— Знаешь, Фриц, что ты только что сказал?
— Что, что! «Святая Жанна»!
— Господи, Фриц, как ты не понимаешь? Мы сбились со следа из-за того, что она сказала отцу Раттигану. Она кричала: «Я убила их, убила! Помоги мне их похоронить!» И мы подумали, что она говорит о старике Раттигане с Маунт-Лоу, о Царице Калифии с Бункер-Хилл… А ведь все на самом деле не так! Она их не убивала, она просто хотела, чтобы ей помогли убить… Констанцию!
— Еще не легче. Приехали… — проворчал Крамли.
— «Помоги мне убить Констанцию!» — говорила Констанция. Спрашивается, зачем? Ради Жанны д’Арк! Вот ответ. Ей просто до зарезу нужна была эта роль. Она же целый месяц к ней готовилась. Так ведь, Фриц?
— Подожди, я только выну монокуляр и вставлю обратно… — Фриц смотрел на меня застывшим взглядом.
— Послушай, Фриц! Она прекрасно понимает, что эта роль не ее… И все-таки есть один способ, чтобы она смогла стать Святой Жанной!
— И какой же, не скажешь ли?
— Скажу ли! Ей просто нужно было убежать от тебя, вернуться в свое прошлое — и жестко пересмотреть всю свою жизнь… Вырвать с корнем, убить одну за другой все свои сущности, изгнать всех призраков… И только потом, когда все эти Констанции будут мертвы, можно было приступать к заданию. Только тогда она могла бы попробовать приблизиться к этой роли — только попробовать, без всяких гарантий, что получится. Она ведь в жизни не играла ничего подобного. Такого шанса у нее еще не было никогда. Но все это обретало смысл только при одном условии: она должна убить свое прошлое. Как ты не понимаешь, Фриц? Этим объясняется все, что происходило в последнюю неделю. С Констанцией, со всеми остальными… Все эти ее внезапные появления, исчезновения и воскрешения из ниоткуда…
— Нет, нет! — замотал головой Фриц.
— Не нет, а да, — сказал я. — Как только ты назвал имя, мне сразу все стало ясно. Святая Жанна — вот он, настоящий мотив. Недостижимая мечта всех женщин на этой земле…
— О господи, убейте меня!
— Нет, Фриц! Ты будешь оправдан! Это же ты разгадал этот ребус! Теперь, если мы найдем Констанцию и скажем ей, что, может быть, возможно, не исключено — она получит этот шанс… С некоторой долей… — Я запнулся. — Фриц! Ну, говори…
— Что?
— Если Констанция внезапно преобразится в Орлеанскую Деву… Если она будет выглядеть неправдоподобно молодо, изменится чудесным образом — тогда ты дашь ей эту роль?
Фриц нахмурился.
— Только, пожалуйста, сделай милость, не надо на меня давить!
— Я не давлю. Но послушай. Разве у нее не было в жизни периода, когда она могла сыграть Деву?
— Да, был, — помолчав, сказал Фриц. — Но тогда было — тогда, а сейчас — это сейчас!
— Выслушай меня. Если все же случится чудо — и у нее получится? Просто подумай о ней, как будто — вот она, стоит здесь. А от прошлого абстрагируйся совсем. Вспомни ту Констанцию, которую ты знал когда-то… Ей бы ты дал эту роль — если бы она попросила?
Фриц взял в руки свой стакан. Потом поставил его и наполнил из запотевшего хрустального графина. И наконец сказал:
— Ну, хрен его знает… Наверное, мог бы. Но только не дави на меня. Ради всего святого, не дави!
— Фриц, а если мы найдем ту самую Констанцию и она тебя попросит — согласишься ли ты хотя бы… подумать?
— О господи! — взорвался Фриц. — Мама моя дорогая! Да! Нет! Не знаю!
— Фриц!
— Черт возьми, прекратишь ты ныть или нет! О’кей! Согласен! Но только — подумать!
— Отлично! Потрясающе! Теперь, если только нам удастся…
Независимо от меня мой взгляд заметался по берегу, пытаясь отыскать вдалеке вход в этот чертов водосток. Когда я спохватился — было уже поздно.
И Крамли, и Фриц все просекли.
— А юноша-то, не будь дурак, знает, где Медея, — сказал Крамли.
Знаю, да, конечно, знаю! Сам же и спугнул ее своими идиотскими воплями!
Фриц направил монокуляр на слив водостока.
— Это оттуда ты явился? — спросил он.
— Вот именно — явился не запылился… — фыркнул Крамли.
— Ну да, не я был за рулем… — виновато сказал я.
— Какого черта было вообще лезть в эту сточную канаву? Что толку с того, что ты нашел там свою Раттиган? Ты же снова ее потерял.
Да, потерял! Как это ни прискорбно!
— А может быть… — задумчиво протянул Фриц. — Заметь, я сказал — может быть… ты просто не туда пошел?
— Что значит — не туда?
— Здесь, в этом чокнутом Голливуде, — продолжал Фриц, — можно ожидать чего угодно. Почему ты так уверен, что путь в водостоке только один? Эти туннели вполне могут разветвляться на несколько направлений.
— На юг, на север, на запад и… — на этом слове я невольно запнулся, — и на восток.
— На восток! — гаркнул Фриц. — Ja, на восток!
В ту же секунду каждый из нас мысленно совершил бросок через холмы и спустился вниз, прямо к Глендейлу. Никто и никогда не бывает в Глендейле. Там можно оказаться только в одном случае.
