– Снежная лавина не к добру, – сказала она.
Муж в знак согласия кивнул головой и, не удержавшись, спросил:
– Почему так думаешь?
– Лавина все ломает и рвет, несет несчастье.
– Пожалуй, ты и тут права.
– А то что спас девушку – это к радости. Может, к удачной охоте.
– Пусть сбудутся твои слова.
– Поднялись на вершину легко – к благополучию, – не реагируя на слова мужа, продолжила она.
– А почему, по-твоему, девушка превратилась в птичку? – послышался неожиданно звонкий голос Илкэни. Он высунул голову и с улыбкой поглядывал на родителей.
– Проснулся, сын, – улыбнулся отец.
– Ты не ответил на мой вопрос, ама…
– Ну мне так приснилось. Откуда мне знать, почему девушка стала птичкой, – улыбнулся отец. Видно, ему неловко оттого, что не может доходчиво объяснить сыну свой сон.
Илкэни надел на ноги тэбун – унты с коротким голенищем, которые носят дома.
– У тебя хороший сон, ама. Только не пойму, отчего девушка превратилась в птичку. Еще эти горы ледяные… Это, наверное, те горы, которые я видел вчера во сне…
– Видно, это какой-то Дух… – Эку поспешила поддержать мужа.
– Ты говоришь так, будто все видишь наяву, – отозвался Тонмэй.
В его словах улавливались одновременно и нежность к жене, и удивление по поводу ее предположений. Эку ничего не ответила. Ее теперь беспокоит снежная лавина. К чему бы это? Ясно одно, это не к добру. Если беду предрекает, как ее избежать? Эку покопалась в чонгале, вытащила из кожаного мешка копченого жиру и бросила кусочек жиру в пылающий очаг: «Помоги нам, Дух Гольца Тонмэя… Отведи от нас всякие напасти, Великий Голец».
Пока не спеша пили чай и пытались отгадать тайны сновидения, горизонт стал медленно светлеть. Утренняя заря набирала силу.
Тонмэй стал переодеваться в теплую меховую одежду. Сын Илкэни последовал примеру отца.
– Слушай, отец Илкэни, – сказала Эку, – твой сон напоминает легенду о том, как прекрасная девушка спасла ламутов. Тебе тоже приснилась славная девушка. Ты ее спас. Она из твоих рук выпорхнула птичкой и улетела, сказав, что не забудет твою доброту. Мне думается, что тебе приснился хороший и, кто знает, возможно, вещий сон.
Тонмэй посмотрел на жену. Помолчал, о чем-то думая. Потом улыбнулся и сказал:
– Знаешь, твои слова легко вошли в мою душу. Будем верить в лучшее…
Тонмэй с сыном поднялись и вышли. У каждого свои обязанности. Илкэни побежит за оленям. Отец нарубит дров на растопку.
– Нелтэк, проснись, уже утро, – тихонько сказала мать, повернув голову в сторону полога дочери. Нелтэк не заставила себя уговаривать. Быстро оделась. Эку готовила дочь к самостоятельной жизни. Первейшее условие хорошей хозяйки – умение рано вставать. Это тяжкое испытание для любой женщины. Кому не хочется в предутреннее время полежать и понежиться в теплой постели? А дел и забот так много, приходится крутиться, не замечая, как быстро проходит день и уже наступает вечер. Позором считается для любой ламутской семьи, когда девушка долго спит по утрам. Лежебока обычно ленива, рожает и растит себе подобных детей. Эку боится, как бы ее собственная Нелтэк не выросла в сонливую женщину. Нелтэк – подвижная девушка. Пытается во всем разобраться сама. Умеет готовить еду и шьет неплохо. Эку вслух никогда не хвалит дочь. Как бы не сглазить. Одним неосторожным словом можно легко перечеркнуть ее будущее. Многословие не в характере ламутов. Они целиком полагаются на Духа Гольца Тонмэя.
Эку сама рано поняла необходимость самопожертвования ради благополучия семьи, научились рассчитывать только на себя и на свои силы. В этом кроется секрет прочности ее брака с Тонмэем. Молча молит Духа Гольца Тонмэя, чтобы тот был благосклонен к ее дочери… Мать верит, что Нелтэк встретит свою судьбу нежданно, как она сама впервые увидела молодого сильного Тонмэя…
Глава седьмая. Сокжои
По склону сопки из последних сил бегут два оленя.
Впереди оленуха, за нею олененок. У оленухи вывалился язык, крупные клочья пены падают на снег. Она тяжело дышит, все чаще на ходу опускает вниз голову и хватает снег. Тревожно оглядывается назад и видит, как безнадежно отстает ее детеныш. Олененку в самом деле тяжело. Его оставляют силы, он судорожно дышит и хрипит, издает протяжный зов: «Ав-ав!». Это даже не зов, а стон. В этом зове последняя мольба к матери-оленухе, чтобы та не покинула его.
Справа над сопкой возвышался сумрачный Голец. На фоне ослепительного снежного покрова испещренный вековыми расщелинами, темный лик Гольца виден отчетливо и выпукло. Голец казался живым существом, неприступным в своем величии. Он будто видел, какая драма разыгрывается у его подножия. Казалось, он обращался к оленухе: «Не оставляй малыша! Не видишь разве, как далеко он отстал. Не оставляй его, бедняжку, подожди!»
Оленуха, словно услышав это, остановилась и с тревогой оглянулась назад. Олененок слабел на глазах. Он бы упал в изнеможении не в силах выкарабкаться из тисков снежных сугробов, но твердый наст проломила мать-оленуха. Поджидая детеныша, она успела слегка отдышаться.
