нировал целый ритуал, а значит, уйти отсюда раньше, чем через час, Юрген не мог даже надеяться.
На первый взгляд, место казалось неплохим. Большие окна с льняными занавесками, новая мебель, накрахмаленные скатерти, зеленый лук в ящиках на подоконниках – и украшение, и закуска. Светло и чисто: стерильность наводила на мысль об алхимической лаборатории, коей помещение, вероятно, недавно и принадлежало. Из кухни пахло котлетами и рыбным супом.
Питались ученые неплохо. Тот же кофе, на непритязательный вкус стажера, не сильно отличался от элитарного напитка керр Коча и, что приятно, не оставлял ощутимых прорех в бюджете. Юрген с удовольствием допивал вторую чашку, когда керляйн Висеншафт наконец появилась.
Вежливым кивком поблагодарила встрепенувшегося охранника, принявшего у нее пальто. Уверенно прошла к столику, по пути улыбнувшись разносчице: «Как обычно». Уселась на выдвинутый Юргеном стул и закурила.
– Признаюсь, ваше приглашение было для меня неожиданностью, керр Фромингкейт! В прошлую встречу мне показалось, что вы не стремились продолжить знакомство.
– Керляйн, я не хотел вас оскорбить.
– Полноте. Вряд ли вы позвали меня, собираясь признаться, что очарованы моим остроумием или неземной красотой, а значит, интерес сугубо деловой. Поэтому не будем тратить время – ни мое, ни ваше. Итак, что вы хотели узнать?
Ее прямолинейность на миг поставила Юргена в тупик, но он сразу же собрался и перешел к главной теме.
– Расскажите мне о профессоре Штайнере. Я поднял архивы, старые номера новостных газет и выяснил, что вы работали с ним в Институте прогрессивных технологий еще до всей истории с убийствами.
Разносчица выставила на стол кофейник, вазочку со сладким слоеным тестом и пепельницу. Едва пригубив, Агнесс вернула чашку на блюдце.
– Это опасный вопрос, керр Фромингкейт. И я не уверена, есть ли у меня право отвечать на него, – она подняла ладонь, прося помолчать. – Нет, не потому что я не люблю распускать сплетни, хотя и это тоже. Вопрос в том, будет ли вам полезен мой ответ? Возможно, вас интересует что-то конкретное?
Теперь уже Юрген задумался, насколько он имеет право распространяться о зацепках, полученных первым отделом.
– Когда мы повстречались в последний раз, керр Штайнер упомянул некую женщину, Еву. Якобы праматерь греха даст рождение новому человечеству. Предполагаю, имя – дань библейской легенде, символ.
– И вы подумали, речь идет обо мне, ведь я создаю големов?
– Не только. Позже в разговоре прозвучало ваше имя.
– Вот как?
Хоть Юрген и опустил часть фразы про дрянную девчонку, собеседница, судя по насмешливому взгляду, и так догадалась. Керляйн выдохнула в воздух колечко ароматного, пахнущего вишней дыма.
– Вас это огорчит, но вряд ли вы на верном пути, керр Фромингкейт. Профессор Штайнер… он был талантливым человеком. Очень целеустремленным. Увлеченным, готовым забывать о сне и еде. Да, чудовищем, безумцем, ради opus magnium отринувшим законы и общественную мораль, но одновременно и гением. – Собеседница затянулась. – Только гений мог отбросить страх и проникнуть в сокровенные тайны человеческого тела. Его трактат о живом манаполе, созданный в результате изучения восприимчивости одаренных к энергии, – настоящий шедевр!
– Научный труд, давший толчок провальным попыткам превратить горный хрусталь в искусственный источник маны? – скептически поинтересовался Юрген.
– А также работам по созданию homo divina. – Смутить керляйн Висеншафт оказалось трудно. – Уже принесшим немало пользы, вы не считаете? Новые големы – лишь первый шаг на пути к совершенству. Следующий – обретение подлинного бессмертия. Жаль, косное мышление ученого совета поставило эксперимент вне закона… и это когда появились первые ощутимые результаты!
– Эксперимент по созданию Адама? Все-таки за проектом стояло правительство?
– Кто знает? – Керляйн Висеншафт пожала плечами. – Разве это теперь имеет значение? Гораздо важнее: вам известно, что праосновой Адама стал младший сын керр Штайнера?
– Нет. – Юрген запнулся и не сдержался: – Чудовищно.
– Чудовищно? Вы правда так думаете? Говорили, Маркуса съедал carinos. Правда это или нет, ведомо одному Богу. Керр Франк уже потерял сына в Лаоссе, и, возможно, именно шанс спасти ребенка побудил профессора бросить вызов и законам Федерации, и законам природы. Хотя с той же вероятностью Маркус мог быть всего лишь предлогом, подходящим материалом… – Агнесс запнулась. – Извините, я увлеклась: вас же интересовала Ева. Мне хотелось, чтобы вы поняли: профессор Штайнер был настоящим ученым, готовым рискнуть всем ради цели, и, как для настоящего ученого, для него существовала одна-единственная женщина – наука. И кроме нее он не видел ничего и никого.
Юрген прикусил язык, едва не ляпнув очевидное и банальное: «Вы были влюблены в него». Вряд ли уместно произносить вслух это предположение, пусть и кажущееся правдивым.
– Ева рождена не женщиной, керр Фромингкейт. Уверена, это средоточие чистой науки, – Агнесс затушила сигарету, ткнув в пепельницу так сильно, что окурок переломился пополам, выразительно посмотрела на часы. – Если это все…
– Последний вопрос, если можно. Почему для големов вы используете именно одаренных?