Если ты умер.
Фриц Вонг подкрутил свой огнедышащий монокуляр, и на губах у него появилась самая порочная из всех улыбок, которые бывают в природе.
— Клянусь своей печенью! — сказал он, взяв в объектив весь восточный фронт. — Это будет грандиозный финал. Сценарий не понадобится. Хотите знать, где она прячется? На востоке! Ушла под землю!
— Куда-куда ушла? — спросил Крамли.
— Это же Раттиган… Хитрая лиса, хищная кошка… Она уходит под землю, прячется в норе, сбегает от позора. Она смертельно устала от всех своих жизней. Единственное ее желание — завернуть их всех в ковер Клеопатры[507] — и поместить в банк Вечности. С глаз долой. В темноту. А под землей места много… — Он выдержал паузу, наслаждаясь нашим ожиданием. — Особенно на Форест-Лаун.
— Господи, Фриц, это же кладбище!
— Кто тут режиссер, в конце концов? — сказал Фриц. — Ты просто не туда свернул — к свежему воздуху, к морю, к жизни… А Раттиган — пошла на восток, на зов Смерти. Смерть позвала ее — от имени их всех. И она ответила им — уже от имени самой себя.
— Складно звонишь, — сказал Крамли.
— Ты уволен, — парировал Фриц.
— А я и не нанимался. Что дальше?
— Пойдем и докажем, что я прав!
— То есть, по-твоему, Раттиган спустилась в дождевую канализацию и пешком отправилась на восток — или поехала, или ее подвезли?
— Вот именно! — сказал Фриц. — Так и буду снимать. Это же готовый фильм. Пальчики оближешь…
— Но зачем ей идти именно на Форест-Лаун? — попытался возразить я, смутно подозревая, что не кто иной, как я сам, ее туда и отправил.
— Чтобы умереть! — с торжествующим видом объявил Фриц. — Кто читал повесть Людвига Бемельманса[508] — о старике, который, когда умер, поставил себе на голову зажженную свечу, обвешался венками и, будучи единственным участником похоронной процессии, прошествовал в могилу? Констанция сделала примерно то же самое. Отправилась в последний путь — и теперь уже в последний раз… Ну так что, я завожу мотор? Кто-нибудь еще едет? Поверху поедем — или под землей?
Я посмотрел на Крамли, он — на меня, а потом мы оба — на слепого Генри. Он уловил наши взгляды — и коротко кивнул.
За это время Фриц успел уйти — не забыв прихватить водку.
— Идите первыми, — сказал Генри. — Только материтесь почаще и погромче, чтобы я вас не потерял.
Мы двинулись к драндулету — сначала я и Крамли, потом — Генри.
Фриц уже сел в свою машину. Прямо перед нашим носом он хлопнул дверцей и посигналил.
— Давай-давай, колбасник хренов! — крикнул Крамли.
— Эй! Где тут ближайшее шоссе для смертников? — Автомобиль Фрица взревел и подпрыгнул на месте.
Мы стояли на распутье, поглядывая то внутрь туннеля, то на дорогу.
— Ну что, куда едем, красавчик? — спросил Крамли. — В Дантов Ад или на трассу 66?
— Дай подумать… — сказал я.
— Можешь не трудиться! — выкрикнул Крамли.
Мы поискали глазами машину Фрица — ее нигде не было.
И только повернув головы направо, мы увидели, как в глубине туннеля прощально тают два красных огонька.
— Проклятье! — прорычал Крамли. — Этот козел все-таки рванул через трубу!
— Что будем делать? — спросил я.
— Ничего не делать! — С этими словами он полностью утопил педаль газа.
Мы развернулись и нырнули в туннель.
— Это же безумие! — заорал я.
— Пить надо меньше! — Крамли грязно выругался. — И еще три раза так!
— Хорошо, что я этого не вижу… — сказал Генри, который сидел на заднем сиденье и разговаривал со встречным ветром.
Мы двинулись по водостоку, держа курс в глубь материка.
— А мы проедем? — спросил я. — Какая тут высота потолков?
— Около трех метров, — прокричал Крамли. — Чем глубже забираешься, тем выше свод. В Глендейле вода стекает с гор, там канал вообще широкий. Держитесь крепче!
Машина Фрица почти скрылась из виду.
— Вот урод, — сказал я. — Интересно, он имеет хоть малейшее представление о том, куда ехать?
— Имеет, — кивнул Крамли. — До Китайского театра, а потом налево — и прямиком в сад мраморных камней.
Наш мотор завывал так, что мог бы озвучивать конец света. В этом грохоте толпа лунатиков, которая замаячила впереди, показалась мне особенно жуткой. Я узнал их.
— О господи! — завопил я. — Мы их собьем! Нет! Не сбавляй скорость! Они же ненормальные! Только не останавливайся!
Мы не останавливались. Мотор ревел. Мимо нас, увековеченная на стенах, пролетала история Лос-Анджелеса… Наскальные рисунки, граффити, шокирующие иллюстрации быта бомжей, сороковой год, тридцатый, двадцать пятый, гадкие рожицы, пошлые картинки, и ничего живого…
Наконец, мы врезались в самую гущу подземных психов, которые встретили нас визгливыми воплями. Крамли сбавил скорость, но не остановился. Мы просто ехали и резали толпу пополам, разбрасывая ее направо и налево.
Вдруг один из призраков поднялся и, пошатываясь, начал что-то бормотать.
Эд, Эдвард, Эдди… О, Эдуардо! Это опять ты?