же нужно думать лишь о том, как угодить мастеру, и тогда он одарит ее благосклонностью. Одна забота против многих – вам не кажется, что такая жизнь проще… лучше?
– Но если мастер потеряет к кукле интерес, как случилось с белошвейкой, прежде чем они поменялись ролями, для марионетки это станет катастрофой, разрушившей весь ее мир.
– Разве саморазрушение не есть суть любви?..
Пикировка настолько увлекла обеих, что керляйн не сразу заметили возвращение Юргена. Катрин благодарно кивнула. Инджи улыбнулась – и за привычным нахальством молодому человеку внезапно почудилось напряжение, даже надлом.
– Добрый вечер, керр Фромингкейт.
– Что вы здесь делаете? – не дал себя сбить с толку Юрген.
– Наслаждаюсь спектаклем… и беседой.
Догадавшись, что ей не рады, Инджи выбралась из-за стола.
– Керляйн Хаутеволле, спасибо за интересный разговор. Керр Фромингкейт, будьте осмотрительнее. На вашем месте я бы внимательнее присматривала за спутницей: мало ли что.
Инджи удалилась, вихляя бедрами.
– Знакомая? – нарушила неловкое молчание Катрин.
– Из тех, которые, как вы говорили, не делают нам чести.
– Занятная девица. Что ей нужно от вас?
Юрген пожал плечами. Керляйн Хаутеволле отодвинула чашку.
– Мне уже не хочется кофе. Вернемся обратно, спектакль скоро начнется, и я собираюсь насладиться зрелищем чужой глупости до конца.
В этот раз ждать керляйн Висеншафт Юргену пришлось намного дольше. Удивительно, что она вообще согласилась принять его: у создательницы големов не было никаких причин потакать любопытству стажера, тратя на это личное время.
Встречу керляйн назначила во внутренней столовой Зайденфоллена, куда молодого человека отконвоировал неулыбчивый сотрудник местной службы безопасности. Предоставив пустынный по случаю рабочего часа зал в полное распоряжение Юргена, охранник уселся за столиком у входа, решив совместить приятное с полезным – то есть пообедать. Судя по количеству тарелок, из приема пищи он запла