— Я слышала, что вы хороши, — томно сказала она, — но вы, оказывается, прямо виртуоз.
— Хм… спасибо, миссис Ланкастер, — растягивая слова, проговорил Рон Гордино. — Я обычно посылаю кого-нибудь из своих парнишек, но когда Карен сказала, что это…хм…для вас, я решил пойти сам.
— Никогда не посылайте парнишек делать мужскую работу! — игриво заметила Памела.
— Мне бы и в голову не пришло, миссис Ланкастер.
— Не называйте меня так. Достаточно миз Лондон.
« А как насчет Памелы? — подумал он. — Уж будь уверена, что сегодня вечером на приеме я не буду звать тебя миссис Ланкастер или миз Лондон «. Элейн сдержала обещание и пригласила его.
Она застонала, когда он впился пальцами в жировую складку вокруг ее талии. Совсем неплоха для такой старой бабы, ей, должно быть, не меньше пятидесяти пяти. Но если ты третья в списке самых богатых женщин в Америке, можно себе позволить сохранить хорошую форму.
А что, подумал он, было бы, выдай он ей свой» особый» массаж? Не устояла бы, как и все другие матроны из Беверли-Хиллз?
Большинство из них были такими доступными. Клади их на стол без нарядов и украшений — без всяких ярлыков и этикеток. Легко нажал здесь, легко нажал там, и они твои.
Но как раз когда он думал, решиться или нет, с шумом влетел Джордж Ланкастер.
Не обращая на Рона внимания, он звучно шлепнул Памелу по едва прикрытой заднице и спросил:
— Как делишки, старая ведьма?
Она хрипло рассмеялась.
— Не так уж плохо, лягушачья морда.
— Все прихорашиваешься для вечеринки?
— Полагаю, выбора у нас нет: идти надо. Я даже не знакома с этими Конти.
— Ну так что? Раз они платят. Если не понравится, махнем с компашкой к Часену.
— Отличная мысль.
— Эй, ты! — сказал Джордж, наконец заметив Рона Гордино. — Когда разделаешься с моей половиной, можешь мной заняться.
Джина Джермейн была надушена, напудрена и причесана безупречно. Но для приема еще не оделась. На ней было легкое неглиже и черное белье — открытый лифчик с глубоким вырезом, крохотные трусики и тонкие черные чупки — «паутинка» на кружевном поясе.
У Джины Джермейн было три горничные, которые у нее же в доме и жили, но, когда в дверь позвонили, она сама пошла открывать, потому что на ночь всех троих отпустила.
— Привет, Нийл, — прошептала она нежно. — Ты очень элегантен.
У себя на работе он переоделся в темно-фиолетовый смокинг, черную шелковую водолазку и черные брюки. Думал он исключительно о приеме.
— Спасибо, — бросил он в ответ, пытаясь не замечать, что она полуголая. — Кассета у тебя?
— Конечно же, у меня, — ответила она с видом оскорбленной добродетели. — Уговор есть уговор, разве не так?
Повернулась и повела его в гостиную, выдержанную в слишком уж розовых тонах.
— Я не могу задерживаться, Джина. Не хочу опаздывать. Ты мне только отдай кассету.
— Может, что-нибудь выпьешь? — Она протянула ему в хрустальном стакане «бурбон»с кубиками льда. — Ты ведь это любишь?
Он машинально взял виски, забыв, что с пяти часов уже пропустил три стаканчика — или даже четыре.
— Я так рада, что мы подписали контракт, — проворковала она. — А сколько ждать придется, прежде чем мы сможем… ну, ты знаешь… проговориться о нем?
Он нахмурился.
— Мы не сможем. Ни в коем случае. Никому. Ты ведь понимаешь это, не так ли?
— Ты приводишь меня в возбуждение, когда бываешь таким настойчивым, — промурлыкала она.
— Вперед, моя милая, мы только актер и режиссер.
— Актриса, — поправила она.
— Актриса, — уступил он. — Где кассета?
— Идем. — Она взяла его за руку, обволакивая ароматом «Татьяны». Ему оставалось только надеяться, что душистый запах не пристанет к его одежде.
— Это моя игровая, — объявила она, введя его в огромную комнату, где все стены, каждый их дюйм, были увешаны забранными в рамочки обложками из журналов с ее фотографиями. И еще комната была уставлена игровыми автоматами — начиная от китайского бильярда и кончая последней новинкой видеокомпьютерных игр. — Люблю побаловаться, — уточнила она, хотя нужды в том не было.
— Кассету, Джина.
— Сейчас, сейчас. — Она нажала кнопку, и он, не успев ничего сказать, увидел себя на гигантском видеоэкране во всей красе.
С голым задом он обрабатывал вторую по популярности блондинку Америки. — Я подумала, что тебе захочется это увидеть, — ласково объяснила она. — Ты же не потащишь кассету домой, чтобы прокрутить ее Монтане, не правда ли?
Что правда, то правда, не потащит. Он глотнул виски, сел и стал следить за происходящим на экране — с профессиональной точки зрения. Угол съемки выбран неудачно, ее не видно… О Господи, нет, видно, вот она повернулась, и два огромных шара из плоти заполнили собой весь экран.
Он почувствовал, что приходит в возбуждение, и выругался про себя при мысли о неизбежном.
На экране она вздыхала и пыхтела, пока он трудился над ней в поте лица.
