Я еще разок приложился к бутылке и передал ее Саре.
Не отрываясь от экрана. Там изображали социальное дно. Была ночь, развели костер. Для социальных низов герои выглядели слишком прилично одетыми. И совсем не походили на бродяг. Больше на голливудскую массовку или телевизионных статистов. И у каждого – машина с прицепом. Прямо с конвейера. Я таких и не видал никогда. Может, их специально наштамповали для съемок?
– Дай бутылку, – попросил я Сару.
Подняв ее над головой, я сделал внушительный глоток. И снова услыхал за спиной шипение.
– Что за люди! – пожаловался я Саре. – Чего им от нас надо?
– Ума не приложу.
Я опять стал глядеть кино про бродяг с автоприцепами. Один из них толкал речь. Остальные внимали.
– …бывало, просыпаюсь – не пойму, где я. Одеваюсь, выхожу, ищу машину – нет. И черт ее знает, куда подевалась. Иной раз часами искал…
– Это правильно, – сказал я Саре. – Со мной такое тыщу раз случалось.
Сзади опять зашикали.
– …я не вылезал из вытрезвителей. Деньги терял. Зубы мне высаживали. В общем – совсем пропащий был человек. И еще мой кореш-собутыльник Майк погиб в автоаварии.
Сара ткнула меня в бок.
– А теперь я в полном порядке. Сплю прекрасно. Начинаю чувствовать себя полезным членом общества. И Господь мне дороже этой дьявольской пьянки.
На глазах у него выступили слезы.
Сара опять меня пихнула.
А парень на экране продекламировал стишок:
Вот я опять нашел себя,
Я снова человек.
Из бездны Бог меня воззвал,
Я завязал навек.
Он поклонился, и все зааплодировали.
Потом завела речь женщина. Она пристрастилась к выпивке на вечеринках. Оттуда все пошло. Стала пить в одиночку. Цветы на окнах завяли, потому что она перестала их поливать. В потасовке с дочкой пырнула ее столовым ножом. Муж тоже запил. Потерял работу. Не вылезал из дома. И они пили вместе. Однажды она села в машину и уехала, взяв с собой чемодан с вещами и кредитные карточки. Пила в мотелях. Пила, курила и смотрела телик. Она любила водочку. Раз ночью прикорнула с сигаретой, и постель загорелась. Приехали пожарные. Она лежала в драбадан пьяная, в одной ночной рубашке. Кто-то из пожарных ущипнул ее за ягодицу. Она засмущалась, прыгнула в машину как была, в дезабилье, прихватив только сумочку. Ехала и ехала как заведенная. К полудню следующего дня очутилась на пересечении Бродвея и Четвертой улицы. Резина стерлась, и она ехала на ободах, оставляя на асфальте колеи. Ее остановил полицейский. Загребли в изолятор. Шли дни. Никто не приходил ее навестить – ни дочь, ни муж. Она была совсем одинока. И вот однажды она сидит с воспитателем, и тот ее спрашивает: «Зачем же ты так упорно губишь себя?» – а она глядит на него и видит: на нее смотрит не воспитатель, а сам Спаситель. Вот и все…
– А как она догадалась, что это Спаситель? – громко спросил я.
– Что там за тип? – послышался в ответ чей-то голос.
Бутылка моя на тот момент опустела. Я откупорил новую.
Тут третий персонаж завел свою историю. Костер все горел и горел. Хотя никто не подбрасывал в него поленьев. И никто эту компанию не беспокоил. Закончив рассказ, третий исповедующийся полез в прицеп и вытянул оттуда дорогущую гитару.
Я отхлебнул и передал бутылку Саре.
Парень подтянул колки и запел. Вполне правильно, поставленным голосом.
Пошла панорама: камера выхватывала то одно лицо, то другое. Все были зачарованы музыкой; кое-кто плакал, другие блаженно улыбались. Наконец песня кончилась, раздались жаркие сердечные аплодисменты.
– В жизни не видывал такой липы, – сказал я Саре.
А кино все не кончалось. Актеры по очереди рассказывали свои истории. На свет божий было извлечено еще несколько дорогих гитар. Потом последовал грандиозный финал. Появилась ударная звезда. Все лица обратились к нему. Наступила пауза. Тут он запел. Песню подхватила женщина. Подтянули другие. Слова, оказалось, всем известны. Вступили гитары. Зазвучал хор надежды и братства. Смолк. Кино кончилось. Зажегся свет. Пэт Селлерс поднялся на сцену. Зал зааплодировал.
Выглядел он ужасно. Лицо мертвое, глаза безжизненные. Он начал говорить.
– Я не пью уже пятьсот девяносто пять дней… Взрыв аплодисментов.
Селлерс продолжал:
– Я излечиваюсь от алкоголизма… Мои друзья тоже излечиваются от алкоголизма.
– Пошли отсюда, – шепнул я Саре.
Мы прикончили бутылку. Поднялись и направились на выход, к машине.
– Черт, – сказал я, – а Джон где? Куда он делся?
– Он был в зале, – ответила Сара.
– Он, между прочим, хотел нас ввести в киношную элиту.
– Да, там прямо плюнуть некуда было – сплошные члены академии.
Мы сели в машину и двинулись к шоссе.
Я пришел к выводу, что большинство тех, кто причисляет себя к алкашам, вовсе даже не алкаши. Чтобы сделаться заправским алкоголиком, требуется не меньше двух десятков лет. Я стал им на сорок пятом году жизни и еще ни разу об этом не пожалел.
