— Мой дорогой премногомалозначащий голем, — прогудело чудовище, — кто навел тебя на столь странную мысль?
— Кто бы ни навел, она верна. Ты ешь попавших в беду девиц, разве не так?
— Я ем планктон! — В гулком реве чудовища звучала обида. — Подумай сам, коли в твоей головенке найдется хоть крупица ума, где во всем Ксанфе я могу наловить столько девиц, чтобы пропитаться?
Гранди окинул взглядом необъятную тушу и пришел к выводу, что для поддержания жизни в такой горе плоти потребовались бы тысячи весьма упитанных девиц.
— Планктон?
— Это магическая еда, которую можно найти только в море. Я процеживаю ее сквозь зубы.
Вкуснятина… Впрочем, тебе не понять.
— Но у тебя такие клыки…
— Для самозащиты. В море, знаешь ли, всякий народец шастает.
— Прошу прощения, — промолвил голем. — Боюсь, я составил представление о тебе на основе слухов.
— Не стоит полагаться на всякие россказни, — укорило его чудовище. — Но ты мне вот что скажи: откуда взялась эта лжедевица?
— Я сделал ее, чтобы вызвать тебя, — честно признался Гранди.
— Ты? Ты нанес мне такое оскорбление?! — Огромные глазищи налились кровью.
— Мне нужна помощь! — поспешно выпалил голем. — Не только девицы попадают в беду.
Чудовище задумалось.
— Ну, — прогудело оно, немного погодя, — может, ты и прав. — Гнев гиганта слегка улегся, и кровавый отблеск в его глазах поугас, — если оценивать по десятибалльной шкале, с восьми до шести. — Выкладывай, какие у тебя трудности.
— Мне надо попасть в Башню из Слоновой Кости.
— В Башню из Слоновой Кости! — Глазищи снова налились кровью до десятибалльной отметки. — Да чтоб я когда-нибудь подплыл к этому трижды пруклятому месту!
— А что в нем такого скверного?
— Взгляни на мои клыки, — проревело чудовище. — Как, по-твоему, из чего они?
— Ух… это… из слоновой кости?
— Догадливый малыш. А башня?
— Теперь понимаю. Ты боишься, что у тебя отнимут бивни для строительства башни.
Чудовище пожало ластами:
— Ну, по правде сказать, это не совсем так.
Строительство башни завершилось много веков назад. Но она сложена из клыков многих невинных чудо… существ вроде меня. И всякий раз, когда вижу ее, я вспоминаю о несчастных жертвах жестокости морской ведьмы.
— Морской ведьмы?
— Ага. Это она соорудила башню. Страшная чародейка, бич моря.
— Боюсь, все это меня не радует, — промолвил Гранди. — Но деваться некуда. Я должен отправиться туда на подкроватном чудовище, чтобы вызволить дракона.
— А не дракониху? Может, дракониха попала в беду? — живо заинтересовалось чудовище.
— Нет, я имею в виду паровичка Стэнли, бывшего провального дракона.
— А, этого… То-то я думаю, чего ради его заменили драконихой. Выходит, он заперт в Башне из Слоновой Кости?
— Я не уверен, что дело обстоит именно так, — признался Гранди, — но Рапунцель действительно живет там. Возможно, хоть она знает, где Стенли.
— Рапунцель? Это девица?
— Скорее всего, да.
— И она в башне? А не попала ли она в беду?
— Не берусь судить. По правде сказать, мне известно лишь, что она обменивается посылками с Айви, дочкой короля Ксанфа. Я имею в виду короля людей.
— Но раз Рапунцель заточена в башне, значит, она пленница морской ведьмы. А коли так, она, скорее всего, в беде.
Гранди сообразил, что такая трактовка ситуации ему на пользу:
— Вполне вероятно. Допускаю, что эта девица нуждается в избавлении.
— Я, конечно, терпеть не могу ни Башню из Слоновой Кости, ни морскую ведьму, — призналось чудовище, — но, судя по всему, нам надо поскорее отправляться в путь. Страшно подумать, что грозит этой девице, коль скоро она ежедневно встречается с морской ведьмой.
— Вообще-то Айви, мне ни о каких кошмарах не рассказывала. Она посылает Рапунцель всякую всячину, а та ей короба каламбуров. Обмен, на мой взгляд, неравноценный, но на мысль об опасности все это не наводит.
— А каламбуры хорошие или плохие?
— Разве бывают хорошие каламбуры?
— Конечно, нет. Значит, плохие. А коли это все, что девица может послать, значит, она живет в страхе.
Гранди кивнул:
— Я не рассматривал дело с такой стороны, но теперь вижу, что ты прав. Нам необходимо ее выручить. Но мы не можем отправиться до темноты, поскольку я должен взять с собой Храповика и его кровать.
— Что за вздор! — прогудело чудовище.
— Вовсе не вздор, — мигом нашелся Гранди. — Если мы двинемся ночью, легче будет одурачить морскую ведьму.
Гигант призадумался. Огромные глаза поблекли.
— Ладно, подождем.
Голем в очередной раз добился успеха, но облегчения почему-то не чувствовал. Ему вовсе не хотелось встречаться с морской ведьмой, нагнавшей страху даже на столь огромное и грозное чудовище. Голем был не прочь вернуться на кровать и вздремнуть, но боялся — а вдруг чудовище передумает и уплывет? Лучшим способом избежать этого представлялось занять ластоногого гиганта беседой.
— Слушай, — начал Гранди, — а как вышло, что все думают, будто ты поедаешь попавших в беду девиц?
