Тарагай Мэхээлэ доволен. Добродушная улыбка не сходит с его моложавого мясистого лица. Понятна его радость. Ламут привез пушнину. Есть лисьи, соболиные, беличьи, горностаевые шкурки. Скоро ему предстоит поездка в город. Губернатор будет доволен.
– Друг Тонмэй, до весны следующего года постарайся еще добыть пушнины. Желательно приезжай санным путем, – улыбаясь, балагурит купец.
Тонмэй сидит молча и думает: «Ты не знаешь нашей жизни. Сколько сил потратили, сколько пота пролили мы в погоне за зверьками. Ты этого не знаешь. Мы сами могли бы торговать своей пушниной. Но вы обложили нас со всех сторон. За уклонение от сдачи пушнины грозите судом… Тяжка наша кочевая жизнь. Но это наша жизнь, наш мир. Дух Гольца Тонмэя ограждает нас от вашей жадности. Далеко живем от вас. Наша непроходимая тайга и наши горы спасают нас…»
– Чего молчишь, друг Тонмэй? О чем так глубоко задумался? – громкий голос Тарагая прервал мысли Тонмэя.
– О жизни задумался. Мысли разные лезут в голову. Их разве запретишь? – отозвался Тонмэй.
– Это хорошо. Коли человек мыслит, значит, он живет. В этом наше отличие от зверей. Правильно говорю?
– Ты большой человек. Однако верно толкуешь.
– Вот ты о жизни, говоришь, задумался… Радоваться надо этой жизни. – Тарагай Мэхээлэ от своих слов и сам воодушевляется.
«От вашего ясака бы нам избавиться… Даром же отбираете», – мысленно возражает таежник, а вслух ничего не сказал.
– Проси у меня все, что хочешь, друг Тонмэй. – Тарагай Мэхээлэ смотрит на своего гостя.
Тонмэй взглянул на купца.
– Заварного чаю бы нам подкинул, что ли, – замялся он.
– Так, значит, чай?.. Хорошо, – купец вынул долговую книгу, взял в руки карандаш, записал. – Что еще? Говори, не стесняйся. Про чай записал.
– Мучаемся без курева… Чуть не сходим с ума.
– Запишем про табак. Дальше говори.
– Забыли вкус лепешки давно.
– Так, мука нужна. Какая жизнь без хлеба?.. Дам тебе муки.
– Жена моя твою просьбу выполнила. Просила, если можно, немного сатина, ситца.
– Благодарен ей сильно. Дам, дам все это.
– Немного свинца и пороха для охоты.
– Сами делаете пули?
– Нужда заставляет крутиться, так что приходится всему учиться. Никто не поможет, коли сами нерасторопны.
– Вы, ламуты, толковые люди, – согласился купец.
Вдруг приоткрылась дверь. Заглянула жена купца и мягко проронила:
– Мэхээс, стол накрыт.
Сели за стол. Радушный хозяин широким жестом развел руками, приглашая гостей:
– Угощайтесь, дорогие мои гости. Это все для вас…
Ламуты смущенно переглянулись. Хозяин, не мешкая, налил в рюмки разбавленного спирта.
– Тост за здоровье наших гостей. За вас, друзья! – с такими словами он опрокинул лысую голову и залпом опорожнил рюмку. Тонмэй мельком бросил взгляд на сыновей, затем негромко кашлянул и тоже выпил. Нэргэт с Илкэни не стали пить. Зато с аппетитом стали уминать мягкие лепешки. Работницы подали наваристый суп.
– Ешьте суп, не стесняйтесь. – Тарайгай Мэхээлэ с улыбкой смотрит на парней.
Гости с осторожностью стали есть жирный суп. У себя дома они много мяса едят, а супом не балуются. Обычно выливают на землю, иногда, остудив, дают охотничьей собаке… И то немного…
– Вот жеребятина… А вот говядина. Отведайте, гости мои.