– Если говорить по-простому, дело в ослабленной связи между элементами. Одаренные восприимчивее, а их тела легче поддаются изменениям. Это еще необожженная глина, в отличие от обычных людей, оглохших, закостеневших в одном состоянии.
– То есть вы тоже верите в похитителей тел? – пробормотал Юрген вслух, невольно припоминая спектакль и теории керр Фолтерштапа насчет того, как вивисектор приманивал девиц.
– Простите?
– Мысли вслух. Но и из обычного человека вы могли бы…
Агнесс покачала головой, отвечая на недосказанный вопрос.
– Я – нет. А на что способен профессор, известно только Господу Богу. – Взгляд ее подернулся мечтательной поволокой. – Да. Хотела бы я увидеть его Еву, прежде чем вы ее уничтожите.
– Почему вы уверены, что мы непременно захотим ее уничтожить?
– Каждое открытие профессора Штайнера – настоящий прорыв, способный кардинально изменить мир. Его Ева, чем бы она ни являлась, слишком опасна, чтобы люди позволили ей существовать.
Глава семнадцатая
Из распахнутой настежь двери в нос бил терпкий запах духов, сконцентрированный до такой степени, что превращался в удушливую вонь. Вот чем надо было разгонять демонстрантов во время недавних волнений! Юрген неосторожно приблизился и расчихался. Посмеиваясь над стажером, Ривай Фолтерштап не спеша набил табаком трубку, затянулся.
– Что же вы сморщились, керр Фромингкейт? Неужели вам не по нраву благотворное влияние ароматерапии?
– Если желание покончить с собой можно считать благотворным, я лучше воздержусь, – возразил стажер, перематывая шейный платок таким образом, чтобы тот закрывал половину лица.
– А вы, оказывается, любите злые шутки, – пожилой обер-детектив зашелся знакомым кудахтаньем.
Расследование перепало первому отделу случайно. За час до полудня к Дершефу ворвался паренек лет семи и сообщил, что на соседней улице произошло душегубство. Когда мальца, взбудораженного важностью порученной ему миссии, немного успокоили, выяснилось, что повесился керр Наизе, парфюмер и холостяк. Неодаренный. Покойника обнаружила, как это часто случается, соседка, келер Ханан, она-то и послала за полицией.
Сейчас свидетельница находилась дома. Угнездившись в кресле, словно на троне, «страдающая» – по мнению Юргена, любовью к театральным эффектам – келер окружила себя грелками с водой, стайкой кумушек и заслуженно пользовалась кусочком славы, пересказывая в десятый раз историю, поведанную детективам: «Хотела одолжить соли. Видела, что дверь приоткрыта. Зашла. А там… ужасть!»
Керр Дершеф, ворча «своей работы хватает, чтобы еще на чужую отвлекаться», поначалу отправлял мальчишку к участковым: их компетенция, пусть и разбираются. Но керр Фолтерштап внезапно вызвался прогуляться, размять ноги и проветрить голову, по его собственным словам. Дело Куратора зашло в очередной тупик, и вся деятельность первого отдела напоминала попытку проломить стену лбом – маловероятно, что кладка развалится, скорее шишку набьешь.
Шеф не возражал. Как Юрген заметил, строгий с ним и Кляйнером, со старшими сотрудниками Дершеф вообще спорил редко, прощая им многие вольности. Напарник Фолтерштапа, Дидрич, с утра укатил в Копперфален, поэтому сопровождать обер-детектива пришлось стажеру – с молчаливого согласия керр Гробера: «Сходи, наберись опыта, поучись, как работают профессионалы».
– Ну-с, молодой человек, поглазеем, что у нас тут за «ужасть»?
Бывший контрразведчик, подтянув перчатки, задумчиво окинул взглядом парфюмерную лавку, причем разлитым духам и царапинам на досках уделил гораздо больше внимания, нежели щуплому телу ее бывшего хозяина. То слегка покачивалось в петле, шурша мысками домашних туфель по полу – жутковатый штрих в будничной картине.
Обер-детектив несколько раз перечитал предсмертную записку, потер подушечкой пальца коричневое пятно внизу, аккуратно поднял листок за краешек и спрятал в папку для улик. В портфель отправились завернутые в провощенную бумагу флакон из-под духов, ножницы, книга учета и несколько очиненных перьев.
Скрипнула дверь, впуская живительный сквозняк и знакомого Юргену доктора.
– Добрый день, керр Фолтерштап. Давно вас не видел.
– Даже старому псу иногда приходится выползать из конуры. Чтобы окончательно не утратить нюх, скажем так.
Керр Эрце, отвечая на рукопожатие, рассмеялся, оценив каламбур. На взгляд Юргена, в словах не было ничего комичного: судя по ощущениям, сам стажер нюх потерял надолго, если не навсегда.
– Хотя, признаюсь, возраст берет свое, – продолжал обер-детектив. – Работа еще не началась, а я уже порядком утомился. Керр Фромингкейт, пожалуйста, помогите мне снять висельника.
Фолтерштап неожиданно ловко для человека такого солидного возраста взобрался на приступку. Вытащил из кармана раскладной нож. Стажер и пришедший с доктором помощник – сонный юноша со следами оспин на лошадином лице – охнули под неожиданной тяжестью: парфюмер, вопреки худощавому телосложению, весил прилично. Благо тащить труп пришлось недалеко, до алхимического стола в соседней комнате-лаборатории, сочтенной керр Эрце подходящим местом для медицинского освидетельствования.