— О… — прогудело чудовище, — это долгая история, исполненная печальной иронии.
Голему только того и надо было.
— Я хочу знать правду! — с воодушевлением заявил он.
— Ладно. Дай мне устроиться поудобнее, и я все тебе расскажу. — Чудовище сползло на мелководье, разгребло ластами песок, устроив себе удобное лежбище, и, свернувшись в колоссальный клубок, начало свой рассказ:
— Все началось в Обыкновении примерно пять тысяч лет назад. Пара веков туда-сюда значения не имеют. Побережье страны, именуемой Эфтапопия…
— Как-как?
— Кажется, все-таки Эфиопия. В Обыкновении весьма чудные названия. Так вот, побережье этой страны опустошали страшные бури, и тамошние жители, полнейшие идиоты, решили, что бури прекратятся, если принести в жертву прекрасную девицу. Свет не видал таких кретинов!
Каждому остолопу понятно, что всякая уважающая себя буря попросту приберет девицу и продолжит бушевать по-прежнему. Но эти олухи не придумали ничего лучше, как схватить девушку по имени… нет, не Мелодрама а… как же ее…
Андромеда и оставить ее прикованной цепями к скале на берегу моря.
Я услышал об этом случайно, от тамошних рыб.
Признаюсь, мне не очень по нраву береговые жители, а уж люди особенно, но обижать женщин нехорошо. Это я точно знаю. Посади они туда здорового мужика в доспехах, я бы и ластой не шевельнул, но тут мне приспичило вмешаться.
Должен заметить, что в это время и бури-то не было.
Ну, приплыл я, стало быть, туда, смотрю, а там обыкновенская рыбина под названием акула кружит да кружит. Ждет, когда прилив позволит ей подплыть к скале и отхватить от девицы кусок посочнее. Впрочем, бежняжка все равно была обречена — не рыба сожрет, так вода затопит.
На сушу я выбираться не люблю, но, если надо, могу — все-таки у меня не плавники, а ласты.
Выбрался я на берег, посмотрел на девчонку и… хм… Будь я плотоядным, у меня бы точно слюнки потекли. Чего-чего, а плоти там имелось в достатке, да какой — этакое все круглое, да упругое, да сочное!
Девица приметила меня и заулюлюкала, — надо полагать, от восторга. Поняла, что я пришел ей на помощь. Подцепил я клыком цепи, дернул разок, — они и разорвались, как паутинка. С цепями-то оказалось проще, чем с девицей. Оставлять ее этим дикарям не имело смысла — опять закуют, с них станется. Увезти бы ее куда подальше, но как втолковать невежде, которая, по-чудовищному, ни бельмеса не смыслит, что ей надо забраться ко мне на спину?
Пришлось объясняться жестами. Она вроде уже начала понимать, что к чему, но тут прилетел какой-то болван в сандалиях, с крылышками, в одной руке меч, в другой круглый полированный щит.
И вот, представь себе, вместо того чтобы потолковать о деле, как поступило бы всякое разумное чудовище, этот идиот прямо с лету рубанул меня мечом по рылу. Должен сказать, что нос у меня чувствительный; кровь хлынула так, что аж глаза застило. Я, конечно, такого фортеля не ждал, иначе сшиб бы этого недоумка клыком еще в воздухе. Но такова уж моя натура, ни от кого зла не чаю, пока не становится слишком поздно.
Пришлось мне нырнуть — рыло прополоскать. В воде рана мигом закрылась, потому как мы, чудовища, народ живучий, и здоровье у нас отменное. Но к тому времени, когда я вынырнул, этот летающий олух, которого звали то ли Просей, то ли Пересей, то ли Персик… ох уже мне эти обыкновенские имена… успел упорхнуть вместе с девицей. Бедняжка! Едва спаслась от смерти и тут же угодила в руки, — прямиком в руки — глупого и распутного злодея.
Но тут уж я ничего поделать не мог, потому как летать, увы, не умею.
Позднее выяснилось, что этот враль оклеветал меня самым наиподлейшим образом: распустил слух, будто я хотел слопать девушку, но он спас ее, а меня убил. Все это, разумеется, чистейшей воды враки — девицу я пытался спасти, а слух о моей смерти оказался, прямо скажем, преувеличенным. Предательский удар этого обыкновенского задиры представлял собой не более, чем булавочный укол. Но людям что ни соври, они рады слушать. Все поверили в то, что я — я, разбивший цепи, чтобы освободить пленницу! — злодей, а этот пустобрех — герой. Надеюсь, ты понимаешь, что с тех пор я не особо чту двуногое племя.
Но девиц мне все-таки жалко, а потому я решил патрулировать берега и вызволять тех, которые попадают в беду. Время от времени это приводило к стычкам со всякими недотепами вроде того Пересея.
Помнится, встретился я с одним… Газон… или Вазон… нет, его звали Язон. Этому недоумку втемяшилось в башку собрать золотых блох со шкуры какого-то дракона. Ради этого он построил корабль под названием «Жаргон» или как-то похоже и принялся мне докучать. Кажется, он принял меня за того дракона. Только полнейший тупица может спутать дракона с морским чудовищем, но Язон как раз соответствовал этому определению. В конце концов он разозлил меня настолько, что я его заглотнул. И зря. Я вообще не люблю вкус плоти, а уж плоть обыкновенского драчуна — это такая гадость! Пришлось его выплюнуть, но мерзкое послевкусие оставалось во рту еще пару недель. Кажется, потом Язон все же нашел нужного дракона и стащил у него блох, приманив их на желтую овечью шкуру. По части справедливости в Обыкновении дело обстоит скверно.