Юрген прислушался к эху манакамней. Отзыв был слабый, угасающий, что не удивительно, учитывая, сколько энергии должна потреблять громадина. Но голем до сих пор действовал и ждал приказов.
– Я деактивирую. На всякий случай.
– Как пожелаете. Зеля ему вроде спать велела.
Керр Фликен, несомненно, справился бы быстрее и лучше, но после десятиминутной возни Юргену удалось извлечь и питающий манакамень, и управляющую руну.
– Тела мы для сохранности отнесли в погреб.
Керр Дорф обошел дом стороной. Слева обнаружился запертый на амбарный замок вход в подвал. Ключ оказался спрятан тут же – за наличником ближайшего окна. Следовало бы отчитать местное отделение за халатность, но Юрген представил, как это будет выглядеть, и предпочел промолчать, чтобы не уронить свой авторитет еще ниже.
Из глубины дохнуло сладковато-гнилостным смрадом, точно из ящика с испорченным луком. Керр Дорф снял с гвоздя фонарь, несколько раз щелкнул рычажком, прежде чем сумел поджечь фитиль.
– Осторожнее, здесь грязновато, – предупредил Вильгельм. – Пальтишко не запачкайте – новое и, поди, дорогое? У нас таких ярких отродясь не носили.
Юрген непроизвольно провел по канареечным рукавам, стряхивая несуществующую пыль. Последний писк столичной моды в диковатой провинции смотрелся вызывающе глупо, по-павлиньи, и снисходительное предупреждение егеря заставило стажера в очередной раз почувствовать себя дураком. Пожалуй, следовало слушаться дядю и не спускать последнюю стипендию на франтоватый макфарлейн.
Внизу запах усилился, заставляя с подозрением коситься на стройные ряды бочонков с разносолами и овощами, колбасные баранки. Юрген с сожалением подумал о том, что это богатство отправится на корм свиньям.
Вместо прозекторских столов приспособили положенные на ящики доски. Керр Дорф подошел к ближайшему телу, приподнял простыню, давая полюбоваться на бескровное лицо в обрамлении спутанных белесых волос и синюшный след от веревки на шее, темные кровоподтеки на острых плечах и запястьях. Вряд ли молодую келер при жизни можно было назвать красавицей, смерть же вообще превратила ее в уродину – с коричневым «румянцем» трупных пятен на щеках, чернильными тенями вокруг глаз и желтым налетом на потрескавшихся губах.
– Зеля. А рядом Ядвига и Ловаф. Керр Марен провел полное медицинское освидетельствование, как полагается. Можете ознакомиться с его заключением. Или хотите осмотреть тела сами?
– Нет. Пожалуй, я доверюсь керр Марену, – пролепетал Юрген, косясь на торчащую из-под простыни раздробленную мужскую кисть.
На свежем воздухе стажера слегка отпустило. Почему-то профессора в институте не акцентировали внимание на том, с какой грязью ежедневно придется сталкиваться выпускникам. Сначала человекоподобный Бес, обугленный, точно грешник в аду, но продолжающий двигаться. Теперь похожие на отбивные жертвы домашнего голема. Или это именно Юргену везет на тошнотворные дела?
Керр Дорф насмешливо поглядывал на спутника, без слов напоминая, что предлагал обойтись обедом и изучением отчетов местных служб – чем, подозревал стажер, и ограничивались приезжавшие до него коллеги. Но отступиться теперь Юргену не позволяла гордость.
– Дальше я хотел бы осмотреть дом.
Вильгельм пожал плечами, признавая за инспектором из города право на любую блажь.
За прошедшие сутки помещения выстудились: внутри по-прежнему было теплее, чем на улице, но не настолько, чтобы снимать верхнюю одежду. Как и у крыльца, здесь изрядно натоптали, и на вощеных полах остались грязевые разводы и следы подошв.
Дверь в летнюю комнату оказалась распахнута настежь, но Юргена не заинтересовали ни заправленная лоскутным одеялом кровать, ни окованный железом сундук для белья, ни плетеный ковер на полу.
Центральное место в зале, служившем одновременно кухней, столовой, врачебной приемной, а в иные дни и спальней, как положено, занимала печь-поландка. В потолке сиротливо торчал крюк: на нем самоубийца и закрепила веревку. Снятая лампа – канделябр на пять газовых свечей – лежала на столе под образами. У входа в углу притулилась бочка с талой водой, над ней нависла лестница на чердак, где семья ночевала зимой. С противоположной стороны шелестели веники сушеных трав, а посуда в серванте перемежалась баночками со сморщенными ягодами и насекомыми. Но больше всего Юргена, естественно, заинтересовал книжный шкаф.
Основное место занимали конспекты по медицине, биологии, алхимии и травам, подтверждающие слова керр Дорфа о роде занятий покойной. Рядом на стене висел диплом, согласно которому Зельда Кракеншвестер посещала в качестве вольнослушательницы лекции Картенского медицинского университета, пусть и не такого известного, как столичный, зато гораздо менее консервативного.
На нижней полке Юрген обнаружил несколько религиозных трудов, предназначенных, вероятно, для тех, кому не помогли медицина и алхимия. Стажер вытащил с полки книжицу в дорогой кожаной обложке, пролистал несколько страниц.
«Взял Господь глину земную и свет небесный и вдохнул в них жизнь, создал человека по образу своему и подобию, и ввел царем в сады и чертоги сотворенные. Значит это, что корнями человек срастается с землей, выходит из нее и в нее же возвращается, питаясь ею, ее же становясь пищей.
