Тонмэй погрузился в свои мысли. «Однако сокжои пришли с моря. Как и в прошлые годы, решили зимовать в наших краях. В горных плато, речных поймах, распадках корма много, да и ветра мало. Опасно, когда волчьи стаи рыщут по их следам. Нет на них никакой управы. Задерут всех оленей, или раскидают по одиночке. Тогда оленьи стада вымрут. Олени исчезнут. И нам станет туго. Выживем ли мы тогда? Ламут без оленя не ламут. Жалко оленуху с олененком. Ну сегодня мы им подсобили. А завтра что будет с ними? Хвостатые окольными тропами могут вновь настигнуть их. Тяжела и непредсказуема судьба сокжоев. Дай ты, Дух Гольца, покоя нам и тем оленям. Прошу тебя ради детей и внуков моих. Пожалей моих сородичей – ламутов».
Очнулся от глубокого раздумья, когда с помощью шаловливого ветерка в ноздри ударил кисло-сладкий запах дыма. Огляделся вокруг. Кругом знакомая местность. За поворотом речки в глубине леса родовое стойбище. Приятно-то как, когда подъезжаешь к домашнему очагу!.. Тонмэй повеселел, но вновь вспомнил про оленуху с олененком и грустью наполнилось его сердце.
Голец Тонмэй отчетливо виден отовсюду. Поблизости нет подобного гольца, который мог бы тягаться с ним размерами и значимостью в жизни не только кочевых ламутов, но и других живых существ, обитающих в его распадах, ручейках и окрестностях.
Голец недосягаемо высок и неприступен. В то же время в нем таится множество укромных мест, богатых сочными лугами. Ламуты их называют по-своему тоганками. Они, эти лежбища снежных баранов, с разных сторон защищены причудливыми каменными валунами, потому их трудно обнаружить. Зато уямканы с горных склонов зорко следят за всем, что происходит в низине.
Склоны Гольца испещрены несметными биракчанами-ручейками, стекающими вниз и впадающими в говорливые горные реки.
Чем выше, тем темнее лик Гольца. Он похож на древнего богатыря из ламутской легенды.
До середины Гольца глаза радует неподражаемо буйный зеленый наряд. Здесь зеленый лесной массив при солнечных лучах переливается сказочной изумрудной прелестью.
Местами громоздятся сочные массивы вечнозеленного стланика. В них богато растут крупные орехи – излюбленное лакомство бурого медведя.
Чем ниже, тем крупнее становится таежный лес. В этих местах в основном растет даурская лиственница вперемежку со всякой зеленью. Это сосны, тополя, березы и тальники. На полянах травостой. Здесь надолго останавливаются сокжои и сохатые, нагуливая вес.
Снежные бараны – уямканы стремятся подняться до крутых глыбистых сопок, откуда перед ними открываются необъятные дали.
Лисиц, росомах и всякой другой мелкой живности тут не счесть.
Голец Тонмэй – защита и родной дом для многих поколений сильных духом кочевых ламутов. Годами они кочуют по окрестным охотничьим угодьям и ягельным сопкам.
Правда, тут и в летний период нелегко охотиться из-за множества природных препятствий. Надо иметь крепкий организм, несгибаемую волю, сильные руки, стойкие ноги и пытливый ум. А зимой тут ни проехать на верховых оленях, ни пройти пешком. Обледенелый снег на крутых склонах превращается в неодолимую преграду. Смертельно опасны снежные лавины и для снежных уямканов, и для оленей, и самих охотников. Ламуты предпочитают охотиться по подножиям Гольца и по таежным урочищам. Те, кто слаб и немощен, ищут равнинные, спокойные места.
В зимнее время Голец Тонмэй величаво белеет снежным покровом. При ясной погоде великолепен он весь в сплошной белизне. А когда грянет пурга, он исчезает во мгле белого тумана.
Ламуты, от мала до велика, не забывают про легенду, о которой сказано было в самом начале этого сказа.
Они вечно хранят в душе благодарную память о Духе Земли в облике девушки-красавицы…
Тонмэй вечерами часто пересказывал своим близким эту легенду. Они слились с нею всей душой, веря в судьбу и древнее предание.
Вчера Тонмэй с сыном полдня занимались подготовкой нарт и наружного снаряжения к перекочевке.
А мать семейства Эку с дочерью Нелтэк наводили порядок внутри жилища. Утварь и посуду складывали в просторные сэруки[46].
Днем не торопясь пили чай, ели вареное мясо. После Тонмэй поехал проведать оленей. Илкэни нарубил сухостой на растопку.
Послезавтра с утра перекочуют поближе к Гольцу Тонмэю.
Сегодня Тонмэй с сыном Илкэни перегоняют часть своих упряжных и ездовых оленей, а также молодняк, важенок. У них несколько ослабевших самцов, у которых недавно прошел осенний гон.
Последние два дня Тонмэй не находил себе места. Ему не давала покоя мысль о сокжое с олененком. Как обезопасить их? Волки не оставят их в покое, пока сокжои не уйдут на крутые склоны. Оттуда и обзор хороший и ветры доносят дух всякого зверья.
Там, наверху, под снегом и листва, и ягель. Олени не пропадут. Но оленуха надолго не останется в тех местах. Ее потянет вниз тоска по оленьему косяку. И она, отдохнув, спустится на поиски своих близких, невзирая на опасность.
