— Забегу позже, — пообещала Олив. — Обожаю вашу стряпню.
Показав на рыжую полосатую кошку, Мейбл попросила:
— Если Тилли опять придет к вам, принеси ее, пожалуйста.
— Тилли мне нравится, — сказала Олив. — Она прогоняет крыс.
Ближе к вечеру они наконец вышли на улицу. Это был первый день, когда им удалось завести машину Фарли и вернуть Сэму его «пинто».
— На этой японской рухляди барахлит коробка передач, — проворчал Фарли. — Когда получим деньги с армянина, нужно будет присмотреть другую тачку.
— Нам нужно купить новую стиральную машину, Фарли, — напомнила Олив.
— Нет, мне хочется, чтобы о мои футболки ломались лезвия ножей, — сказал он. — Так я чувствую себя в безопасности среди мексикашек в «Тако у Пабло».
«Когда Козмо мне заплатит, прощай, Олив, — думал он. — Легче освободиться от наручников, чем от этой глупой суки».
Фарли закурил и, как часто случалось, начиная с его тридцатого дня рождения, который он отметил три года назад, почувствовал ностальгию по Голливуду. Вспомнил, как здорово было, когда он был подростком, вспомнил славные денечки в голливудской средней школе.
Он выпустил кольцо дыма в переднее стекло и попросил:
— Выгляни в окно, Олив. Что ты видишь?
Олив не нравилось, когда он задавал такие вопросы. Она знала, что если ответит неправильно, он будет на нее кричать. Но она была послушной, поэтому посмотрела на торговые заведения на бульваре — здесь, в восточной части Голливуда.
— Я вижу… ну… Я вижу… магазины.
Фарли покачал головой, выдул дым через нос, как будто фыркнул в отвращении, и Олив занервничала.
— Ты видишь хоть одну вонючую вывеску на родном языке?
— На моем?
— На английском, черт побери!
— Ну, вижу парочку.
— Я хочу сказать, что нет разницы, живешь ли ты в гребаном Бангкоке или возле Голливудского бульвара между Бронсон и Нормандией. За исключением того, что здесь купить наркотик или потрахаться стоит дорого — не то что там. Я хочу сказать, что кругом узкоглазые и шпионы. Не говоря уже о русских и армяшках, как эти хреновы грабители, Айлия и Козмо, которые хотят забрать себе Голливуд. И не забывай о вонючих филиппинцах. Они кишат на улицах вокруг бульвара Санта-Моника, отбирая у людей работу, отмывая ночные горшки и разбивая свои машины о бетонные блоки, потому что еще ни один узкоглазый в истории не научился водить так же хорошо, как белый человек. Ты видишь, что происходите нами, американцами?
— Да, Фарли, — ответила она.
— Что, Олив? — требовательно спросил он. — Что происходит с нами, американцами?
Олив почувствовала, как у нее вспотели ладони — и не только от «снежка». Она опять влипла, не зная, что ответить на этот вопрос. Это было похоже на ее детство, когда она стала приемным ребенком в семье из Кукамонги в округе Сан-Бернардино и ей пришлось идти в новую школу, где она не знала, что ответить, всякий раз, когда ее вызывала учительница.
Но потом она вдруг вспомнила:
— Мы будем теми, кому будут выдавать вид на жительство, Фарли.
— Ставлю пять с плюсом, — удовлетворенно произнес он, выдувая через нос очередное облако дыма. — Правильно.
Когда они добрались до кладбища старых автомобилей и проехали через открытые ворота, которые были обычно закрыты, Фарли припарковал машину возле небольшого офиса. Он хотел было выйти, но неожиданно понял, почему ворота были открыты. На кладбище машин появился охранник.
— Черт побери! — заорал Фарли, когда к машине, лая и рыча, подбежал доберман.
Хозяин кладбища и ремонтного двора, которого звали Грегори, вышел из офиса и крикнул:
— Одар!
Доберман подбежал к нему, и Грегори запер его в домике.
Хозяин с лицом, перепачканным смазкой, вернулся, вытер руки и сказал:
— Это лучше, чем запирать ворота. К тому же на Одара не действует вид полицейских жетонов.
Это был худощавый, жилистый человек с черными редеющими волосами, одетый в свитер и рабочие брюки в масляных пятнах. Внутри гаража на гидравлическом подъемнике стоял «кадиллак-эскалада» последней модели — по крайней мере большая его часть. С него сняли два колеса и передний бампер, а двое латиноамериканцев разбирали шасси.
Олив осталась в машине, и Фарли показал Грегори пачку из двадцати трех карточек-ключей от магнитных замков. Грегори взял их и спросил:
— Из каких они гостиниц?
— Олив достает их в определенных гостиницах на бульваре, — ответил Фарли. — Их оставляют на стойке портье и в фойе у телефонов. А еще в барах. — Тут Фарли подумал, что, судя по его словам, все получается слишком легко, и добавил: — Это рискованное занятие, требующее много времени, к тому же им должна заниматься женщина. Если ты или я попробуем ошиваться в гостинице, нас немедленно вышвырнет охрана. Плюс нужно знать, в каких гостиницах есть подходящие карточки-ключи. Олив знает, но никому не рассказывает.
— Даю пять баксов за штуку.
— Брось, Грегори, — сказал Фарли. — Карточки в отличном состоянии. Подходящего размера и цвета. С прекрасной магнитной полосой. Можно купить у Козмо поддельные водительские права, магнитная полоса идеально к ним подходит. К таким правам не придерется ни один уличный коп.
