— Ну да, возможно. — Алек пытался скрыть свое замешательство, опять недоумевая, шутит этот человек или говорит всерьез.
— Императорское тело возвратилось в Австрию, — сказал граф Фольгер. — Времена были более цивилизованные.
— Все равно эту новость надо как-то осветить. — Херст повернулся к человеку, сидящему между Алеком и графом Фольгером: — Обязательно сделаете несколько снимков его высочества на мексиканской земле.
— Непременно, сэр, — кивнул мистер Фрэнсис, представленный Алеку как глава киностудии Херста. Вместе с молодой репортершей он должен был лететь на «Левиафане» до Нью-Йорка.
— Мы будем оказывать вам всяческое содействие, — заверил капитан Хоббс, салютуя мистеру Фрэнсису бокалом.
— Да что мы всё о политике! — с озорной беспечностью воскликнул мистер Херст. — Пора под вечер и развлечься!
По его знаку официанты проворно убрали со стола последние тарелки. Электрические огоньки в люстрах погасли, а стенной гобелен за спиной у Алека неожиданно собрался складками и отъехал в сторону, обнажив пространство, покрытое серебристо-белой тканью.
— Это у нас что? — прошептал Алек на ухо мистеру Фрэнсису.
— Сейчас будем смотреть последний шедевр мистера Херста. Возможно, одну из лучших кинокартин в истории.
— Ну, если шедевр, то определенно должно быть интересно, — авансом одобрил Алек, разворачивая стул так, чтобы сидеть лицом к экрану. Отец подобные развлечения у себя в доме запрещал; под запретом были, понятно, и публичные театры. Сейчас Алек, признаться, с живейшим любопытством предвкушал, что же это будет за зрелище.
Вот двое в долгополых белых сюртуках вкатили в зал машину на колесиках, расположив ее напротив стола так, что она была обращена к экрану. В целом машина имела сходство с кинокамерами, неотступно сопровождавшими Алека на протяжении всего дня, но глаз у нее впереди был всего один. Когда машина застрекотала, из этого глаза вырвался помаргивающий луч света, заполнив экран мелькающими темными силуэтами. И вот из них материализовались слова…
— Опасности Паулины, — возвещали чуть подрагивающие белые буквы, державшиеся на экране так долго, что их запросто мог бы несколько раз прочесть и перечесть любой малолетка. Затем появился помпезный логотип «Херст-Пате пикчерз». Луч проектора пробивал висящие над столом слоистые облака сигарного дыма подобно тому, как пробивает туман прожектор.
Наконец по экрану как угорелые заметались актеры и актрисы — в их числе, видимо, и та самая Паулина. Через несколько долгих минут Алек опознал в Паулине актрису, сидящую возле доктора Барлоу. В жизни лицо ее было достаточно приятно, но на мерцающем экране оно каким-то образом преображалось в белолицего призрака с глазами, обмазанными темной косметикой.
Мятущиеся образы чем-то напоминали театр теней, виденный ими в Стамбуле. Только его черные тени были до филигранности четки и грациозны, а это мельканье резало глаза суматошной рябью в грязно-серых полутонах с расплывчатыми гранями, и как-то слишком уж живо и одновременно призрачно напоминало реальный мир.
Между тем переменчивая игра света решительно заинтриговала проницательных лори. Проснулся и внимательно смотрел на экран Бовриль; не мигая, поблескивали в темноте глаза зверка доктора Барлоу.
Экранные персонажи целовались, в нелепейших полосатых жакетах дергано играли в теннис, махали друг другу руками. Мизансцены перемежались надписями, поясняющими ход какого-то нервозного сюжета — иезуитский шантаж, роковые болезни, изменники-слуги. Словом, все достаточно неприглядно, если бы не сама Паулина, которая каким-то образом пленяла воображение Алека. Она была молодой наследницей, которой по замужеству полагалось несметное состояние, однако она, прежде чем остепениться, хотела еще и повидать мир.
Эта наследница немного напоминала Дэрин — такая же находчивая и бесстрашная, хотя состояние позволяло ей не маскироваться под мальчишку. По странному совпадению, первым ее приключением был подъем на аэростате, и события разворачивались во многом так, как описывала свой первый день в воздушной службе Дэрин — молодая женщина, уносимая по воле ветра в полном одиночестве и для своего спасения вынужденная полагаться исключительно на собственную сметку, кусок веревки и несколько мешков балласта.
Без намека на панику Паулина выбросила из корзины аэростата якорь и стала спускаться по веревке, а Алек представил себе на ее месте Дэрин. Внезапно подергивание изображения, да и вообще все дефекты фильма словно растворились, исчезли как страницы хорошей книги. Вот шар уже летел мимо крутого утеса, и героиня, выпрыгнув прямо на кручу, принялась карабкаться к вершине. К тому моменту, как Паулина повисла на краю обрыва, а ее нареченный во весь опор кинулся спасать ее на шагоходе, сердце у Алека учащенно забилось.
И тут вдруг кинокартина остановилась, экран потускнел, а бобины с кинопленкой закрутились как пущенные на волю заводные игрушки. Нестерпимо ярко брызнул свет оживших электрических люстр.
Алек непроизвольно обернулся к мистеру Херсту:
— Но ведь это же еще не конец, явно! Что же там дальше?