Тонмэй принял решение. Коли по воле судьбы ему удалось спасти их от неминуемой гибели, то теперь он позаботится о них. Очевидно, так определено самим Духом Гольца Тонмэя.
И вот они перегоняют свое небольшое стадо к одной из речек недалеко от Гольца Тонмэя. У жилища оставили тех оленей, на которых завтра перекочуют сами.
Впереди едет сам Тонмэй с двумя связанными оленями. Сын Илкэни не спеша погоняет оленей. Они охотно идут след в след за верховыми оленями хозяина. Даже не отвлекаются на лишайники под снегом. Каждое дерево, каждый куст им знакомы давно. Видно, чуют, куда их перегоняют люди.
Вскоре показалось устье речки Аявмачин, впадающей слева. Олени ускорили ход. Высоко поднимают головы и всматриваются вдаль, предчувствуя скорый свободный выпас. Эти места им хорошо известны обилием ягеля на склонах.
Отсюда Голец Тонмэй не виден. Сейчас люди и олени подъехали к его дальнему подножию. Впереди небольшая поляна, обрамленная негустым лесом. С обеих сторон невысокие взгорья, заснеженные деревья плотным массивом тянутся насколько видит глаз. За взгорьем ровная ягельная местность. Затем начинается второй подъем. До третьего взгорья темнеет лес, правда, постепенно редея. А дальше склоны становятся все круче, могучие каменные глыбы встают ярус за ярусом сплошной стеной. Еще выше вперемежку с нескончаемой снежной пургой в вечном стихийном движении плывут густые белые облака.
Многоярусные склоны священного Гольца Тонмэя оберегают ламутов, постоянно зимующих в небольших речных долинах, их оленей, пасущихся на ягельных взгорьях и снежных баранов, обитающих на заоблачных высях и впадинах, от снежных лавин.
Отец и сын снимают топоры, привязанные к задней головке седла, и начинают заготовку сухих дров на растопку. После этого в речке поискали лед. Не сразу нашли. Осенью вода в ней иссыхает рано. Пошли наверх и только у подножия одной темной небольшой скалы нашли лед в яме. На себе притащили две льдины. На первое время им хватит этого.
Отец говорит:
– Пока я буду готовить место под жилище, ты займись-ка костром и вскипяти чай. Не знаю, как у тебя, а у меня горло пересохло от жажды.
Илкэни это дело знакомо с детства. Он любит разводить костер. Куда бы ни поехали, они оба в первую очередь берут с собой небольшой закопченный медный чайник, заварку и куски отварного мяса. Не всегда, конечно, удается попить чаю у костра. На охоте или в погоне за оленями всякое может случиться, в иной раз в пургу попадешь, спасение в скромной провизии.
Это первое требование кочевой жизни, которое неукоснительно соблюдается.
– Теплый день подходит к концу. – Судя по голосу, отец доволен.
– Я тоже так думаю. Не заметил, как прошел день, – бодро отозвался сын.
Не торопясь попили чай. Поели вареного мяса.
– Олени что-то быстро поднялись наверх, – подает голос Илкэни.
– Их ягельники манят. Они знают эти места. – Отец даже не взглянул на свежие оленьи следы на склоне ближней сопки.
– Ама, ты до вчерашнего вечера не говорил о кочевке. Почему?
– Знаешь, Илкэни, наши сокжои должны остановиться где-то тут повыше.
– Те двое, что ли? – У Илкэни загорелись глаза.
– Да, они.
– Поохотимся на них, да?! – радостный возглас, против воли, вырвался у Илкэни.
Отец будто не услышал слов сына. Он смотрел на гаснущие угли костра. «Сын мой подрастает. Скоро настанет время и его женить. Силы в нем много, вот и хочется ему гоняться за уямканами, да за сокжоями… Это юность в нем о себе заявляет. Жизнь поживет и рачительнее станет ко всему…» Вслух сказал:
– Мы их приручим.
– А как, ама? Они же дикие.
– Ну и что? Олени друг друга на расстоянии чуют. Сокжои примкнут к нашим оленям. Вот увидишь. Мы их тревожить не будем. Пускай привыкают.
– Ты, ама, говоришь так, будто сокжои уже с нашими оленями.
– Я знаю, о чем говорю. Поживешь с мое, тогда сам будешь так же говорить, как я.
– Увидим… – улыбается сын. Ему не верится, что дикие сокжои будут пастись с домашними оленями. Шутит, однако, ама.
Только подходя к своему верховому оленю, Илкэни увидел, как отец успел поставить новые остовы чора-дю.
– Ама, как быстро ты поставил эти остовы! А те, которые сейчас держат нашу чора-дю, оставляем?
– Пока оставим на месте, прислоним к дереву! Все равно пригодятся. Мы же вернемся обратно когда-нибудь. Если не мы, то кто-то из наших сородичей использует их. В жизни всякое случается. Нет, мы их не бросим…
Илкэни проснулся рано. В меховом пологе было темно. «Почему мне не спится? – подумал он. – Обычно в это время я крепко спал. Может быть, это знак того, что новый день окажется интереснее, чем предыдущий? Но ведь вчера была кочевка…»
Остановились на новом месте у подножия сопки, где, по словам отца, много белого ягеля. Все было интересно. Особенно чаепитие в новом илуму. Еще слова отца о том, что те сокжои, за которыми гнались волки, должны остановиться где-то тут. Такие ягельные места сами манят оленей…»