— Я давно не разговаривал с Козмо, — сказал Грегори. — Когда ты его видел?
— Давно не видел, примерно с год, — соврал Фарли. — Послушай, Грегори, за очень небольшие деньги каждый нелегальный иммигрант, работающий в твоем бизнесе, может хоть завтра получить надежные права. Не говоря уже о твоих друзьях и родственниках с родины.
— Друзья и родственники из Армении могут получить настоящие водительские права, — гордо сказал Грегори.
— Конечно, могут, — заискивающе произнес Фарли. — Я имел в виду, что могут их получить сразу же, как только приедут. Я бывал в армянских домах в восточном Голливуде. Снаружи дерьмо, а внутри телевизор с пятидесятидвухдюймовой диагональю и стереосистема, которая может снести стены, если включить ее на полную мощность. И может быть, белый «бентли» в гараже. Я знаю, что вы ловкие бизнесмены.
— Если ты знаешь это, Фарли, то должен знать, что я не плачу больше пяти долларов за карточку, — отрезал Грегори, вынимая бумажник.
Фарли согласился и, когда ехал обратно на бульвар, чтобы купить «снежка», сказал Олив:
— Дешевый коммуняка, козел. Видела, что стоит у него на подъемнике?
— Новая машина? — спросила Олив.
— Новая «эскалада». Ее угнал один из рабочих этого армяшки. Потом ее разбирают, а кузов сдают в металлолом. Обыскивают каждое кладбище старых автомобилей в стране, пока не найдут разбитую «эскаладу», покупают кузов, привозят, заново собирают машину из краденых запчастей с законным кузовом и регистрируют в отделе транспортных средств. Это типично армянские хитрости. Они похожи на вонючих цыган. Козмо — один из них. Нам нужно было разбомбить все советские марионеточные государства, пока была возможность.
— Я боюсь Козмо, Фарли, — сказала Олив, но он ее не слушал, злясь, что так дешево отдал карточки-ключи.
— Слышала, как он назвал собаку? Одар. Так армяне называют нас, не армян. Проклятый козлодранец. Если бы у меня не было собственности, я бы уехал из Голливуда подальше от всех этих хреновых иммигрантов.
— Фарли, — продолжала Олив, — когда мама оставила тебе дом, он был оплачен, так ведь?
— Конечно, он был оплачен. Черт, когда родители покупали дом, он стоил всего тридцать девять тысяч.
— Сейчас ты мог бы продать его за большие деньги, Фарли. Мы могли бы уехать и не требовать деньги с Козмо и Айлии.
— Возьми себя в руки, — прошипел он. — Это самая большая удача в моей жизни. Я от нее не отступлюсь. Ею нужно воспользоваться.
— Мы могли бы бросить «снежок», — настаивала Олив. — Ты мог бы пройти курс реабилитации, а я совершенно уверена, что смогу его бросить, пока ты лечишься.
— А, понимаю, — сказал он. — Это я заставляю тебя принимать наркотики и совершать преступления, да? Ты была девственницей и заводилой команды поддержки, прежде чем встретилась со мной?
— Я не это имею в виду, Фарли, — ответила она. — Я просто думаю, что смогу бросить, если бросишь ты.
— Не забудь рассказать эту историю на кастинге, когда тебя спросят. Ты была хорошей девочкой, которую соблазнили злобные, безнравственные люди. Кстати, кто дал тебе крышу над головой, средство передвижения, кто тебя кормит, одевает и обеспечивает всем, что необходимо для жизни?
Фарли припарковался за четыре квартала от Голливудского бульвара, чтобы не получить штраф, и они направились к тату-салону, принадлежавшему члену банды байкеров. В кресле сидел нервный молодой человек, над которым склонился бородатый татуировщик c грязными светлыми волосами, собранными в хвост, в красной короткой майке, джинсах и сандалиях. На левом плече клиента он рисовал что-то похожее на единорога.
Татуировщик кивнул Фарли, стер кровь с плеча молодого человека и, сказав ему: «Сейчас вернусь», — вышел из комнаты. Фарли последовал за ним.
Оставшись с татуировщиком наедине, Фарли сказал:
— Пару десятков.
Татуировщик вышел во вторую комнату и через несколько минут вернулся со «снежком», расфасованным в пластиковые пакетики.
Фарли передал ему шесть двадцатидолларовых купюр и вышел в зал, где Олив восхищалась рисунком на плече у парня, но тот выглядел удрученным и, похоже, уже жалел о своем решении.
Олив улыбнулась и сказала ему:
— Это будет замечательный рисунок. Это лошадь или зебра?
— Пойдем, Олив, — бросил Фарли. Подойдя к машине, он заметил: — Хреновы байкеры — отвратительные художники. У людей под кожей остаются пузырьки, а от них — шрамы. Ремесленники — вот кто они такие.
Они проехали полдороги домой и остановились на сигнал светофора, когда Олив вдруг выпалила:
— Знаешь что, Фарли? Ты не считаешь, что это немного слишком? Я имею в виду, требовать с Козмо десять тысяч долларов? Тебя это нисколечко не пугает?
— Пугает? — спросил он. — Я скажу тебе, что я думаю. Я думаю о том, чтобы провернуть то же самое с этой дешевкой Грегори, вот что я думаю. К дьяволу его! Я больше не буду иметь дело с этим ублю