– Айыы Тан, ара! Абыраа![128] – изо всех сил завопил перепуганный Маппый.
Маппый верхового коня направил в глубокую воду, надеясь за собой увлечь тонущих лошадей. Ему это удалось. Ошалевшие от страха лошади поплыли за ним. Под ним сильный, опытный конь. Зная это, Маппый не думал о себе, и мысли не допускал, что сейчас в одно мгновение может сам утонуть в ледяной воде. Свались он с коня – и сгинет в ледяной мешанине. Обернувшись, громко зовет лошадей за собой…
Поздней ночью, крепко спящего мужа разбудила жена:
– Просыпайся, Мэхээлэ. Кто-то стучит в калитку.
Тарагай Мэхээлэ приоткрыл глаза:
– Ты о чем?.. Кто стучит?..
– Наверное, что-то случилось. Зря стучать не будут. Поднимайся, – испуганно шепчет жена.
Тарагай Мэхээлэ услышал громкий стук, откинул одеяло, сшитое из выделанных заячьих шкур.
– Где мои штаны?! Подай мне штаны! – крикнул жене.
Та подняла с пола тяжелые штаны. «Аж не помнит, где скинул собственные штаны… – ворчит она. – То-то шибко торопился, даже не помнит, где разделся…» И подумала: «Что с него возьмешь, когда таким родился, рассеянным. Но дело свое умеет делать, как бык ненасытен. Такой он мне больше по душе…»
– А где рубаха? Быстрее, где рубаха?! – окрик мужа прервал мысли жены. Она тут же подала рубаху.
Оделся, ноги сунул в теплые торбаза.
– Подай мне шапку! – Суетится, натягивая на себя волчий полушубок.
Жена нахлобучила на лысую голову мужа меховую шапку из лисьей шкуры.
– Видно, в самом деле, что-то невероятное случилось, коли среди ночи стучат… – бормоча на ходу юркнул наружу. Кромешная тьма тотчас поглотила его. Стук не стихает. У него крепкий, высокий забор и калитка с железным засовом.
Быстро семеня, подходит к калитке.
– Спать не дадут по-человечески. Кто там?! – недовольным голосом крикнул он. Сразу не стал открывать засов, мало ли что. Всяких хаамаайы, говорят, кишмя кишит везде. Они опаснее, чем таежные звери.
– Мой тойон! Это я, Маппый… Отвори калитку.
– Маппый?!
– Да-да… Это я…
Тарагай Мэхээлэ открыл калитку. Перед ним стоял человек весь в ледяном панцире. Он не узнал его.
– Кто ты?! Откуда явился так поздно?
– Это же я, Маппый. Не узнаешь?.. – Он весь дрожал.
– Это ты?! Зайдем в дом. Там поговорим. – Тарагай понял, как сильно замерз его конюх. Жена купца ахнула, увидев заледеневшего Маппыя.
– Достань мою охотничью одежду… Да побыстрее, – прикрикнул на жену купец. Повернулся к Маппыю и скомандовал:
– Раздевайся догола и накинь это! – Он бросил к ногам хамначита волчью шубу.
Маппый с трудом разделся и накинул на себя хозяйскую шубу.
В это время из дальней комнаты жена притащила мужнину одежду.
– Надевай это, – говорит Тарагай. – А ты сбегай к моим скотникам, разбуди их и скажи от моего имени, чтобы немедля натопили мою баню…
– А где твой конь?
– Тут рядом. Возле дома на привязи. Он тоже замерзает.
– Да что случилось?!
– Провалились в ледяную воду. – Маппый не стал обо всем говорить сразу.
– Черт тебя побери! Коня чуть не погубил. Ладно, потом разберемся, – чертыхаясь, Тарагай ушел в свою комнату. Вскоре вернулся с большой бутылью. Налил из нее в кружку.
– На, выпей, а то от простуды сдохнешь, – Тарагай подал кружку.
В нос Маппыю ударил крепкий дух спиртного. Он залпом выпил содержимое кружки. Сильнейший жар мгновенно охватил все его нутро. В голове зашумело. Маппый благодарно глянул на тойона.
В это время прибежала запыхавшаяся жена.
– Баню затопили. Скоро согреется.
– Давай наливай парню крепкого чаю! – Тагай слова жены пропустил мимо ушей.
Хозяйка разволновалось за человека, провалившегося в полымя. Дрожащими руками наливала чай.
Маппый выпил две кружки чаю.
– Спасибо, хозяйка! – поблагодарил он.
– Пошли в баню! – скомандовал тойон, подозрительно глянув на жену. – А то засиделся тут…
Оба вышли. Тарагай Мэхээлэ вскоре вернулся.
– Я велел хамначитам, чтобы из него горячим паром вытряхнули всю простуду!
– Где Маппый заночует? – спросила жена.
– Тебе не терпится, что ли, изведать его мужскую силу тайком от меня? – язвительно сострил муж. Налил себе в кружку спирту и выпил.
– Не болтай лишнее! – Жена острым взглядом резанула по мужу. Тарагай расхохотался.
– Шучу, шучу, не сердись… – задыхаясь от смеха, едва выговорил он. Жена обиженно надула губы. – Насчет коня тоже распорядился. Весь заледенел бедный конь. Выживет ли? Еле затолкали его в хотон, чтоб согрелся. Велел скотнику Байбалу, чтобы счистил с коня весь лед, потом насухо вытер спину, грудь, живот, а после подбросил побольше сена.
– Как я посмотрю, ты больше печешься о коне, чем о человеке, – съязвила жена.