А вне экрана она сбросила пеньюар, выбралась из трусиков и забралась на него верхом.
Еще один раз.
Самый последний.
Он и не представлял себе, насколько был прав.
Сейди Ласаль ушла с работы на два часа раньше обычного.
Шофер-японец распахнул перед ней дверцу черного «Роллс-Ройса», она с удовольствием устроилась на роскошном кожаном сиденье и включила кондиционер на полную мощность.
— Домой, мадам? — осведомился шофер.
— Да, пожалуйста.
Дом был в фешенебельном районе холмов Беверли. К дому вела длинная извилистая аллея. Дом был особняком, таким же шикарным, как у тех звезд, чьи интересы она представляла. Дом никогда не был домом без Росса Конти.
Проклятье! Проклятье! Проклятье! Целых двадцать шесть лет прошло с тех пор, как они были вместе, а она все еще о нем думает.
Отсутствующим взглядом смотрела она через затемненные стекла, пока «Роллс-Ройс» величаво летел по Родео-драйв. Вечером она будет у него дома. Сволочь! Вечером посмотрит, где он живет. Она учтиво побеседует с его женой. Как же я тебя ненавижу, Росс Конти! Он даже с ним поболтает.
Двадцать шесть лет. Она теперь совсем другая. Важная особа, уважаемая; говорят даже, что ее побаиваются. Одевается у известных модельеров, прически ей делает Хозе Эбер, один день в неделю она целиком проводит в косметическом салоне Элизабет Арден и носит драгоценности от Картье.
О, конечно, она натыкалась на него за эти годы. Голливуд.
Здесь так тесно. И потому совершенно неизбежно их приглашали на одни и те же приемы и вечеринки. Он даже как-то предложил, чтобы она снова стала его агентом. Да что этот сукин сын о себе думает? Вообразил, что вернется в ее жизнь — теперь уже клиентом, — и она возьмет и забудет о прошлом? Она сухо ответила ему и с тех пор не замечала.
О добром старом времени она вспоминала постоянно. Помнила каждую мелочь.
Тот день, когда она впервые увидела Росса в баре «У Шваба».
О, как он великолепен, подумалось ей, и потом, когда он подошел к ней легкой походкой, словно бог, белокурый и бронзовый от загара, и стрельнул чашку кофе, она не могла поверить своей удаче.
Тот первый раз, когда они занимались любовью. Его руки у нее на груди. Его твердость, глубоко в нее проникшая. Его язык, ласкающий ее между ног.
Поездку в Нью-Йорк, на телепередачу «Нынче вечером в прямом эфире», дабы он смог себя показать. И радость, когда все вышло так, как и было задумано. Как ехали они через Центральный парк в коляске с откидным верхом. Любовались его афишами на Таймс-сквер. Ели горячие сосиски на Пятой авеню.
И секс, секс, секс. Под душем. В его гримерной на Эн-би-си.
На заднем сиденье такси. Привалившись спиной к стенке гостиничного лифта. Росс был ненасытен, и ей это страшно нравилось.
Двадцать шесть лет спустя она по-прежнему ощущала его руки на своей груди.
— Я любитель сисек, — говаривал он, — а у тебя, детка, самые лучшие.
Пока не подвернулось кое-что получше. Кое-что в куда более симпатичной упаковке, чем она. И он взял да ушел из ее жизни, на все наплевав, даже спасибо не сказал. Она все еще испытывала боль. Потерю. Ярость от унижения.
Ничего не видящим взглядом смотрела она из машины, пока та плыла бульваром Сансет.
После Росса у нее был всего лишь один мужчина, да и тот не в счет. Не потому так получилось, что не было подходящего случая.
В своем роде она была звездой, и немало мужиков пыталось забраться к ней в постель. Она не была ни красавицей, ни даже хорошенькой, но как только начала взбираться на вершину успеха… еще бы! Прискакали как миленькие.
Иногда — хотя очень нечасто — она укладывалась в постель с какой-нибудь женщиной. Секс с женщиной не таил в себе никакой угрозы, скорее был забавой, отвлечением. И тон задавала Сейди. Ей это нравилось.
Работа стала ее страстью. Этого почти хватало. Успех сам по себе награда.
Но теперь времени прошло достаточно, в сущности, даже слишком. Двадцать шесть лет она мечтала отомстить. И сегодня вечером отыграется.
Примерно без пяти пять Росс заехал за женой в универмаг.
Примерно в десять минут шестого они с Элейн уехали.
В глубоком молчании погрузились в «Корниш»и до самого дома не обмолвились ни словом.
У дверей Элейн бросила холодно:
— Все это, знаешь, сплошное недоразумение.
Сволочь, ты думаешь, что я стащила браслет.
Росс кивнул:
— Со всяким может быть, — рассудительно ответил он.
Дубина стоеросовая. Воруй, если иначе не можешь, но не попадайся.
Они вошли в дом. Косматый юнец уже совсем ошалел. Женщина в брючном костюме билась в истерике. Итальянцы с грустными глазами пытались волочиться за юной девицей, которая, плотно прикрыв уши наушниками, зашлась в танце, позабыв обо всем на свете. Два гомика, корча рожи, готовили густой соус из авокадового пюре со специями и наблюдали за тем, как разворачиваются события. Два бармена, развалясь на тахте, курили травку. Лина и ее подруги стояли у дверей на кухню, готовые исчезнуть в любой момент.