Добрый олень для охотника как дар божий. С таким оленем даже дальние кочевки – не расстояние. Легко тащит на себе ездока на гору. Человек без особых усилий настигает свою добычу и никогда на ночь не остается под открытым небом. Не зря Буюкэна жалеет теперь Апанас. Есть отчего тревожиться его сердцу. Обо всем этом думает он, всматриваясь в оленьи следы на песчаных плесах и поглядывая на ягельные горные склоны. Весь поглощенный поисками оленя, человек ни о чем другом не помышлял. А зря… Знающий себе цену Апанас позабыл о скрытой опасности тайги. Пусть даже на малое время. Но и его достаточно, чтобы таежные дебри проявили свое коварство.
Беда навалилась нежданно. Молодой олень, на котором он ехал, громко фыркнул, рванулся в сторону и был таков. Апанас не понял, что произошло, и свалился на землю. Не успел он опомниться и встать на ноги, как тут же услышал над собой рык. И тут же с ужасом увидел, как когтистая медвежья лапа падает ему на лицо. Человек отчаянно закричал и, защищаясь, перевернулся на живот, изо всех сил втянув голову в плечи. «Пропал… Как нелепо и просто», – в последний миг успел подумать он…
Едва Апанас скрылся из глаз за ближней сопкой, Бетукэ, чувствуя свою вину, поехал следом. Ему вспомнилось, как ночью между кустами ерника он увидел дымящийся медвежий помет. Судя по всему, зверь находился неподалеку. Обо всем этом он просто не успел рассказать Апанасу. Хотел поведать об увиденном, не торопясь, степенно. Зачем ему о могучем владыке спешно рассказывать, будто увидел росомаху?.. Тут уважение и почтение надобны к хозяину тайги. Апанас, как назло, не стал задерживаться и сразу поехал на поиски отколовшегося учага. Кто знает, возможно, Буюкэн стал жертвой медведя. Но он, Бетукэ, этим утром ничего подозрительного в самом деле не заметил. Тревожась за сородича, даже не попив чаю, лишь прихватив бердан, теперь он спешил за Апанасом. Надеясь догнать его, он торопливо понукал и без того ходко шедшего учага…
Он подоспел вовремя. Еще издали заметил, как в чащобе промелькнула крупная тень. «Это он… точно он!» – Бетукэ показалось, что зверь подкрадывается к нему. Он стал еще сильнее понукать оленя. За чащей начиналось редколесье. Быстрее бы до него добраться… И вдруг впереди одновременно с медвежьим ревом прозвучал отчаянный крик, разорвав застоявшийся летний воздух. Бетукэ похолодел от страха. Теперь все его мысли об одном Апанасе. Как помочь ему? Как спасти его? Ничего не видно, кругом деревья. В это время чуть стороной пробежал верховой олень без седока. Сомнений не осталось, зверь напал на человека. Бетукэ показалось, что прошла целая вечность с того момента, когда раздались медвежий рык и крик человека. Но на самом деле все произошло внезапно и стремительно. Он соскочил с оленя и изо всей мочи заорал: «Апана-ас!». Выхватил бердан, с силой дернув затвор, загнал в ствол патрон, затем двинул затвор вперед и, направив дуло поверх деревьев, спустил курок. Гром выстрела эхом покатился над лесом и отозвался в горах. Бетукэ, не переставая кричать и ничего не замечая перед глазами, стал пробираться вперед. Едва пройдя с десяток шагов, увидел человека, ничком лежащего между кустами на земле. Он вздрогнул и остановился, словно вкопанный. И тут же, опомнившись, бросился к человеку. Рывком перевернул на спину размякшее тело Апанаса. Он был весь в крови. От него исходило слабеющее тепло. Значит, живой. Радость жаром