— Стоп, — прошептал Джок.
Бойд тотчас подошел к Карру и пожал его руку.
— Господи! Вот это игра! Надеюсь, я ничем не испортил сцену, мистер Карр.
— Ты сыграл отлично, малыш. Я получил именно то, что мне было нужно.
— Они еще рассуждают об актерской игре в Нью-Йорке! — добавил Бойд.
Джок Финли приблизился к Карру:
— Потрясающе, Прес! Просто потрясающе!
Он был готов использовать более выразительные слова.
— Когда ты сыграл сцену с арканом в руке, я понял, как ее можно улучшить, — сказал Карр.
В присутствии всей съемочной группы Карр подчеркнул, что вся заслуга принадлежит Джоку. Актер воспользовался идеей Финли и воплотил ее в сцене, убрав часть реплик. Расставляя акценты с помощью аркана, он вдохнул в эпизод жизнь, глубину, изящество, значение. Он с легкостью справился с тем, что было задумано Джоком как унизительный вызов.
К ним присоединился Марти. Он пожал руку Карра, почтительно и восхищенно покачивая головой.
— Такой игры сейчас не увидишь. Молодежь увлекается теориями. Она знает об актерской игре все. Кроме одного — как надо играть. Какой урок! Эту сцену должен увидеть каждый молодой актер.
— Это была идея вашего клиента, — скромно сказал Карр. — Вот так снимается кино. Хорошая идея становится отличной. Совместными усилиями.
Он ушел, казалось, забыв о трениях, конфликте, взаимной неприязни.
Марти повернулся к Джоку:
— Блестяще! Малыш, это потрясающая сцена. О ней еще долго будут говорить. Я не подозревал, что Карр так ловко обращается с арканом. Потрясающе! Так и держись. Не позволь чему-то помешать тебе.
Хотя Мартин не назвал имени, Джок понимал, что имеет в виду агент.
— Его надо заставлять. Тогда он демонстрирует все, на что способен, — почти мрачно произнес Джок, словно он потерпел поражение.
— Не горячись, малыш. Еще долго? Неделю, десять дней?
— Я оставил большую, важную сцену на конец. Она может занять неделю. Или месяц. Но я не уеду отсюда, пока не добьюсь своего.
— Большая сцена?
Мартин напряг память.
— С несущимися мустангами? Она уже лежит в коробке.
— Сцена укрощения, — сказал Джок.
«Что еще за сцена укрощения?» — спросил себя Филин, но не стал выяснять это.
— А, да, — сказал он. — Сцена укрощения. Сколько времени она потребует?
— Возможно, много, очень много, — задумчиво произнес Джок.
— В любом случае действуй осторожно. Этот фильм станет классикой, — произнес Марти.
Он хотел сказать еще что-то, но Джок должен был срочно ответить на вопросы ассистента. Филин направился к вертолету. Его приподнятое настроение сменилось страхом. Что затевает Джок Финли? Если бы талантливые молодые люди проявляли больше осторожности! Если бы им удавалось унять гордость! Однако что было бы с их талантом без гордости?
Восьмая глава
Все заметили, что Престон Карр и Дейзи Доннелл уже несколько дней не обедают в столовой. Им подавали еду в трейлере Карра. Как правило, отборные продукты доставлялись по воздуху из Лос-Анджелеса или Нью-Йорка.
Но этот вечер отличался от других. Возможно, из-за дневных событий. Из-за исключительно удачной сцены с арканом. В чем бы ни заключалась причина, в этот вечер Карр попросил накрыть стол на двоих. Когда они шли по столовой, кое-кто из старых кинематографистов вставал, пожимал Карру руку, поздравлял его. Эти люди сохранили чувство товарищества, исчезающее в эпоху заграничных съемок и случайно сколоченных съемочных групп. Тогда каждый человек, работавший в кино, от последнего рабочего до знаменитой звезды, принадлежал к определенной студии. Позже контракты стали заключать на каждую картину в отдельности; одни и те же люди редко работали вместе дважды.
Джок начал поглощать ростбиф, когда в столовую вошли Карр и Дейзи. На его лице появилась натянутая улыбка. Он слышал комментарии ветеранов: «Сегодня Пресс сыграл не хуже, чем в «Поражении» с Лайонелом Бэрримором». Речь шла о том времени, когда Карру было столько лет, сколько сейчас молодому Бойду.
Хотя Джок любил ростбиф, в данный момент мясо не лезло ему в горло. Пробормотав что-то о «чертовой западной говядине», он оттолкнул от себя тарелку и попросил кофе. Официант предложил попробовать другой ростбиф. Джок отказался. Только кофе. Не дождавшись его, Джок направился к выходу; он поприветствовал улыбкой Дейзи и Карра.
Финли шагнул в прохладную пустынную ночь и стал удаляться от лагеря кинематографистов. Наконец Джок остановился в почти полной темноте и посмотрел на далекие очертания гор.
Он сказал себе, что его внезапный уход из столовой никак не связан с появлением там Дейзи и Карра. Причина — в плохом мясе. К тому же он должен придумать, чем можно закончить картину. Финал обязан превзойти все предыдущие сцены. Нельзя допустить, чтобы критики упрекнули его в том, что он не вытянул конец. Приблизившись вплотную к успеху, Джок требовал от режиссера Джока Финли, чтобы тот нашел способ обеспечить триумф.
