Лабберт укоризненно кашлянул. Судя по взгляду – напряженно-просящему, – поведение Юргена в его глазах вышло далеко за рамки приличий. Но так ничего и не произнеся, керр Рум вылез из-за стола и удалился в уборную.
Суп, как и второе, успел превратиться в воспоминание, осевшее приятной тяжестью в желудке. Молодой человек допил глинтвейн, заказал еще кружку и уже начал волноваться, когда детектив вернулся. На ощупь, будто слепой, уселся на место и уставился в нетронутый бокал с вином.
– Кхм, – кашлянул Юрген, привлекая внимание.
Лабберт вздрогнул, недоуменно посмотрел на стажера, словно только сейчас обнаружил, что он за столом не один.
– Как вы думаете, керр Фромингкейт, существует ли такое понятие, как свобода, на самом деле? – неожиданно поинтересовался керр Рум.
– Простите? – растерялся Юрген.
– Есть множество способов заставить человека делать то, что вам нужно. И мы сейчас не говорим о банальном насилии.
– Наверно, – оторопело отозвался стажер, не понимая, какая муха укусила детектива и почему он завел такой странный разговор.
– Есть, – припечатал Лабберт. – Например, экономика. Человек состоит из базовых потребностей: ему нужны еда, крыша над головой и стены, защищающие от дождя и ветра, дрова, чтобы растопить очаг зимой. Социум и уклад жизни ограничивают людей в способах, которыми они могут удовлетворить свои нужды. В обществе, построенном на денежном обмене, владельцам критической массы капитала легко диктовать условия всем прочим и устанавливать выгодную цену на труд. Человека загоняют в ловушку: не хочешь подчиняться чужому самодурству – не получишь денег, окажешься без дома и пищи, например, того аппетитного судака, который имел честь сегодня стать вашим обедом.
Керр Рум наклонился вперед, словно собирался пресечь любые возможные возражения на корню. Глаза у него фанатично блестели, и Юрген не рискнул прерывать лекцию.
– Это был первый пример, керр Фромингкейт. Продолжим? Человек – существо социальное и потому, боясь порицания окружающих, придерживается некой общепринятой этики. Не убий, не укради, не возжелай дочь своего друга… Мы все рабы навязанных нам с детства норм поведения, вы не согласны, керр Фромингкейт?
– Но какие-то правила нужны, – возразил Юрген. – Иначе воцарится хаос.
– Верно! – воскликнул Лабберт. – Вы, безусловно, правы: правила нужны! Социум проповедует принцип коллективного блага, когда интересы многих людей преобладают над интересами отдельной личности. Грубо говоря, выбор большинства обязателен к исполнению каждым членом общества вне зависимости от желаний человека и его отношения к происходящему. Некоторые нормы впоследствии становятся законами, охраняемыми государством, другие так и остаются негласными правилами.
Керр Рум закашлялся. Выдавил почти с ненавистью:
– Вот тут-то и кроется загвоздка. Даже узаконенное насилие – это насилие. Оно вызывает недовольство. Когда человек чувствует, что существующие рамки слишком сильно ограничивают его мнимую свободу, появляется неудовлетворенность, в душе зарождается бунт, и этот бунт есть источник любого преступления.
Юрген невольно вспомнил разговор с покойным керр Нортом, приказчиком фирмы «Дары Деметры», поежился. Тот человек говорил другими словами, но смысл и интонации до жути совпадали.
– Да. Любого преступления! – от улыбки Лабберта веяло смутно знакомым безумием. – Зайдем дальше, керр Фромингкейт? Поступим умнее? Если использовать исконные, заложенные природой инстинкты, играть на струнах души, можно управлять человеком так, что он даже не будет подозревать, считая нашептанные вами слова собственными желаниями. Знаете ли вы, сколько жертв ежедневно приносится в угоду честолюбию? На какие подлости и лишения готовы пойти некоторые люди, чтобы доказать себе и другим свое превосходство?
Детектив-инспектор, обвиняя, ткнул пальцем в вешалку у входа, где ярким желтым пятном выделялся макфарлейн.
– При всем уважении, керр Рум, вам не кажется, вы переходите…
– Честолюбие – крепкий поводок, но не идеальный, ведь он опять навязан нам обществом, – перебил Лабберт. – Мы же вернемся к началу нашего разговора, обратимся к тому, что навязывает тело. К базовым потребностям. Инстинктам. И главный из них, конечно, это стремление к продолжению рода. Скажите, керр Фромингкейт, вы романтик?
– Не более чем все.
Юрген полностью потерял нить странного разговора.
– Любовь… Сотни рыцарей совершали во имя нее подвиги! Тысячи поэтов воспевали ее в стихах! А между тем любовь всего лишь набор биохимических реакций, катализатором которых является… запах, незримый код, сообщающий нам, что именно с этим партнером мы получим здоровое и крепкое потомство. А значит, известную фразу «любовь с первого взгляда» правильнее было бы произносить «любовь с первого запаха».
