— Конни, Хелен, Аннетт, Роберта… Группа по самоусовершенствованию. На прошлой неделе были занятия, но Констанция на них не явилась. Должна была приехать — и не приехала.
— Ничего не понимаю, — крикнул я, — какие занятия?
— У меня. Опять учу ее. Где темное — где светлое, где шепотом — а где во весь голос, где мягко, а где — на разрыв… Готовлю к новой роли. Хочет, видите ли, стать другим человеком. Собой — прежней. Но я, честно говоря, не знаю, как у нее это получится. Актеры ведь такой народец — они же не могут вообще не играть. Уильяму Филдсу приходилось специально тренироваться, чтобы сыграть в водевиле роль самого себя — Уильяма Филдса… Вы даже не представляете, какие это оковы. Вот и Констанция. Она именно с этим ко мне пришла: «Помоги мне заново найти себя». А я ей прямо сказал: «Извини, дорогая, но я понятия не имею, чем бы я мог тебе помочь. Если действительно хочешь обрасти новой кожей — ступай к священнику…»
Священник! При этом слове в голове у меня прогремел вечевой колокол.
— Ну, ладно, хватит… — капризно сказала Джин Харлоу. — А то мы с вами забрели уже в какие-то дебри… Чао-какао! — Брэдфорд скрылся в окне.
— Квикли… — как в бреду, пробормотал я. — Надо звонить Крамли…
— Ты с кем говоришь? — спросил Генри. — Я только уловил, что речь идет про какие-то фигли-мигли.
— Да нет, про Альберто Квикли. Он же — кролик, вылезающий из шляпы, он же — призрак отца Гамлета.
— Ага… — сказал Генри.
Глава 35
Мы высадили Генри на Сентрал-авеню, где жили какие-то его родственники с приятным говором. После чего Крамли сразу отвез меня к дому Альберто Квикли, про которого мы знали, что ему девяносто девять и что он был первым «учителем» Раттиган.
— Я был первым, кто дактилоскопировал Констанцию по системе Бертильона[471], — сказал он, — от макушки до кончиков пальцев…
После этого Квикли немедленно перешел к себе любимому.
Прославился он в водевилях, где обычно выступал под именем «мистер Метафора» и играл сразу по несколько ролей… В «Оливере Твисте» он так изображал в одиночку всю шайку Фейджина, что зрители в зале молили о пощаде… В «Лавке древностей» — играл вообще все роли до одной… Вне всякого сомнения, он был самым зловещим из всех призраков Марли и бледнее, чем сам По… Критики в один голос кричали, что Темза выходит из берегов от слез, которые проливаются, когда под звуки реквиема Квикли в образе Тоски[472] бросается с башни в вечность…
О себе мистер Метафорический Квикли говорил долго и убедительно, не скупился на метафоры и, кажется, получал истинное удовольствие от своего рассказа. Но когда в качестве угощения он предложил мне Лючию, которая должна была сойти с ума[473] — прямо здесь, в маленькой гостиной, переоборудованной в мини-театр, — я подумал, что это уже слишком. И категорически отказался — как от любезно предложенных мне бумажных платочков Kleenex, так и от самой Лючии.
— Стоп! Баста! — выкрикнул я, скрестив руки перед грудью. — Давайте вернемся к Констанции.
— Ну, с ней лично я знаком мало, — сказал он. — Зато хорошо помню ее в качестве Кэти Келли… Двадцать шестой год, первое творение Пигмалиона!
— Пигмалиона? — прошептал я, мгновенно сложив в уме фрагменты головоломки.
— А Молли Каллахан, двадцать седьмой год, помните?
— Смутно.
— А Полли Риордан, двадцать шестой?
— Что-то припоминаю.
— Кэти была Алисой в Стране чудес, Молли — Молли в «Безумной Молли О’Дэй», а Полли, соответственно, — «Полли из цирка», в том же году. Так вот, и Кэти, и Молли, и Полли на самом деле все — Констанция. Представьте себе волшебный котел: ныряет в него никому не известное имя, а выныривает уже знаменитость. Это я подучил ее: кричи громче: «Я — Полли!» Чтобы продюсеры закричали в ответ: «Да! Да, детка, ты — Полли!» И все получилось: первый фильм с ней сняли за шесть дней. Потом я переделал ее — и натравил на самого льва Лео[474], чтобы вцепилась ему в глотку. «Я — Милашка Кэти Келли…» — «Да! Да!» — завопил весь львиный прайд. Второй ее фильм сварганили дня за четыре. Потом Келли исчезла, Молли взобралась на радиобашню RKO[475], и — понеслось. Молли, Полли, Долли, Салли, Герти, Конни плодились как кролики и вместе с Констанцией резвились на студийных лужайках!
— И никто за все годы так и не догадался, что Констанция играла не одну роль, а несколько?
— Это я, Альберто Квикли, добыл для нее славу, богатство и почет! Превратил ее в жар-птицу, несущую золотые яйца! Никто так и не узнал, что некоторые имена на Голливудском бульваре придуманы Констанцией. А сколько туфель она впечатала в бетон у Граумана своей кукольной ножкой — и все разного размера, от тридцать шестого до тридцать девятого.
— И где теперь эти Молли, Полли, Салли, Герти, Конни?