Тарагай Мэхээлэ и Тонмэй снова выпили.
Купец расспрашивает про житье-бытье ламутов. Удивляется:
– Разве у вас нет постоянного жилья?
– Мы кочевые люди.
– Понятно, что кочуете. Но на холодную зиму нужен же теплый деревянный дом…
– Мы на одном месте не оседаем. Олени наши пасутся по тайге, мы следуем за ними, – рассказывает Тонмэй. – Гонимся за зверями. Соболь или белка не сидят на одном дереве. Они ловкие, быстрые. Мы кочуем вслед за ними.
– Я не смог бы так жить, – покачал головой Тарагай Мэхээлэ.
– Почему? Приезжай к нам. Не пожалеешь, – оживился Тонмэй.
Тарагай Мэхээлэ рассмеялся:
– Честно скажу, боюсь. Кроме того, далеко придется добираться до вас. Не выдержу такую долгую поездку.
– Почему же? Летом в самом деле трудновато будет. А вот зимой на оленьих упряжках мы бы прокатили тебя по нашим таежным местам быстрее ветра.
– Все это, как мне кажется, совсем иной мир. Не для меня он. Еще чем вам близка кочевая жизнь, друг Тонмэй?
– Учим своих детей умению жить своим умом, быть отважными.
– О, это хорошо!.. До вас, насколько мне известно, доезжал мой конкурент, купец Улахан Мурун. Так ведь?
Тонмэй ответил:
– Да, это так. Мы хорошо знаем Улахан Муруна. Добрый, щедрый якут.
– Добрый, да еще и щедрый?! – почему-то засмеялся Тарагай Мэхээлэ.
Тарагай Мэхээлэ за пушнину и замшу расщедрился. Повел гостей к большому амбару. Отплатил чаем, табаком, двумя мешками муки. Ламуты были вне себя от радости.
– В долгу не останусь. Ты меня знаешь… – Тонмэй взволнованно пожал руку купца.
– Знаю твою честность, друг Тонмэй, – сказав так, купец отвел Тонмэя в угол амбара и зашептал ему на ухо.
– Не знаю, получится ли… – отвечал Тонмэй.
– Ты гордый, сильный таежник. Тебе все под силу, – улыбаясь, сказал Тарагай Мэхээлэ. – Как закончите с делами, заходите в дом. Перед дорогой чаю выпьем.
Тонмэй стал укладывать покупки. Вынул два запасных пустых мешка. Половину муки высыпал в старые мешки. Дорога дальняя. Поклажа у вьючных оленей должна быть под силу им.
Сыновья подвели оленей. Верховые оседланы. На других – небольшие крепкие седла, перетянутые ремнем – подпругой. На них положили тяжелые вьюки и тоже закрепили ремнями. После этого навьюченных оленей привязали связкой к своим верховым учагам. Хотели поскорее выехать из села, но, коли купец велел, вновь зашли в купеческий дом.
– Чего робеете? Вы же для меня свои люди, – добродушно засмеялся Тарагай Мэхээлэ.
– Неудобно как-то, – отозвался Тонмэй.
– Ну сами подумайте, как я могу отпустить вас со двора, не напоив чаем?.. Садитесь за стол, – пригласил купец.
Расселись. Жена купца налила чай. Тарагай Мэхээлэ налил себе и Тонмэю по рюмке спирта. Парням не стал наливать. «Утром даже не притронулись к рюмкам. Хорошие, видать, ребята, для которых один отцовский взгляд серьезный запрет». Оба выпили. Тарагай Мэхээлэ пододвинул гостю расшитый кисет с табаком. Тонмэй набил трубку, зажег и затянулся. Прикрыл от удовольствия глаза.
Купцу самому приятно, когда гость от блаженства на седьмом небе.
После чаепития Тонмэй выкурил еще одну трубку, Тарагай Мэхээлэ спросил:
– Еще чем могу тебе подсобить, друг Тонмэй?
