Он вспомнил Карен и ухмыльнулся. Мускулистый, лоснящийся от масла юноша, болтавшийся возле автобусной остановки, подошел позондировать почву:
— Вы не в мою сторону едете, мистер? — напевно осведомился он через опущенное стекло правой дверцы, а его рука уже тянулась к ручке.
Ухмылка Росса мгновенно сменилась насупленными бровями.
— Нет, не в твою! — рявкнул он. — И отойди от моей машины.
— Не выпендривайся. — Мальчишка попятился. — Если я не в твоем вкусе, так чего орать?
Чего орать! Росс сердито нажал на газ и унесся от светофора.
Он что, похож на клиента за рулем? Чтоб при свете дня к тебе цеплялся юнец с предложением услуг! Дурак не узнал его?
Он резко повернул налево и въехал на стоянку. Ему нужно хорошенько поразмяться. А то теперь он только трахает Карен Ланкастер — вот и все его разминки. Лицо у него снова прояснилось.
Ну, стерва! Может, талант у нее наследственный. Старина Джордж всегда был большой ходок по этой части. И дочка вся в отца.
И, снова улыбаясь, Росс вошел в клуб.
— Стоп! — резко скомандовала Монтана, повернувшись к ассистенту. — Перерыв на десять минут. Я хочу поболтать с Бадди.
Она уже шесть раз с ним говорила. Шесть дублей. Лучше у него не получалось. Только хуже. Но он был лучшим из них всех.
У него было что-то свое личное, а ведь это самое главное. Что получилось бы у Николсона без его презрительной усмешки? У Иствуда без невозмутимо-ледяного взгляда? В первую очередь свое, а уж потом умение играть. И ей удастся разбудить его. Да, непременно. Она осторожно подошла к нему. Он вполголоса нервно бормотал текст.
— Э-эй! — произнесла она мягко. — Ты же меня не слушаешь, а? Ни одно мое слово до тебя не доходит.
— Да нет же, — ответил он, жалея, что не может провалиться сквозь землю.
— Расслабься, — проворковала она. — Это же очень простой эпизод, только расслабься, не торопись, не подгоняй себя.
— У меня реплики не получаются. Никак…
— Забудь про реплики, — успокаивала она. — Я хочу, чтобы ты показал мне сущность этого человека. Не напрягайся, просто покажи мне Винни.
Он растерялся.
— Позабыть реплики? Вы меня поддавливаете. Я всю ночь не спал, я знаю всю роль наизусть. То есть по-настоящему знаю!
«Так чего же ты мажешь и мажешь?»— хотелось ей спросить.
Но она удержалась, обняла его за плечи и увела со съемочной площадки.
— Бадди, — сказала она негромко, — я знаю, ты можешь сыграть этот эпизод. Не думай я так, то не стала бы тебя пробовать.
— А? — Он немножко расслабился.
— Зачем бы тратить зря твое время и мое? Ты хорош, я это чувствую. Ты очень хорош — только забудь про реплики и позволь себе стать Винни. Если реплики не ложатся, не беда. Останься Винни и говори, что захочешь. Не порть и этого дубля. Дай убрать в коробку что-то кроме того, как ты говоришь «на хрена!».
Он смущенно кивнул. Бадди Хадсон получил свой шанс и просрал его.
— Я знаю, что вам нужно, — заверил он ее, вздохнув. — Ну, поверьте. До меня дошло. Вот увидите!
Она ободряюще улыбнулась и задержала на нем тигриные глаза.
— Снимем еще дубль, и на этот раз ты нам покажешь, так?
Он облизнул сухие губы и кивнул.
— Верняк, дамочка.
Она легонько поцеловала его в щеку и ушла за камеру.
К нему подскочила гримерша и попудрила его.
— Удачи! — шепнула она.
Именно это ему и требуется в жизни — немножко удачи.
— Ты готов, Бадди? — спросила Монтана.
Он кивнул. К горлу подступила желчь, все внутри напряглось.
— Помни! Ты — Винни. Ну, ладно. Действуй!
Действуй… Войди в кадр из-за камеры. Посмотрись в зеркало — он инстинктивно взъерошил волосы. Звонит телефон. Бери трубку. Реплики. Куда подевались дерьмовые слова? Он что — еще раз соврет?
Первая реплика вышла нормально. Пауза. Закури сигарету.
А дальше что? Забыл. И последовал ее совету. Заговорил своими словами. Представил себе, что звонит Ангель, и запел соловьем, как у них с ней прежде было.
Внезапно он забыл про камеру, про съемочную бригаду, про страх забыть и соврать. Он словно был у себя дома — уверенный в себе, обаятельный, добрый старый Дружок Бадди.
Монтана напряженно следила за ним. Ну наконец-то! Текст пошел ко всем чертям — он импровизировал как опытный профессионал. От него волнами исходил магнетизм. О черт! Если пленка передаст то, что он делает, все в порядке!
— Стоп! — ликующе крикнула она.
Он так вошел в роль, что не сразу сообразил, что его уже не снимают.
— То, что нужно, — сказала она, подходя к нему. — Спасибо, Бадди, ты был чудесен.
— Правда?
— Таким, как я предсказывала.
— Э-эй! — К нему возвращалась уверенность в себе. — Я только-только разогрелся. Может, еще разок?
Она покачала головой.
— Там ждут еще двое, и времени больше нет. Ты же не хочешь, чтобы они лишились своего шанса, верно?