Душа же его вольна равно обратиться к эфирным сферам и к геенне огненной, и нет над ней власти ни у иного человека, ни у Господа…»
– Керр Фромингкейт, – отвлек его от чтения Вильгельм, – если у первого отдела остались вопросы, давайте с ними закончим.
– Простите, – извинился Юрген, продемонстрировал книгу. – Келер Кракеншвестер была истинно верующей?
Он тут же осознал, какую глупость ляпнул: по-настоящему религиозный человек никогда бы не совершил самоубийства.
– Не сказал бы, – задумался Вильгельм, не став поправлять. – Нет. К Матери-Церкви она относилась с почтением, воскресные службы посещала, но не более чем ожидается обществом от добропорядочной христианки. Слышал, последнее время ее часто замечали в обители Божьих дочерей. Возможно, книги оттуда.
– Обитель Божьих дочерей?
– Есть у нас неподалеку закрытый пансионат для женщин с достаточно строгим и консервативным уставом.
– Монастырь?
– Можно и так назвать, – Вильгельм поскреб бороду. – Хотя к Церкви он будто и не имеет официального отношения, а спонсируется частными меценатами.
– Зачем кому-то потребовалось создавать подобное заведение? – искренне удивился Юрген. – Неужели находятся желающие… жить вот так, по чужой указке? Право слово, как в Темные века!
Пусть его детские годы и прошли в интернате для одаренных, а может именно поэтому, молодой человек не мог понять, как кто-то сознательно и добровольно готов запереться в клетке сам или без острой необходимости отдать в религиозную тюрьму своего ребенка.
– Керр Фромингкейт, не поймите превратно, – замялся егерь. – Старые традиции отмирают, им на смену приходят новые порядки – и это естественно, это здорово. Но не рискуем ли мы выплеснуть вместе с водой младенца? Нынче люди больше заботятся о земных благах, чем собственной душе, – Вильгельм выразительно покосился на макфарлейн собеседника, снова вгоняя того в краску. – Когда вы сами станете отцом, то будете обеспокоены правильным воспитанием нового поколения. Особенно дочерей.
Керр Дорф возбужденно прошелся по комнате.
– Посмотрите, что творится с молодыми керляйн! Позабыв о начертанной им исконной роли хранительниц очага, они требуют равных прав и свобод, становятся развязными и безумными, как мальчишки. По молодости и неопытности гробят тело пагубными страстями. А ведь именно на них лежит ответственность за здоровье будущих поколений – и физическое, и духовное. Не думаете, что это в конечном итоге приведет наше общество к катастрофе?!
– Кхм… – только и выдавил ошеломленный Юрген.
– Простите, я увлекся. У самого три дочери, волнующая тема, понимаете ли, – опомнился керр Дорф. – Что дальше, инспектор? Хотите поговорить со свидетелями бойни? Или навестим пациентов Зельды?
Если они увязнут в опросах, то не закончат и за неделю. Вряд ли керр Дершеф, отправляя стажера сюда, рассчитывал на долгое отсутствие подчиненного. Да и полномочий перепроверять работу здешней «полиции», занимаясь вместо них расследованием, Юргену никто не давал.
Как ни обидно, но Юрген вынужденно признал: его визит был одной из раздражающих бюрократических проволочек, требующих обязательного присутствия представителя особого отдела в тех случаях, когда в преступлении замешаны одаренные.
– Думаю, достаточно. У первого отдела нет претензий. Давайте закончим с формальностями.
Оформление документов затянулось еще на час.
Бессмысленная вышла поездка. Тащиться в глухомань, чтобы услышать рассказ о заурядной семейной драме, получить кипу бесполезных бумаг, которые с тем же успехом можно было переслать почтой, и поставить пару печатей, – понятно, отчего старшие коллеги отказались.
На полпути к городу Юрген обнаружил в кармане Библию Божьих дочерей – по-видимому, отвлекся и случайно прихватил. Решив, что покойнице книжка без надобности, наследникам Зельды, коли те объявятся, вряд ли будет интерес до ее библиотеки, а также найдя еще пяток причин, почему он не желает разворачивать экипаж, стажер открыл первую страницу, надеясь хотя бы немного скрасить обратный путь до Апперфорта.
Пока Юрген добрался до города, пока сдал голема и закончил с подробным отчетом для керр Дершефа, был уже одиннадцатый час вечера. Обезлюдевшие улицы окутала сонная тишина. Честные работяги давным-давно отправились на боковую. И только редкие сибариты-полуночники наслаждались бутылкой вина и трубкой у камина: отблески пламени превращали окна в глаза задремавших саламандр.
Даже беззаботное студенчество, к коему еще недавно принадлежал сам Юрген, долгими зимними ночами предпочитало собираться у теплого очага, а не искать приключения на стылых улицах.
Окрепший после захода солнца мороз пощипывал щеки. С затянутого тучами неба падал мелкий снег, серебрился в неярком сиянии голубых фонарей. Ежедневно город тратил на них чудовищные объемы манакамней. Но все робкие протесты экономического комитета затыкались неподкупной статистикой: после организации системы уличного освещения и добровольческих патрулей число ночных преступлений снизилось более чем вполовину. Апперфорт считался одним из самых безопасных и тихих городов Федерации Гезецлэнд и континента в целом. Может, потому-то дядя и отправил его сюда.