Тот посмотрел на Тарагая, опустил голову. Хозяин понял, что у ламута есть что-то недосказанное. Скромность – хорошее качество для любого человека.
– Чую, у тебя есть что-то недосказанное. Говори, не стесняйся. – Тарагай Мэхээлэ решил разговорить ламута.
Тонмэй кашлянул в кулак и произнес:
– Тойон Мэхээлэ, у меня есть одна забота. Все время голову ломаю, как ее разрешить. Моя маленькая голова, однако, не в состоянии ее решить.
– Что такое? Что произошло? – спросил Тарагай Мэхээлэ. Добродушная улыбка исчезла с его круглого лица.
– Пока не найдем выход, трудно будет нам жить.
– Слушай, друг Тонмэй, что вокруг да около загадки расставляешь? Говори прямо, что вас заботит? – Перед ламутами сидел совершенно другой тойон, суровый с непроницаемым лицом.
– Без собак остаемся. У моего старшего сына сохатый копытом проломил голову шибко храброй собаке. У меня самого один Мойто остался.
– Ты об этом хотел сказать?
– Об этом.
Тут Тарагай Мэхээлэ взорвался громким смехом. Смех у него громкий.
Ламуты удивленно переглянулись. У хозяина слезы выступили на глазах. Вот наконец он взял себя в руки.
– Ох и рассмешил ты меня. Давно так не смеялся. Надо же, а? Грешным делом о плохом было подумал. Может, кто-то заболел и находится при смерти. А речь, оказывается, про собаку. Ой, смех! – У него снова затряслись плечи.
– Как жить нам без собаки? Она надежнее человека, – заговорил Тонмэй.
– Тебе собака нужна? Я правильно понял?
– Как бы нам раздобыть щенка…
Тарагай Мэхээлэ опять захохотал.
– Эрэк бэй дылди эрэмэтэллэн урэчин[85]. – Тонмэй встал и шагнул к двери. Сыновья последовали за ним.
Тарагай Мэхээлэ догнал их возле вьючных оленей:
– Простите меня. Я вижу, вы обиделись… Все-все. Я найду щенка к следующему вашему приезду. Как назло сейчас щенка у меня нет.
Дарья, пожилая якутка, заторопилась домой, чтобы подогреть остаток вчерашней крупяной каши. Сын скоро вернется домой голодным. Она на ысыахе переживала за сына, когда тот в хапсагае схватился с крепкими парнями-односельчанами. Откуда у него возьмутся силы против сытых сыновей местных тойонов.
«Круглый год мой Маппый пасет табуны Тарагай Мэхээлэ. За ними нужен глаз да глаз. Подолгу пропадает в аласах зимой и летом. Сын в отца пошел. Упрямый и крепкий… Если бы мой Байбал остался в живых, мы бы до сих пор жили у Улахан Муруна. Бедный мой муж заболел сильно и не выжил. Работящий был. Сын весь в него пошел. Тарагай Мэхээлэ выторговал Маппыя у Улахан Муруна коневодом для своих табунов. Сюда переехали. Моя младшая сестра Анисья осталась одна. Как она жила прошедшие годы, толком и не знаем. Проезжие как-то рассказали, что она от кого-то понесла ребенка… От кого – неведомо…»
Вошел радостный Маппый, держа в руках большой мусэ.
– Мать, привез тебе свою награду, – воскликнул Маппый, передавая солидный кусок мяса матери. Дарья обрадовалась. Не помнит, когда в последний раз так радовалась.
– Кормилец мой! – воскликнула мать, подошла к сыну и нежно погладила по голове. Он единственный и последний сын, нажитый от Байбала. Дарья была еще молода, когда муж подорвался на работе. Все время болел, потому больше детей так и не нажили. Видя, как сохнет по мужчине Дарья, к ней подкрадывался Тарагай Мэхээлэ, но Дарья при живом еще муже не позволяла себе вольностей.