– Не слишком ли это банальное объяснение? – усомнился и даже оскорбился Юрген: их отношения с Катрин – биохимическая реакция?! – Керр Рум, вы…
Лабберт продолжал вещать:
– У человека пять органов чувств, но эволюция распорядилась таким образом, что важнейшими для него стали зрение и слух, с помощью которых, считается, мы получаем девяносто девять процентов сведений о мире. И потому в последнее время люди сильно принижают три оставшихся. А между тем осязание, вкус и обоняние не менее значимы! Сигналы от них записываются в область неосознанного, что мы зачастую отбрасываем, сочтя несущественным.
Речь детектива лишилась эмоций и внятности, стала механической, как у граммофона с кончающимся заводом.
– В дикой природе самцы посредством запахов помечают территорию. Самки сообщают о готовности завести потомство. Насекомые, тот же пчелиный рой, используют выделения желез для координации и субординации. Так почему человек – человек, который, если вдуматься, недалеко ушел от своей животной сути, – отмахивается от запахов как от чего-то незначительного?!
С собеседником Юргена творилось странное. Он хаотично, словно в припадке, дергал головой и руками.
– Керр Рум, что с вами?
Лабберт проигнорировал вопрос, с безумной улыбкой повторяя про химические реакции, мужчин и женщин.
– Керр Рум, вам нужно показаться врачу!
Стажер оглянулся, собираясь позвать на помощь, и с удивлением обнаружил, что зал опустел. Незаметно исчезли семейство с шумными мальчишками и болтун-дедок, ушли туристы. Даже повара на кухне подозрительно затаились, опасаясь лишний раз звякнуть половниками.
– Думаю, врач тут не поможет, – заметила, подходя, Катрин.
Керляйн Хаутеволле выглядела прелестно, как и всегда: элегантное дорогое платье, сложная прическа, обаятельная улыбка. Молодой человек растерялся; кого-кого, а Катрин он никак не ожидал тут повстречать. Что ей делать в забегаловке, куда привел его детектив? Сам Лабберт тоже внезапно осекся, уставившись на девушку с щенячьим обожанием, разве что слюни не пускал от восторга. Она и погладила его, как щенка – властно, по-хозяйски.
– Хороший мальчик.
Обернулась к Юргену.
– Здравствуйте, керр Фромингкейт.
Ее голос разбил охватившее молодого человека оцепенение, он потянулся за ваффером. И едва не выронил оружие: Лабберт неожиданно повис на руке. Однако после первого же тычка стажера старший детектив резко потерял интерес к происходящему, отодвинулся на край скамьи и сник. Юрген прицелился в керляйн, обнаружил, что забыл снять пистолет с предохранителя…
Катрин наблюдала за ним с искренним любопытством.
– Вы собираетесь арестовать меня? – девушка кокетливо склонила голову к плечу. – А если я откажусь подчиниться? Что дальше? Принудите силой? Выстрелите? – голос Катрин стал томным. – Неужели после всего, что между нами было, вы готовы так грубо обойтись со мной, Юрген?
Она произносила имя по-особенному: с длинной мурчащей «ю» и быстрым окончанием. Молодой человек сглотнул, чувствуя, как предательски алеют уши.
– Нет… Но… Уверен, когда выяснятся все обстоятельства…
– А если скажу, что я убила ту старуху?
Катрин насмешливо прищурилась.
– Вы убили? Вы… келер Вермиттерин? Зачем вы это сделали?
– Домовладелица что-то подозревала. Думаете, я не догадалась, что именно она подарила мне ту пчелку-маячок? – отозвалась керляйн Хаутеволле. От нее одуряюще пахло цитрусом, корицей и миндалем. – Так вы позволите вашим приятелям поймать меня? Превратить в бездушную куклу? Вас возбуждают куклы, Юрген? Они ведь послушные, готовы исполнить любое желание.
Пистолет почти упирался в ее грудь. Молодой человек раздраженно отогнал воспоминания, как эта грудь, будто специально созданная для ласк, удобно лежала в его ладонях. Руки внезапно стали ватными и непослушными. Близость Катрин лишала решимости и воли. Разум кричал: «Стреляй!» А тело жаждало утонуть в бирюзовых глазах, сгрести в объятия, впиться в алеющие губы, чтобы они замолчали и не говорили таких страшных слов.
– Идемте со мной, Юрген.
Катрин мягко, кончиками пальцев отодвинула оружие в сторону, сделала шаг, оказываясь в опасной близости. Он попытался отвести взгляд, но ее ладонь нежно скользнула по щеке, удерживая его голову.
– Идемте со мной, и я исполню любое ваше желание.
В мире не осталось ничего, кроме ядовитой горечи миндаля, бездонных глаз и мягкого, гипнотизирующего голоса, что, перевирая арию белошвейки, насмешливо шептал по слогам:
– И коронует венок дочери ветров тебя на любовь мою, славный мальчик. И станет волей твоей и желанием, карой гибельной и наградой драгоценной. Anemone.
Глава двадцать вторая
Юрген спал, и просыпаться ему не хотелось.
Тело, ставшее необычайно легким, обволакивало золотистое свечение – густое, как кисель, теплое и безопасное, словно мамины объятия. Он превратился в былинку, семечко одуванчика, что упало на застывшую озерную гладь и медленно скользило по зеркальной поверхности воды, подчиняясь воле ветра. Семечко не задает вопросов, почему происходит то, что происходит, и куда оно прибьется в конце. Не противится волнам и ветру. Оно знает: кроткое примирение с ходом вещей – это правильно.