Тарагай не остался в долгу:
– Я пекусь о нашем с тобой благе. А тебе, видно, молодой мужик нужен, то-то на этого хамначита пялишься…
Хороша баня у тойона. Маппый в жизни в первый раз попарился в настоящей бане. Жара такой силы, что Маппый задыхается, как рыба, выброшенная из воды на сушу. Пот льется с него градом, но чует как нутро его все еще не оттаяло. Тут вновь и вновь вспоминает, как еле доехал до деревни, весь замерзший, вся одежда на нем замерзла. Вытащил на себе верный конь.
Тойон пока не знает, какая трагедия произошла. Маппый не стал с ходу рассказывать обо всем, просто сил не было. Да и сам тойон не стал ни о чем спрашивать, сказав, что потом разберется.
Маппый благодарен ему. По-человечески обошелся. Байбал, скотник, заглянул и, прикрываясь рукавицами от жара, бросил:
– Маппый, в твоей избушке печь натоплена. После бани сразу туда не ходи. Пусть прогреется. Приходи сначала ко мне, чаю попьем, заодно малость поостынешь.
– Бахыыба, догор…[129] – благодарно откликнулся Маппый. – А где конь?
– У меня в хотоне. Придешь, увидишь.
У Байбала изба и коровник совмещены. Его супруга доит коров, ухаживает за телятами. А сам Байбал выполняет все наружные работы: подвоз льда, дров и сена. Детей у них нет. Родились трое, никто не выжил. Маппый привязан к нему с детства. Помогал, чем может. Подвернется удача на охоте, первый, с кем делился, Байбал.
Недавно у Маппыя случилось горе. Умерла мать. Долго болела. Вдвоем похоронили ее. Вырыли могилу, гроб сколотили. А на погребение пришли конюхи, скотники, их жены. Весь простой люд. Супруга Байбала состряпала скромную еду на поминки. Маппый, оставшись дома один без матери, долго плакал молча. Как тяжело было бы ему, если бы рядом не было Байбала и его супруги. Маппый потом уехал в свою землянку, к лошадям. Крутясь среди них, не замечал, как проходил день. Так и коротал время. А по ночам плохо спалось. Все тосковал по матери. Однажды приснилась ему мать.
Она зашла в дом помолодевшая. Не подошла к сыну, а стоя у двери молвила: «Сын мой, не горюй и не плачь по мне. Хочу вознестись к небесам, куда меня зовут айыылар[130], и не могу, ты меня держишь. Отпусти меня, сын». А он говорит: «Хорошо, мать, я всегда слушался тебя, лети туда, куда зовут. А я постараюсь справиться со своим горем».
С тех пор мать больше не снилась.
…После бани Маппый сразу прошел в хотон, где стоял его конь. Обнял коня за шею и долго стоял, без движения, пока его не оторвал Байбал: «Пойдем, после бани простынешь. С конем твоим все нормально».
Маппый говорит:
– Как померла мать, я осиротел. Совсем один остался. Только ты, Байбал, рядом. Да еще, знаешь, о ламутах, что приезжали, часто вспоминаю. Далеко от нас живут. По горам и тайге вечно кочуют. Сердцем чую, добрые, сердечные люди.
– Да, люди говорили, что ты с ними общался.
– Не только общался. Я их лучше, чем себя самого, узнал…
Маппый рассказал о лабазе, где ламуты для него оставили туши снежных баранов.
Долго сидели, общались два хамначита. Маппый рассказал обо всем, что произошло на озере с лошадьми.
Байбал испугался за Маппыя. Что станет с парнем, как и чем помочь, он не знал. Только догадывался об одном: тойон взбесится и это дело просто так не оставит. Мстительный, хара сордоох[131].
Тарагай Мэхээлэ чуть с ума не сошел, когда Маппый поведал ему о гибели лошадей. Он выхватил ружье с намерением тут же застрелить конюха. Лихорадочно дернул затвор бердана, загнал патрон в ствол и еще секунда – не миновать убийства человека, но произошло непредвиденное. В тот самый миг, когда Тарагай Мэхээлэ ствол бердана наставил на Маппыя, Ааныс с рысьей ловкостью нависла на бердан. «Уходи, Маппый!» – завопила женщина. Как тут же раздался выстрел. Тарагай Мэхээлэ всего трясло, бледный, потный, выпустил из рук бердан и тяжело сел на пол. Жена Ааныс плашмя лежала рядом.
– Что я наделал, паршивая душа?! – бормотал Тарагай, бессмысленным взглядом оглядываясь вокруг. – Не хотел тебя убивать, моя Ааныс. Как же так произошло, а-а…
Он не замечал бледного Маппыя, стоявшего возле двери. Нет, тот не убежал… Как оставить слабую женщину наедине с обезумевшим тойоном? Убьет же ее, невинную.
В это время шевельнулась Ааныс, подняла голову, села.
– Ты, моя Ааныс, жива?! Жива, да-а?! – вскричал Тарагай Мэхээлэ, обнимая жену.
Вот тут-то Маппый быстро повернулся и выскочил из дому.
А Тарагай Мэхээлэ то плакал, то смеялся, без конца целуя Ааныс и гладя ее волосы.
В самом деле, Ааныс была его неделимым сокровищем, неиссякаемой силой, безупречной гордостью и бесконечной любовью. Женился на ней по любви: Ааныс сама из бедной семьи. Ее мать, отец и трое младших братьев живут в соседнем наслеге. Тарагай Мэхээлэ в отцы годился ей, но влюбился, как юноша, едва увидев ее на ысыахе.
Когда он послал сватов, родители Ааныс не стали торговаться со знатным купцом, да и Ааныс безропотно дала согласие. Она не испытывала никаких чувств к купцу, но вышла за него замуж с одной лишь целью – как-то поддержать своих родных.