Олененок на слабеющих ножках, покачиваясь, подошел к матери и улегся на снег. Оленуха нежно понюхала детеныша. В ее больших бархатистых глазах выступила влага. Как помочь, как его спасти?..
Олененок появился на свет полгода назад на берегу студеного моря. За лето он подрос. Повсюду поспевал за матерью-оленухой. Ближе к ранней осени косяк диких сокжоев двинулся к гористой местности. Там ягеля и сочных трав всегда в достатке. Олени знали эти места, потому охотно шли сюда. Так бывало из года в год. Зимовали в тени лесов, спасаясь от пронизывающих влажных ветров. Олени тучным косяком пробрались сюда ранней осенью. Чувствовали себя блаженно, когда ничто, казалось, их не потревожит. Выпал первый снег. День за днем прибавлялся снежный наст. В одну из ночей, когда стадо отдыхало после сытной кормежки, пронзительным ужасом нагрянула нежданная беда. «У-у-у!» – на разный лад отовсюду хором раздался волчий вой, вызывая панический страх в сокжоевых душах. Для них нет никого страшнее, чем волки. Сокжои, вздрагивая, вскочили и плотно сгрудились большим колышущимся комком, над которым зависло белое облако от их горячего дыхания. Сквозь ночную темень замелькали длинные тени. Стая голодных волков подкралась со стороны моря и напала на безмятежно дремавших сокжоев. В морозном воздухе защелкали клыки. Сокжои в ужасе рассыпались в разные стороны. Вероломство во все времена непременно давало нападающим легкую победу и кровавый пир. Удалось это и волкам. Клыками, словно лезвиями, они беспощадно резали зазевавшихся сокжоев. Белый пушистый снег обагрился кровью. Голодная стая, обезумев от запаха и вкуса горячей крови, забыв о стаде, принялась утолять голод, разрывая туши зарезанных сокжоев. Большие куски мяса волки проглатывали не жуя. Основной косяк диких сокжоев все же сумел уйти от хищников.
Рослая оленуха оторвалась от стада и, ведя за собой детеныша, углубилась в лес. Она, видно, решила переждать опасность в одиночку. Долго пробиралась вперед. Детеныш не отставал. Ближе к вечеру остановились в глубине лесистого ягельника. Так прошло несколько тревожных ночей. Оленуха с олененком постепенно успокоились. Тем не менее держались бдительно. Она опасалась не столько за себя, а сколько за жизнь детеныша. Ожидание неминуемой гибели истощило обоих. Два слабых, беззащитных существа, они были одни среди белого безмолвия в окружении немых скал.
Нет никакой защиты от волчьих клыков. Силы слишком неравны. Оленухе и до этой беды не раз приходилось спасаться от волчьих набегов. Она знала, что на равнине волки берут измором, догоняют любого, даже сильного сокжоя-самца. А вот в горах им не всегда удается схватить жертву. Оленуха осторожно держится теперь у гор. Это ее последняя надежда на спасение. Но не тут-то было. Она учуяла волчий дух. Вздрогнув, бросилась вверх, в глубину леса. Далеко позади скрипнул плотный наст снега. Это волки спешат по их следам. Два сокжоя помчались сквозь лесную чащобу, мимо тальников, по склонам невысоких сопок, по нежданно открывшейся широкой мари. А пятеро волков цепочкой, след в след, уверенной легкой рысью шли по следам обреченных животных. Опытные хищники берегли силы для решающего броска. Самка с детенышем далеко не уйдут. Волки знали это. Других сокжоев тут не чуется. Следы заметны, не спутаются. Хищники спокойно догонят свои жертвы и набьют желудки свежатиной.
После той ночной трапезы, насытившиеся волки отдыхали пару дней. Затем, обглодав остатки мерзлых костей, стая кинулась в погоню за косяком диких оленей. Опытный вожак сразу определил что к чему. Он пропустил вперед стаю во главе с волчицей, а сам уклонился от рысканья по плотным следам оторвавшегося стада. Пусть играют в свое удовольствие, пускай догоняют сокжоев. А вожак, матерый старый волк, устремился по следам оленухи. За ним побежали четыре молодых волка. Вожак настроился на легкую добычу. Полакомившись свежатиной, догонят остальную стаю и как раз подоспеют на волчий пир. Наберутся сил, отлежатся и отдохнут. Жизнь стаи продолжится.
…Олененок, лежа на снегу, дрожал. Теплое дыхание матери-оленухи успокоило его, он задремал. Казалось, он не чуял никакой опасности. Видно, настолько сильна была его вера в мать. Оленуха, чувствуя ледяное дыхание смерти, все чаще оглядывалась. Тревога не покидала ее, а теперь нарастала с каждым мигом. Вдали за марью показались темные силуэты волков. Важенка громко фыркнула и с места прыгнула далеко вперед. Сделав несколько больших прыжков, вновь остановилась и с хорканьем оглянулась на детеныша. Страх поднял его на ноги, и он кинулся к матери. Оленуха помчалась вверх по склону сопки. Скорее преодолеть эту сопку, и дальше, в манящие гребни высоких гор. Спасение только там…
День выдался ясный, солнечный. Окрестные снежные горы сияли белизной. Тонмэй с сыном верхом на оленях едут вверх по горной речке. У Тонмэя на связке запасной олень с седлом на холке. Мойто на коротком сумкане привязан справа к седлу Тонмэя. Охотники остановились.