Понимая, что в данном случае лучше начать со страха, Марти видел также, что, сотрудничая с Джоком Финли, следует делать ставку на стремление гордого молодого человека отыграть упущенные возможности. Финли испытывал желание доказать кое-что этому городу.
Марти не хотел рисковать, действуя слишком явно. Как бы утешая и ободряя Джока, он произнес:
— Слушай, малыш, дай мне немного подумать. Жди моего звонка.
Марти шагнул к дверце своего «роллс-ройса», замер на мгновение и, внезапно повернувшись, добавил:
— А пока что ни о чем не волнуйся.
Филин забрался на заднее сиденье «роллс-ройса». Его круглая лысая голова виднелась в окне. Машина тронулась.
Марти помахал рукой Джоку, который ответил ему тем же. «Негодяй! С феской на голове он сойдет за египетского короля Фарука», — подумал Джок.
Не открывая дверцы, Джок прыгнул на сиденье «феррари». Когда мотор угрожающе заурчал, Финли выехал со стоянки и направился по бульвару Заходящего Солнца в сторону Беверли-Хиллз.
Автомобильные пробки, казалось, испытывали его терпение. Имея под капотом четыреста пятьдесят лошадиных сил, невыносимо простаивать у каждого перекрестка. В эти томительные минуты Джока терзали слова Филина.
Возможно, Марти использовал прошедшее время случайно, без всякого умысла. Но как относиться к его последней фразе: «А пока что ни о чем не волнуйся»? Почему Марти произнес ее? Джок Финли не волновался. Он злился. Но не волновался. Однако Марти считал, что он будет волноваться. Почему?
Может быть, Марти знал нечто такое, чего не знал он, Джок? Может быть, Марти предлагал «Мустанга» и Джока Финли другим студиям и получил отказ? Не забыл ли он сказать ему об этом — или сознательно промолчал, не желая огорчать клиента? Возможно, пакет предложений был отвергнут другими кинокомпаниями, и они даже не пожелали встретиться с Джоком Финли. Это могло стать причиной для волнений. И значило бы, что он по-прежнему находится в «черном списке».
Зажегся зеленый свет. Джок устремился вперед слишком поспешно, и ему тут же пришлось укротить мощь четырехсотпятидесятисильного мотора с помощью особых дисковых тормозов. Визг резины заставил других водителей посмотреть в сторону нетерпеливого молодого человека. Пошли они к черту, подумал Джок.
Конечно, кое-что из сказанного Уайтом содержало в себе правду. Два хита Джока удостоились восторженных откликов модных элитарных критиков «новой волны», писавших для таких малотиражных изданий, как «Нью-Йорк» и «Саттердей ревью». Но сам Джок, выступая недавно перед студентами лос-анджелесского университета, заявил следующее: «Фильмы стали тестами Роршаха; кинокритики видят в них отражение своего больного, измученного сознания».
И это было правдой. Так же как и то, что оба фильма Джока имели скромные бюджеты и принесли огромную прибыль. Оба были сняты вне Голливуда и посвящены неграм — извините, цветным.
Марти, возможно, прав. К режиссеру могли приклеить определенный ярлык, и это представляло опасность. Сукора назвали «женским мастером». Именно поэтому Кларк Гейбл не позволил ему снять «Унесенных ветром». Кто предложил бы Джону Форду фильм с диалогами на целую страницу?
Но самым мучительным для Джока было то, что с момента возвращения из Лондона… с того дня, когда его заменили другим режиссером… он не получил ни одного предложения, которое мог бы принять. Правда, кое-какие предложения поступали. Но лишь от независимых продюсеров; речь шла о фильмах со скромным бюджетом, без звезд первой величины. О фильмах «реалистичных». Джок возненавидел это слово. Этот эвфемизм продюсеры с ограниченными средствами применяли для дешевых, малобюджетных лент.
Не было ни одного предложения из Нью-Йорка. Обычно, когда режиссер с репутацией Джока, начинавший с театральных постановок на Бродвее, заканчивал работу над картиной, или отказывался от каких-то съемок, или даже отстранялся от них, его тотчас начинали забрасывать пьесами, ждавшими талантливого постановщика, способного увлечься материалом, заманить какую-нибудь звезду, найти спонсора, театр — словом, решить все организационные проблемы современного Бродвея.
Но сейчас никто не предлагал Джоку Финли пьесы для театра. К тому же Марти не хотел, чтобы Джок вернулся на Бродвей. «Чего ты добьешься, малыш? — говорил агент. — Ты уже доказал, что можешь ставить спектакли. Тебе нужна большая картина на известной киностудии.»
Под «большой» картиной подразумевалась лента не обязательно хорошая, но сулившая значительную прибыль. Все в городе искали сценарий подобный тому, что лег в основу фильма «Звуки музыки». Агентства, студии, продюсеры, режиссеры забыли о том, как долго все они отвергали этот сценарий, пока его наконец не приобрела кинокомпания «Фокс». Сегодня это был главный образчик «большой» картины.
Этот пример Марти использовал во время их первого обсуждения, состоявшегося в кабинете агента после того, как Джок прочитал «Мустанга».
— Помилуй, Марти, — сказал Джок, — и это ты называешь большой картиной, настоящим вестерном?
Марти посмотрел на него сквозь свои очки с толстой оправой.
