– Хреново.
– Они наседают: избавляйтесь, мол, от этих ребят, они нам ни к чему! «Но мне, – отвечаю, – нужны». «На кой черт?» – спрашивают. «Я с ними подписал контракт». «Да что такое контракт! – говорят. – Это бумажонка, которую взять да и выбросить!»
– Не слабо.
– Жмут и давят, давят и жмут… И будут жать, покуда все масло из меня не выжмут. Я уже согласился сократить съемочный период с тридцати четырех до тридцати двух дней. Бюджет скукоживается… Им не нравится мой звукооператор. Хотят взять подешевле. И главное, говорят, гони в шею своих продюсеров, они нам на фиг не нужны.
– Что думаешь делать?
– Не могу я выкинуть Тима и Лэнса. Мы вот с какого конца решили попробовать. Завтра я и Тим завтракаем с одним адвокатом. Его весь Голливуд знает. Одно упоминание его имени нагоняет страху. Он все может. А Тиму он кое-что задолжал. После завтрака мы заедем к Фридману и Фишману и адвоката этого прихватим. Хорошо бы и ты за компанию прошвырнулся, а? Сможешь?
– Конечно. Куда и когда?
Завтракали у «Муссо». Заняли большой стол в углу. Заказали и выпивку. К нам подтягивался народ перекинуться словечком с юридическим светилом. Правда, все просто дрожали перед ним от страха. Но светило вел себя крайне великодушно. На нем был очень дорогой костюм.
Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты – се. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.
Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.
Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.
Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:
– Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.
Мы расселись вдоль стенки.
– Мистер Фридман, – начал Джон, – я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела.
Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.
– Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте – зачем?
– Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…
– А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!
За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:
– Пиявки! Пиявки! Пиявки!
И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет.
Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели.
Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:
– Нам никто не нужен. Светило откашлялся и произнес:
– Прошу прощения, но существует контракт… Фридмана подбросило в кресле.
– А ты заткнись, ученая задница!
– Я с вами свяжусь позже, – пообещал светило.
– Валяй! Свяжется он со мной! Попробуй свяжись, хрен заумный! Мне на тебя плюнуть и растереть!
Мы поднялись и направились к двери. Пошептавшись, Тим и светило отвалили. Джон сказал, что хочет продолжить беседу. Я тоже остался.
Мы снова сели.
– Не могу я платить этим парням, – сказал Фридман.
Джон подался вперед и погрозил пальцем:
– А какого же черта ты, Гарри, заставляешь их даром ишачить?
– А мне в кайф, когда на меня задарма ишачат.
– Разве ж это справедливо? Они уже несколько месяцев проработали! Ты должен им заплатить.
– Ладно, дам им пятнадцать тысяч.
– То есть тридцать на круг – за несколько месяцев?
– Нет, зачем, я дам пятнадцать на двоих.
– Это невозможно!
– Все возможно.
Тут он обратил внимание на меня.
– А это что за парень?
– Автор сценария.
– Староват что-то. Долго не протянет. Я урежу ему гонорар на десять тысяч.
– Руки коротки, я сам ему плачу.
– Тогда с тебя сниму десятку, а ты уж с него.
– Кончай, Гарри…
Фридман поднялся из-за стола, прошел к кожаному дивану у стены и, растянувшись на нем во весь рост, уставился в потолок и замолк. Потом послышалось всхлипывание. Глаза Фридмана наполнились влагой.
– Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!
Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.
И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:
– Это ведь будет художественная картина, так?
– Ну да, – кивнул Джон.
Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.
– Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!
Джон встал.
– Мистер Фридман, нам пора.
Мы двинулись к двери.
– Джон, – сказал Фридман, – этих кровососов надо отпустить. Пиявки! – услыхали мы его крик уже за дверью.
Мы пошли в сторону бульвара.
Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.
Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас и нам пришлось сделать крюк.
А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.
Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.
Стук пришлось повторить.
– Кто там? – раздался голос Джона.
– Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.
– Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.
– Прошу!
У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.
– Жизнь – пустая штука, – возвестил он. Джон закрыл дверь на цепочку.
Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.
– Это что – термиты прогрызли?
Джон засмеялся.
– Ага. Садитесь.
Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.
– Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются и – бах-бах-бах – продырявили дверь. И – тишина.
– Но мы, слава богу, живы, – констатировал Франсуа. – Сидим и винцо попиваем.
– Они пытаются выкурить нас отсюда, – сказал Джон. – На все идут, чтобы мы сделали ноги.
– Придет час, и мы их протянем навсегда, – вставил Франсуа.
– У них больше пушек, чем у копов, – сказал Джон. – И они гораздо чаще пускают их в ход.
– Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, – заметила Сара.
– Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли – такую прорву денег бросить коту под хвост!
– А жистянку свою дорогую под хвост пустить – дешевле, что ли? – сказал Франсуа, делая внушительный глоток.
– Вам хоть заснуть удается? – спросил я.
– Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покою нет. Решетки на окнах – фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь – за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.
Из-под пола раздался громкий стук.
– Слыхали?
Франсуа вскочил и затопал ногами.
– Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!
Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того. Франсуа сел.
– Ужас какой! – сказала Сара.
– Твоя правда, – отозвался Джон. – Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.
– Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.
– Да, – ответил Джон. – Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок – «Вэ-шестьдесят шесть». Чтобы в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.
Воцарилась тишина.
– Как кинцо? – спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.
– Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…
– Например? – спросила Сара.
– Ну, например, нам понадобилось взять напрокат кинокамеру.
– Камеру напрокат?
– Ara. A на студии говорят, что, мол, нельзя.
– Почему? – спросил я, подходя к окну, чтобы взглянуть на старину «фолькса».
– Потому что в прошлый раз «Файерпауэр» им за прокат не заплатила. Пускай, мол, сперва за старое расплатятся, а заодно и авансик внесут.
– И что – расплатились?
– Да. Франсуа поднялся.
– Пойду посчитаю цыплят, – объявил он и вышел.
– А Франсуа не трухает? – спросила Сара.
– Нет, – ответил Джон. – Он чокнутый. На днях сидел один, вдруг является парочка. Один с пером. И тот, что с пером, говорит: «Деньгами давай!» А Франсуа ему: «Сам давай!» Бухой был вдрабадан. Схватил палку и давай их дуплить. Они выскочили как ошпаренные, Франсуа за ними, палкой погоняет и орет: «Вон из моего дома! Ищите другого дурака! И нечего моих цыпок пиздить!» И так по всей улице.
– Они его запросто убить могли.
– А ему море по колено.
– Повезло ему, – сказала Сара.
– Да. Скорее всего, помогло то, что он француз, а не американец. У них к французам такой ненависти нет. Кроме того, они смекнули, что он с прибабахом, и вообще не все же из них убийцы. Есть и простые человеки.
– Ты хочешь сказать, что не все они человеки? – спросила Сара.
– Слишком человеки, – ответил Джон. Вошел Франсуа.
– Пересчитал цыпок. Все на месте. Поболтал с ними. С цыплятушками своими побеседовал.
Франсуа сел. Джон наполнил его стакан.
– Хочу замок, – сказал Франсуа. – Хочу шестерых детей и большую толстую жену.
– Зачем тебе все это? – спросил я.