окатила Бетукэ. «Апанас, дорогой… Очнись, открой глаза…» – повторял он, нагнувшись над растерзанным сородичем. Быстро оглянулся вокруг. Выдернул клок мха и влажной стороной положил на лоб Апанаса. «Подожди, друг, я мигом!» – он, нарочно выговаривая слова громко, рванулся в сторону тальниковых прутьев, выросших среди леса. Тальники без воды не растут. Должна быть вода. И точно, между кочками блестели неглубокие лужицы. Бэтукэ сунул в воду большой клок мха. Мох, впитав воду, мигом отяжелел. Апанас по-прежнему не подавал признаков жизни. Только комары кишели над ним. Бетукэ принялся выжимать воду из мха прямо на лицо сородича. Апанас едва слышно простонал. Тогда парень нарвал и смочил еще мха, вернувшись, бережно приподнял голову Апанаса, положил на свое бедро и, чуть промокнув запекшиеся губы, стал лить воду тому в рот. Сколько времени прошло? Бетукэ разжег костер. Когда пламя заиграло, обложил его мхом. Получился дымокур. Наконец Апанас открыл глаза. Но вскоре снова впал в забытье. «Дух Гольца Тонмэя! Пожалей детей Апанаса. Они не выживут без него. Верни жизнь Апанасу, не дай ему умереть, прошу тебя…» – молил Бетукэ, всматриваясь в ягельный склон горы, будто там затаился кровожадный зверь. «Ты почему вдруг сорвался на нас, абага? Чем мы, бедные ламуты, провинились перед тобой?»
Глава одиннадцатая. Тайахсыт
Путники подъехали к становью к вечеру. Сородичи с ликованием встретили возвращение Тонмэя и его сыновей из поездки к якутам. Давно их ждут. Они наконец-то приехали. Без них чувствовали себя неуютно. Тонмэй не успел расспросить у матери Нелтэк, как жили они в их отсутствие. Сородичи один за другим поспешили к чора-дю Тонмэя. Каждый подходил и степенно здоровался за руку с Тонмэем. Радужная улыбка не сходила с загорелых лиц сородичей. Ламуты отличаются светлой кожей лица. Летний воздух и солнечная жара оставляют на их лицах заметные свои следы, потому теперь они выглядят смуглыми.
– Как съездили? Все ли было благополучно в пути? – допытывался Дэгэлэн Дэги, когда все наконец расселись.
– Благодаря благопожеланию Духа Гольца Тонмэя, наша поездка сложилась благополучно, – отвечает Тонмэй. Он первым делом раскурил трубку и пустил ее по кругу. Первым, кому протянул исходящую желанным дымком трубку, был Дэгэлэн Дэги. И по преклонному возрасту он удостоился чести первым затянуться сладостным табачным дымком, и по житейской мудрости. Кроме того, Тонмэй не забывает доброту старика, когда тот одарил его, Тонмэя, пускай небольшой, но такой желанной щепоткой табака в прошлую монтэлсэ (раннюю осень).
Сладостный табачный дымок медленно плыл по чора-дю. Ламуты втягивали его ноздрями. Каждый, как только трубка доходила до него, с упоением закрывал глаза и глубоко затягивался. По неписаному кодексу таежной кочевой жизни они не позволяли себе лишних затяжек. Все должно быть по чести. Ламуты, знающие тяготы суровой жизни, по своей сути честные люди. Это их отличительная черта, которую у них не отнимешь.
Пока курили, в чуме стало тихо.
Тонмэй доволен тем, что подарил сородичам пусть небольшой, но вожделенный миг. Он понимал, что сородичи с нетерпением ждали его возвращения. Знали и верили, что без табака он не вернется.
– Как встретили вас якуты? – спросил Дэгэлэн Дэги.
– Якуты – щедрые люди. Я думаю, нам надо с ними почаще встречаться, – тихо, но четко говорит Тонмэй, слегка скользнув взглядом по сыновьям, словно ища у них поддержки.