Он расплылся в улыбке, переполненный адреналина.
— Конечно.
Она улыбнулась, на мгновение их взгляды встретились, а потом она сдвинула тонированные очки для чтения с волос на переносицу и очень по-деловому протянула ему руку.
— У тебя получилось, и я очень рада. До свидания, Бадди.
Желаю удачи.
До свидания! Да что она — с ума сошла?
— Э-эй… — Он судорожно сглотнул. — А когда я узнаю?
— Мы свяжемся с твоим агентом.
С каким еще агентом? Но признаться в печальном факте, что агента у него нет и не было, никак не приходилось. Придется поддерживать непрерывную связь с Ингой.
— Да, — сказал он неловко. — Но примерно когда?
— Когда мы решим, — ответила она твердо, кончая разговор.
И, повернувшись, направилась к двери, напевая про себя. Она испытывала почти такое же опьянение, что и он. Поработать с актером — и получить результат! Это взбадривало, как ничто другое.
Ей не терпелось увидеть его на экране.
Неудивительно, что Нийл забывает обо всем, когда снимает фильм. Ведь все в руках режиссера. Он… она творит магию.
И какое это наслаждение!
Бадди проводил ее взглядом. Ей-то хорошо! Она свое получила. А каково ему?
Подошла гримерша.
— Последний дубль был потрясающ! — объявила она с восторгом. — Не удивлюсь, если роль отдадут тебе. Меня ты просто с ног сшиб.
Вот это другое дело! Приятно послушать. Он преисполнился самоуверенности.
— А почему ты так считаешь? — спросил он.
— Чувствую, и все тут.
— А другие пробы ты видела?
— Пока только одну. И он тебе в подметки не годится.
— Еще бы! Но все-таки расскажи мне о нем. — Он взял ее за локоть. — Пойдем выпьем кофе.
Невредно узнать что-нибудь о конкурентах. Очень невредно!
Глава 24
Какими одинаковыми выглядят окраины всех городов. Съезды за съездами с гигантских шоссе, возле которых ютятся одноликие бензоколонки, мотели и кафе.
Дек хотел только одного — ехать быстрее все вперед и вперед.
Огайо, Индиана, Миссури, Оклахома уносились назад справа и слева, почти незамеченные. Шоссе обрело гипнотическую силу, звало его, манило милю за милей к конечной цели.
Джой манила его и морочила.
Джой смеялась над ним.
Он часто замечал, как она смеялась.
Стерва.
Она теперь мертвая.
Сама виновата.
— Я хочу познакомиться с твоими и составить планы. Хватит мной помыкать. — Она злобно на него уставилась. — Слышишь, что я говорю?
Конечно, он слышал. Она твердила одно и то же неделю за неделей, а он неубедительно отговаривался.
— Ты что, думаешь, я для них нехороша? Так, что ли? Забирай свое хреновое кольцо и запихни его, куда солнце не светит! — Она сдернула с пальца дешевенькое гранатовое колечко и швырнула в него. — Либо ты меня с ними познакомишь на этой неделе, мальчик, либо катись куда подальше!
Он хотел на ней жениться. Он не передумал. Только лучше было бы пожениться втихую. А тогда он привел бы ее домой, и им пришлось бы ее принять.
Он ей так и предложил, но она и слушать не захотела. Нет, пусть все будет «по-приличному», требовала она. «Как у всех людей». Она даже купила журнал «Новобрачная»и вырезала фотографию подвенечного платья.
— Они что, не хотят со мной знакомиться? — спрашивала она мрачно. — Не желают знать невесты своего драгоценного сыночка?
Он не решался признаться, что вообще им про нее не заикался.
Какую бы девушку он ни привел в дом, они ее не одобрят. И уж подавно не одобрят Джой, ярко одетую, намазанную, в вихрах оранжевых волос.
— На следующей неделе, — неуверенно пообещал он.
Он же ее любил. Она удовлетворяла его плоть, а ведь это же и есть любовь.
— Ну, смотри, если опять соврешь… — Она зашипела, как помоечная кошка.
Он не врал. Но почему от мысли, что он знакомит ее с родителями, у него начинало стучать в голове? Почему он так их боится?
И нахлынули воспоминания.
Ему шесть лет, и вместе с приятелем он лепит пирожки из грязи. Является его мать, лицо тьмы, голос — пронзительный визг:
«Скверный грязнуля! Я только утром надела на тебя чистый костюмчик! Марш домой».
Она била его, пока все ее лицо не покрылось каплями пота, а у него по ногам не потекла кровь. Его отец ничего не сказал.
Это было первый раз, но их потом было очень много. И всегда из-за пустяка — недоеденный завтрак, тряпка, брошенная на полу ванной. Когда ему исполнилось шестнадцать, избиения прекратились так же внезапно, как и начались. Но теперь она хлестала его словами. Поток упреков и поношений действовал губительнее физической боли.
Он постепенно поверил тому, что она твердила. В конце-то концов, она была его мать, о чем не уставала ему напоминать. Она его родила. В муках. «Ты чуть меня не убил! — часто кричала она. — Я чуть не умерла, производя тебя на свет». Его давило бремя вины.
Он чуть не убил свою мать, вот почему она его наказывает и вот почему он должен терпеть. Она твердила ему, что он тряпка, грязный, бесполезный, паразит и дурик. Какая девушка поглядит на него? Какой человек возьмет его на работу?