— Вот, — довольно рассмеялся Херст, — это мы и именуем «подвесом», причем по очевидным причинам. В конце каждой части мы оставляем Паулину в крайне опасном положении — то привязанной к рельсам, то во взбесившемся шагоходе. Из-за этого зритель неизменно возвращается, чтобы досмотреть фильму до конца, чего мы, безусловно, ему черта с два позволяем!
— Подвес, — фыркнул Бовриль.
— Ловкий ход, — кивнул Алек, хотя на самом деле это казалось ему несколько подловатым, вот так умышленно заставлять зрителей дожидаться развязки, которая никак не наступает.
— Одна из моих наиболее ярких идей, — похвастался Херст. — Можно сказать, совершенно новый способ повествования!
— При этом старый, как «Тысяча и одна ночь», — буркнул Фольгер.
Алек на это усмехнулся, хотя, надо признать: кинокартина обладала неким магнетическим свойством, околдовывая как сказка при свете костра. Или же это была лишь игра воображения — с той поры, как Алек ударился головой, границы между реальностью и вымыслом стали какими-то размытыми.
— Однако вам, держу пари, не терпится увидеть на экране себя! — воскликнул Херст, компанейски кладя руки на плечи Алеку и Тесле.
— Своего рода взгляд в будущее, — с улыбкой заметил изобретатель. — Настанет день, когда человек сможет передавать кинокартины беспроводным способом, как это уже получается со звуком.
— Явление поистине интригующее, — сказал Алек, даром, что сама идея казалась жутковатой.
— Не беспокойтесь, ваше величество, — путая титулы, ободрил его мистер Фрэнсис. — Я позабочусь о том, чтобы вы смотрелись прилично. Это моя работа.
— Вы меня успокоили.
Алеку вспомнились собственные фотоснимки, которые он впервые увидел в «Нью-Йорк уорлд». В отличие от какого-нибудь живописного портрета они были неприятно реалистичны; его уши на них казались даже больше, чем на самом деле. Любопытно, как эти картины преобразят его черты — неужели на экране он будет смотреться так же заполошно и дергано, как Паулина вкупе со всеми персонажами?
Мысль об этой героине заставила его снова обратиться к мистеру Фрэнсису:
— А женщины в Америке в самом деле летают на аэростатах?
— Ну, во всяком случае, желают этого. «Опасности Паулины» такая популярная фильма, что наши конкуренты сейчас бьются над чем-то похожим, под названием «Превратности Елены». А мы в пику им уже планируем «Чреватости Ундины».
— Как похоже звучит, — подивился Алек. — Ну, а если не считать кинолент, женщины и вправду этим занимаются?
Мистер Фрэнсис пожал плечами:
— Надо полагать. Вы когда-нибудь слышали о Птице Миллман?
— Женщине-канатоходце? Но она-то циркачка. — Алек вздохнул. Если на то пошло, Лилит умеет пользоваться персональным воздушным змеем. Но она не циркачка, а революционерка. — Я имею в виду, обычные женщины у вас вообще летают?
В разговор вступил граф Фольгер:
— Мне кажется, принц Александр хочет спросить, маскируются ли американские женщины под мужчин? Этот вопрос с некоторых пор занимает его чрезвычайно.
Алек укоризненно посмотрел на вильдграфа, но мистер Фрэнсис лишь рассмеялся.
— Ну, насчет полетов не знаю, — сказал он, — но штаны они нынче носят повсюду. Я бы сказал, с размахом. А по сообщениям прессы, каждый из двадцати водителей шагоходов — женщина. — Он доверительно подался ближе: — Быть может, вы думаете подыскать себе в Америке невесту, ваше высочество? Какую-нибудь воинственную амазонку?
— Увы, это в мои планы не входило, — ответил Алек и, чувствуя настороженность Фольгера, добавил: — А пять процентов — это кое-что, не правда ли?
— Вы не желаете еще раз представиться мисс Уайт? — спросил, подмигнув, Фрэнсис. — Она, знаете ли, очень соответствует своему персонажу. Все свои трюки делает без дублера!
Алек посмотрел через стол на актрису, играющую Паулину. Помнится, имя у нее было какое-то неестественное — Перл Уайт. Сейчас она увлеченно беседовала с доктором Барлоу и ее лори (и о чем они втроем могут так самозабвенно беседовать?).
— А что, тема, вполне достойная новостей, — заметил мистер Фрэнсис. — Старлетка и принц!
— Старлетка, — сказал Бовриль, соскальзывая со спинки стула Алеку на плечо.
— Спасибо, но не стоит, — уклонился Алек. — Разговор с нею сейчас может лишить меня иллюзии.
— Очень мудро, ваше ясновельможное высочество, — глубокомысленно кивнул Фольгер. — Лучше не смешивать воображаемое с реальностью. На данный момент дела в мире слишком серьезны.
ГЛАВА 25
Пополненный припасами «Левиафан» поднялся в воздух на следующий день, ранним утром, за несколько часов до истечения суточного лимита. Глядя из окна каюты, Алек видел теперь, что скрыто за фасадом владений Херста. Строения здесь были не недостроенными, а скорее нежилыми, предназначенными для съемок в различных ракурсах, но не для жизни. Иными словами, бутафорскими.