— Этого не знает никто — даже она сама. Наверное, поросли быльем… Вот, у меня остались шесть разных адресов — за двенадцать летних сезонов… Годы — вот где легче всего спрятаться. В них тебя прячет сам Господь… Стоять-бояться! Как меня зовут?!
Шаркая ногами, он прошелся по кругу. Мне кажется, я даже слышал скрип его старых костей.
— Ну! Ну же! — Он изобразил на лице муку.
— Мистер Метафора!
— Ты знал! — Он свалился без чувств.
Я тут же склонился над ним, в полном смятении. И вдруг он вытаращил на меня один глаз.
— Это же было кулуарное имя, не для всех! Приподнимите меня повыше. Раттиган сбежала… из-за меня, — выпалил он без всякого перехода. — Я ее напугал. Я хотел… это была инсценировка. Кто-то ведь должен был, наконец, заинтересоваться, когда жили все эти Полли-Молли и существовали ли они вообще. И мне сам бог велел это сделать — не будь я Фейджин, Марли Скрудж, Гамлет и Квикли в одном лице… Признаюсь, с годами меня все больше мучила ревность. Я все сильнее злился, вспоминая, как сначала заполучил, а потом потерял ее. Злился, но ничего не предпринимал. Помните, как Гамлет откладывал расправу над коварным злодеем, убившим призрака его отца? В это время Офелия и Цезарь жаждали крови… Шли годы, злоба накапливалась… Вскоре одно только воспоминание о Констанции поднимало у меня в груди целую армию мстителей. И вот, когда мне перевалило за девяносто, все во мне поднялось и потребовало возмездия. Я не нашел ничего лучшего, как послать Констанции эту дурацкую Книгу мертвых. Старый дурак! Наверное, это из-за меня она от всех и сбежала…
Мистер Метафора помолчал, переводя дыхание.
— Вызовите «Скорую», — сказал он. — У меня сломаны берцовые кости и грыжа в паху. Вы записали все это?
— Потом запишу.
— Не откладывайте. Пишите сразу. Через час я буду уже в Валгалле[476] излагать все это статуям. Где моя кровать?
Я уложил его в кровать.
— Ради бога, успокойтесь, — сказал я. — Вы говорите, послали Констанции Книгу мертвых?
— В прошлом месяце Женская Лига кино организовала какую-то вшиво-блошиную распродажу актерского барахла. Мне перепало несколько карточек Фербенкса, рукопись песни Кросби[477] …но это не важно. Главное, что там же я откопал старую записную книжку Раттиган, всю исписанную телефонами ее бывших хахалей. И вот тут-то меня и переклинило. Старый хрен, я почувствовал себя змеем-искусителем. Продался дьяволу по дешевке — испил яду… Подумал: почему бы не отнять у Раттиган спокойный сон? Дождался, когда ее не будет, подкинул ей Книгу мертвых и был таков… Наверное, она там чуть не обделалась от страха?
— Да уж не без этого… — Я вгляделся в ухмылку, блуждавшую на лице мистера Квикли. — Так-так. Значит, к смерти почтенного господина с Маунт-Лоу вы не причастны?
— Вы про того губошлепа, которого Констанция бросила первым? Что — этот старый болван дал дуба?
— Представьте, его убили газеты.
— Представляю — газетные критики делают это на раз-два.
— Да нет, не критики. На него свалились две тонны старых номеров Tribune.
— Какая разница как, — главное, что убили.
— И Царица Калифия — тоже не ваших рук дело?
— А-а-а… Эта. Ноев ковчег, каждой твари — с три короба наврали. Высоко/низко, холодно/горячо. Верблюжье дерьмо, лошадиные яблоки. Это которая сказала Констанции, куда идти, — и та пошла? Что — тоже скончалась?
— Упала с лестницы.
— Не, я не сталкивал.
— А потом еще священник…
— Братец ее? Тоже не я. Калифия сказала ей, куда идти. А священник — прямиком отправил к дьяволу! Ну, Констанция и пошла… Скажите, а этот-то от чего? Нет, вы посмотрите — все! Все уже поумирали, прости господи!
— Она просто… слишком сильно на него накричала. Я так думаю, что это она.
— Накричала? И вам известно, что именно она кричала?
— Нет.
— А мне — да.
— Вам?..
— Вчера ночью я слышал голоса, думал, что во сне. Вернее, один голос — кажется, ее. Думаю, мне она кричала то же самое, что и бедолаге священнику. Хотите узнать что?
— Жду с нетерпением.
— Ну, так вот. Она кричала: «Как мне вернуться, где следующий след, как мне вернуться?»
— Вернуться?
Веки Квикли дрогнули, как стрелки прибора, который показывал движение мысли. Он всхрапнул.
— Брат указал ей, куда идти, и она пошла… Но потом она сказала: «Я заблудилась, покажите мне дорогу»… Значит, Констанция хочет, чтобы ее нашли… Верно?
— Да. Или нет… Бог ее разберет!
— Похоже, она и сама ничего не разберет. Наверное, из-за этого и все ее вопли. А мне плевать. У меня дом крепкий — из кирпича. Мой — уж точно устоит.
— У других что-то не очень устоял.
— У первого мужа, у Калифии и у братца?
— Боюсь, это слишком долгая история.
— И путь до дома ваш далек?[478]