– Неужели забыли, кто первым пожил у якутов? – смеясь беззубым ртом, воскликнул старик Дэгэлэн Дэги.
– Знаем, знаем… – оживленно загудели все. Это была нестареющая тема для веселья. Родичи любили подшучивать над безобидным стариком. Тот охотно позволял им делать это.
Лицо Тонмэя расплылось в широкой улыбке.
– Сколько прошло времени, как ты вернулся от якутов? – спросил он.
– Сам не помню.
– Давеча купец Тарагай Мэхээлэ шутя или всерьез помянул о том, что в селении Улахан Муруна жил какой-то тунгус. Потом этот тунгус исчез. Искали его, да того и след простыл. Вскоре одна якутка родила ребенка. Будто бы от того тунгуса. Правда, сама женщина об этом не говорила, это якуты сами такие догадки строили. У меня допытывался Тарагай Мэхээлэ, дескать, не ваш ли сородич постарался осчастливить якутов? Я ему ответил, что мы об этом тунгусе ничего не знаем и не слышали…
Все повернулись к Дэгэлэн Дэги. А тот вдруг заартачился:
– Чего уставились на меня?! Я тоже, как и вы, ничего не знаю…
– Никто ж на тебя пальцем не указывает, дед. Не серчай на нас, – сказал кто-то.
Старик повернулся к Тонмэю с вопросом:
– А как поживают якуты, у которых вы погостили?
– Они хорошо и дружно живут. Как мы, не кочуют. Живут в намазанных глиной и коровьим пометом избах, – ответил Тонмэй.
– А тебе, Гулуни, что там приглянулось? – спросил Дэгэлэн Дэги.
Ламуты, подмигивая друг другу, игриво улыбались, глядя на старика, мол, отвлекает всех от щекотливого вопроса.
– Якутов я не видел. Отец с Нэргэтом и Илкэни съездили к ним. Я с оленями остался у костра.
– Дельно говоришь. Как оленей оставишь без присмотра на новом месте? Жалко, однако, что не глянул на якуток, – голос у Дэгэлэн Дэги вполне серьезный. Все дружно захохотали.
– А ты, Дэги, не спрячешься за словами, уж больно словоохотливым стал. Лучше скажи, когда зимовал у якутов, неужто не заглядывался на их женщин? Только скажи честно. – Добродушно улыбается Тонмэй.
– Тогда я был молод, еще не ведал, что такое женщина. Смотрел, конечно, куда же дену свои глаза-то? – старик за словом в карман не лезет, потому отвечает прямо.
Тонмэй повернулся к сыновьям:
– Чего молчите? Расскажите сородичам о своих впечатлениях.
Нэргэт глянул на Илкэни, словно прося, мол, начни ты. Илкэни опустил глаза. Тогда Нэргэт сказал:
– Певучие люди. В самом деле, хорошо поют…
– Подоспели к их веселью. Ысыах называется их праздник, – добавил Тонмэй, почувствовав, как сложно сыну рассказать об увиденном.
– Теперь ты, Илкэни, добавь что-нибудь, – отец обратился к младшему сыну.
– Нэргэт там поборолся, – сказал Илкэни.
Нэргэт покраснел. Ламуты с любопытством посмотрели на него.
– О, это интересно… И как же поборолся наш силач?
– Не дали побороться. Нэргэт поднял того парня и собирался бросить, но тойон остановил борьбу, – рассказал Илкэни.
– Зато братишка Илкэни оказался быстрее всех, – сказал Нэргэт.
– Ох молодец! – разом сказали все.
– Илэкни у нас быстрый и ловкий, как молодой олень, – добавил кто-то.
– Что-то Апанаса не вижу… – Тонмэй взглянул на мать Нелтэк, потом посмотрел на понурившихся сородичей. У него екнуло сердце. Это не к добру. То-то с самого начала не видно было Апанаса. Однако с ним что-то недоброе случилось. Он бы первым их встретил…