Все зависело от важной финальной сцены Престона Карра. И это было удачей. Карр мог ответить на любой брошенный ему вызов, превзойти любые требования Джока. Карр делал это с уверенностью, легкостью и профессионализмом, которыми гордятся нынешнее поколение актеров и режиссеров. В своем высокомерии они пытаются отказывать в этих качествах ветеранам.
Да, Карр обладал многими талантами. И умел ими пользоваться. Если Финли испытывал его — Джок неохотно признавался себе в том, что это правда, — то фиаско терпел режиссер, а не Карр.
Джок поспешил оправдать себя тем, что им руководило стремление улучшить фильм. Взять, к примеру, великолепную сегодняшнюю сцену с арканом. Кому интересно, что сделало ее такой! Режиссер вложил в творческий процесс свои чувства — любовь, ненависть. Ради этого фильма.
Что бы ни говорили люди о Джоке, Карре, о том, кто с кем спит, главное для Джока и всего мира — сам фильм. Если он удался, все забудут о том, что происходило в чьей-то постели. Джок займет место в голливудском фольклоре, череде мужчин, с которыми спала Дейзи Доннелл, но не выходила за них замуж. Среди тех, кому она позволяла использовать себя, потому что на самом деле это она использовала их.
Для Джока было важным одно: чтобы картина несла на себе печать величия. Чтобы профессионалы говорили о потрясающей игре Престона Карра, значительной роли и выдающемся фильме. Чтобы они говорили о лучшей игре Дэйзи Доннелл за всю ее карьеру.
Джок оправдывал, уговаривал себя, однако не обретал утешения. Джоки Финли рождаются не для поражений. Они могут проигрывать только смерти. И они появляются на свет не для того, чтобы рано умереть. Он доказал это, когда шагнул вперед с камерой в руках. Он мог сделать это, потому что твердо верил: Джока Финли еще ждет впереди необычная судьба. Другие могут умирать рано, но он — нет. Другие молодые люди могут терять девушек, но не Джок Финли. Он должен убедить себя, что сам бросил ее и сделал это ради фильма.
Теперь его проблемой был Престон Карр. И последняя сцена.
Финли посмотрел в сторону автопарка, где стояли все машины: личные и принадлежащие студии. Подошел к своему фасному «феррари» и запрыгнул в него не открывая дверцы — возможно, потому, что именно Престон Карр упрекнул его в том, что Джок делает это, чтобы произвести впечатление на окружающих.
Джок завел мотор. В безмолвной пустынной ночи он взревел громче, чем обычно. Джок поехал по равнине, поднимая шлейф пыли.
Финли едва не въехал в ограждение, за которым стояло оборудование. Описав полукруг, Джок приблизился к дальнему концу площадки. Остановил машину, выскочил из нее; начал бродить среди накрытых камер, операторских кранов, платформ. Он залез на забор, посидел там, спрыгнул, пересек площадку и направился в сторону пустыни, чувствуя под ногами твердую, спекшуюся землю. Периодически он останавливался, ударял каблуком почву, прислушивался к звуку.
Наконец он остановился и посмотрел на поднимавшиеся вдали горы. Лунный свет заливал гигантские гряды. Внезапно какой-то звук заставил его насторожиться; похоже, к Джоку приближалось какое-то живое существо. Ночью в пустыне появлялись животные, но они не представляли серьезной опасности. Американские зайцы, койоты. Правда, Джок ни разу не видел их тут. Он быстро повернулся и тотчас успокоился — к нему шел Джо Голденберг.
— Что-то случилось? — спросил пожилой оператор.
Приближаясь к Джоку, он набивал табаком трубку. Джо позволял себе это удовольствие после работы. В перерывах между дублями и сценами у него не оставалось на это времени. Но вечером, после обеда, когда Джо обдумывал завтрашние ракурсы, он любил насладиться легким ароматным дымом.
Финли не ответил ему. Тот подошел ближе, начал раскуривать трубку. При свете зажигалки он мог видеть молодое, сильное, задумчивое лицо Джока; голубые глаза режиссера сузились, стали жесткими.
— Что-нибудь не так? — снова спросил Джо.
Финли улыбнулся.
— Не так? Черт возьми, Джо, я сделаю вас знаменитостью.
Взволнованный, заинтересованный Джо сказал:
— Пора.
Художественный дар Джо Голденберга сделал знаменитыми нескольких молодых режиссеров.
Джок Финли начал ходить взад-вперед; он смотрел на горы, ночное небо, щедро усыпанное серебристыми звездами.
Оператор выдохнул дым и спросил себя, о чем думает сейчас Джок — о жизни, о фильме, или о своих отношениях с Престоном Карром?
— Это картина, — наконец произнес Джок. — О чем она? Человек на склоне лет понимает, что он должен передать что-то другим. И это «что-то» — мольба о личной свободе. Мир становится слишком сложным, огромным, запутанным для простых человеческих существ. Больше нет фронтира, Дикого Запада, который может завоевывать индивидуум. Мир — это сплошная технология, оборудование, аппаратура. Человек вынужден служить машинам, которые сам изобрел.
Джо не раз слышал в подобных обстоятельствах заумные рассуждения, до которых нет дела зрителям. Но если из этого спонтанного потока идей и чувств рождалось нечто такое, что можно донести до публики, то уже не имело значения, насколько туманно излагал свои мысли режиссер.