Мы вырулили на шоссе и направились навстречу реальности.
А сценарий все-таки надо было писать. Я сидел у себя наверху наедине с IBM. Сара была в спальне через стенку справа. Джон внизу смотрел телевизор.
А я, значит, сидел у себя. Бутылка уже наполовину опустела. Никогда еще я не испытывал таких трудностей, никогда не страдал от писательского запора. Это дело всегда давалось мне играючи. Я слушал радио, попивал себе, а слова сами ложились на бумагу.
Джон, конечно, прислушивался к стуку машинки. Так что приходилось хоть что-нибудь выстукивать. Я принялся за письмо приятелю, который преподавал английский в университете Кол на Лонг-Бич. Мы переписывались уже двадцать лет.
Я начал:
Привет, Гарри!
Ты спрашиваешь, как дела? Совсем неплохо. Позавчера с бодуна поехал ко второму заезду, выиграл десятку. Я уже не заглядываю в «Бюллетень скачек». По моим наблюдениям, те, кто следует его советам, продуваются с гарантией. Я изобрел собственную систему, о которой, конечно, не стану распространяться. Знаешь, если у меня вконец разладится с писаниной, я, пожалуй, переключусь на тотализатор.
Я выработал свою систему благодаря познаниям в начальной военной подготовке, приобретенным в средней школе. Нам приходилось изучать такой кирпич – учебник по вооружению, там был раздел, посвященный артиллерии. Как сейчас помню, было это в 1936 году, задолго до изобретения радаров и прочих умных штук, с помощью которых можно все рассчитать, сидя за столом. Эта книжка вышла до начала эры IBM, а может, впрочем, и позже, не уверен. Наш капитан, бывало, спрашивал: «Ларри, как по-твоему, сколько до неприятеля?»
– Шестьсот двадцать пять ярдов, сэр.
– Майк?
– Четыреста ярдов, сэр.
– Барни?
– Сто ярдов, сэр.
– Слим?
– Восемьсот ярдов, сэр.
– Билл?
– Триста ярдов.
Потом капитан складывал эти ярды и делил на число ответов. В данном случае конечный ответ был 445 ярдов. Ориентируясь на эту дистанцию, и вели условную бомбардировку, обеспечивающую разгром противника.
Спустя много лет на ипподроме меня вдруг осенило: отчего бы не применить свои познания в области артиллерии к лошадям? Эта система исправно мне послужила, но, как часто бывает, вмешался человеческий фактор: монотонность утомляет, и тогда начинаешь метаться из стороны в сторону. Мне обязательно нужно, чтобы под рукой было штук 25 разных систем, основанных на неординарной логике. Я люблю свободу маневра.
Надеюсь, у тебя все в порядке и наши юные студентки не слишком тебя изнуряют, хотя, может быть, лучше надеяться на обратное.
Слушай, а правда, что Селин и Хемингуэй умерли в один день?
Надеюсь, у тебя все в порядке?…
Пусть они плачут,
твой —
Я вытащил лист бумаги из машинки, сложил, надписал конверт, нашел марку. Ну вот, программа на вечер выполнена. Я допил бутылку, открыл другую и пошел вниз.
Джон сидел перед выключенным телевизором. Я принес стаканы и сел рядом. Налил вина.
– Слышал, как ты стучал, – сказал Джон.
– Джон, я писал письмо.
– Письмо?
– Хлебни.
– Ладно.
Мы выпили по первой.
– Джон, ты мне заплатил за этот долбаный сценарий…
– Да, но…
– У меня не получается. Я торчу там, наверху, мучаюсь, а ты тут сидишь и прислушиваешься к стуку машинки. Это тяжко.
– Я мог бы уходить куда-нибудь по вечерам.
– Нет, лучше тебе совсем съехать. Я так не могу. Прости, старик, я свинья, я свиной потрох, но тебе надо подыскать другое место. Иначе я не смогу писать. Такой уж я слабак.
– Понимаю.
– Правда?
– Конечно. Я все равно собирался съезжать. – Как?
– Франсуа возвращается. Покончил со своими делами во Франции. Мы хотим поселиться вместе. Я подыскиваю место. И кажется, уже нашел. Просто не хотел говорить тебе раньше времени.
– А вы потянете?
– Деньги у нас есть. Мы объединяем капиталы.
– Может, тогда ты в самом деле простишь меня за то, что я чуть не вышвырнул тебя на улицу?…
– Пустяки. Ты избавил меня от необходимости извиняться за неожиданный отъезд.
– Надеюсь, ты не пытаешься обдурить старого пьяницу?
– Да нет же. Но все же скажи: ты написал хоть несколько строчек?
– Кое-что накорябал.
– Позволишь взглянуть?
– Конечно, дружок.
Я пошел наверх, взял несколько готовых страничек, принес в гостиную и положил на кофейный столик. Потом поднялся в спальню.
– Сара, идем праздновать!
– Что именно?
– Джон нас покидает. Я снова смогу работать!
– А ты его не обидел?
– Надеюсь, что нет. Просто возвращается Франсуа, они собираются снять квартиру на двоих.
Мы спустились вниз. Сара принесла третий стакан. Джон углубился в чтение.
Увидев меня, он расплылся в улыбке.
– Гениально, черт тебя подери! Я не сомневался, что у тебя получится!
– Ты ведь не станешь издеваться над старым пьяницей?