— Малыш, ты меня разочаровываешь. Я думал, ты сумеешь увидеть потенциал, возможности.
Марти замолчал. Филин умел рассчитывать паузы с точностью до секунды, создавать нужное напряжение и интерес к своим дальнейшим словам.
— Конечно, это вестерн. В этом есть вызов. Разве самые кассовые фильмы были сняты по гениальным сценариям? Нет! Возьми «Звуки музыки». Существовал ли более банальный и слащавый сценарий? Было ли в нем что-то особое, оригинальное? Нет! Но как его использовали! Точный подбор актеров обеспечил успех.
— А теперь возьми это, — Марти указал на сценарий «Мустанга». — Здесь есть главные ценности. Действие. Цвет. Конфликт. Секс. Все компоненты кассового фильма для широких масс. Если ты добавишь к этому свой личный стиль… ауру… черт возьми, как это всегда называют критики?..
— Многозначительность? — подсказал Джок.
— Да, точно. Добавь свою многозначительность, и ты завоюешь критиков. А значит, обкуренных юнцов и настоящих ценителей кино. Получишь и кассу, и престиж! Ты не можешь проиграть. Один такой фильм, и ты до конца жизни будешь диктовать условия в любой студии этого города. Все остальное забудется. Забирай его домой. Перечитай сценарий.
Марти Уайт придвинул лежащий на столе сценарий к Джоку.
— Что скажешь, малыш?
Джок не ответил прямо, потому что он не знал, что сказать, — разве что: «Пошел ты к черту, Марти Уайт». Вместо этого он по-мальчишески улыбнулся: на его худых щеках образовались ямочки, голубые глаза обезоруживающе засветились.
— Что тут забавного? — раздраженно спросил Марти.
— Я подумал: почему ты, Марти, агент, которого когда-то звали Моррис Вейсс, называешь твоего клиента, в прошлом Джека Финстока, малышом? Где ты подцепил это обращение?
— Послушай, Джок, с меня довольно твоего сарказма! Я хочу, чтобы ты всерьез задумался о важной проблеме. Сейчас ты находишься в критическом положении. Либо в течение следующих двух лет ты снимешь большой фильм, либо ты будешь до конца своих дней ставить всякую дешевку и получасовые короткометражки для телевидения. Тут нет ничего смешного!
Он прав, признался себе Джок. Финли никогда еще не видел обычного невозмутимого, вежливого Марти Уайта столь близким к ярости. Марти, вероятно, тоже это понял и тотчас приступил к более сдержанному объяснению.
— Послушай… хм… — он едва не произнес «малыш», — послушай, приятель, я прожил в этом городе много лет. Работал курьером, таскал портфели за лучшими агентами. Я вижу, как изменился Голливуд. В прежние времена студии создавали звезд — актеров, режиссеров, сценаристов — медленно, шаг за шагом. Сейчас все обстоит иначе. Репутации создаются мгновенно. Киностудия стала нервной, нетерпеливой. Если человек не торопится, поднимается по служебной лестнице без спешки, осваивает профессию постепенно, методично, люди начинают говорить: «Он работает уже пять лет и не добился успеха. Значит, у него нет таланта». Такой человек становится мертвецом.
Сегодня надо наносить удар быстро. Или отказаться от всяких надежд. Успех приходит мгновенно или не приходит вовсе. Ты еще молод, у тебя есть шанс успеть. Но нельзя терять время.
Когда Филин замолчал, Джок уже не улыбался. Его красивое лицо стало сдержанным, почти мрачным. Агент снова придвинул сценарий к Джоку, и режиссер взял его.
— Малыш, все, что тебе нужно, — это одна большая картина. Ее хватит до конца твоей жизни. Затем, если ты захочешь время от времени снимать малобюджетные стильные фильмы, Бог с тобой. Но сначала сделай мне одну большую картину!
Джок поднялся с кресла, держа в руке сценарий. Марти остановил его, заговорив ласково, по-отечески:
— Возьми его домой, малыш. Перечитай. Если тебя что-то не устроит, предложи идеи по переделке. Но дай сценарию шанс захватить твое блестящее воображение. Тогда ты сможешь честно сказать главе студии или президенту кинокомпании…
Здесь Марти сделал паузу, как бы импровизируя, и продолжил:
— К примеру… ты мог бы сказать, что этот сценарий лежал в твоем чемодане все время, пока ты находился в Лондоне. Что ты спешил разделаться с той «голубой» картиной, чтобы поскорее заняться этой. Что вылетел домой первым рейсом, так как испытывал потребность немедленно приступить к работе. Ты знаешь, что это будет великолепная лента, настоящий эпос! Если бы ты мог, например, сказать, что она будет обладать художественными достоинствами 'Черного человека» и к тому же соберет огромную кассу! Если ты почувствуешь, что сможешь сказать все это, дай мне знать, и я устрою встречу за тридцать шесть часов.
Марти всегда произносил слова «например», «к примеру» тем тоном, каким осторожный, тактичный адвокат подталкивает клиента к даче ложных показаний. Уайт никогда не требовал от клиента произнести какие-то определенные слова. Но то, что следовало за словами «к примеру», содержало в себе необходимую подсказку. Если человек использовал ее позже во время деловой встречи и ленча, сделка обычно состоялась в соответствии с обещаниями Марти.