Остановившись, он умолк, устремил взгляд в быстрый ручей.
– Что бы вы ни сделали, что бы ни случилось с вами в прошлом… не может оно быть настолько скверным, как вам кажется, – сказала Мэри, легонько коснувшись его плеча. – Тот грех вы давным-давно искупили – это ясно с первого взгляда, стоит только увидеть, как вы несете его бремя. Простите себя, наконец.
Говоря все это, Мэри твердо верила в собственную правоту: ведь Библия учит прощать ближнего, дабы Господь мог даровать прощение всем и каждому. На миг ей показалось, будто Стэнтон вот-вот ударится в слезы, однако он лишь глубоко, тяжко вздохнул и запустил пальцы в волосы.
– Простить себя я не могу. Это все равно что снова бросить ее на погибель. Мне и без того никак не удается спасти ее – снова и снова, во сне. Каждую ночь вижу я, как она тонет, и…
У Мэри перехватило дыхание. Ей стало ясно, о ком идет речь, – о девушке, которую он любил, однако бросил с ребенком под сердцем.
– Понимаете, я думал взять ее в жены, – продолжал он. – И в тот самый день пришел ей об этом сказать.
Костяшки его стиснутых пальцев на глазах побелели, но в следующий миг он, разжав кулаки, повернулся к Мэри, словно бы в ожидании возражений.
– Так, значит, вашей вины в этом не было, – сказала она, хотя видела, что словами его не проймешь.
Отец рассказал, будто несчастная девушка утопилась из-за того, что Стэнтон ее бросил, но, видно, причина заключалась в чем-то другом. Тот человек, юнец из рассказа отца, на Стэнтона был совсем не похож. Как глупо… как могла Мэри, послушав его, усомниться в Стэнтоне хоть на минуту?
По земле перед ними пронеслась рябью тень одинокого облачка высоко в небе. Добрый знак… будто десница Господа коснулась долины.
Вновь двинувшись дальше, оба еще пару минут шли молча, вслушиваясь в негромкое журчание ручья и приглушенный далью шум лагеря. Стэнтон сжал ее руку, и сила его пальцев Мэри понравилась сразу же. На эту силу она могла положиться.
– Понимаете, Мэри, мне не дает покоя не только утрата и ее страшная смерть.
В ожидании продолжения Мэри не проронила ни слова.
– Когда все это произошло, я остался без денег, и податься мне было некуда. Репутации конец, работы никакой не найти, родные от меня отказались, понимаете? И все-таки мне не следовало…
Оборвав фразу на полуслове, Стэнтон сощурился, устремил взгляд на заходящее солнце. Солнце садилось все раньше и раньше, и, вспомнив об этом – о приближении осени, о неумолимом течении времени, Мэри невольно вздрогнула.
– Не следовало… что? – с замершим сердцем спросила она, боясь услышать ответ и в то же время нуждаясь в нем, нуждаясь затем, чтоб понять Стэнтона, и чувствуя, что Стэнтон нуждается в ее понимании ничуть не меньше.
– Принимать его помощь.
– «Его»?
Стэнтон вздохнул.
– Деньги на жизнь мне дал отец Лидии. Можно сказать, откупился от меня. Заплатил за мой отъезд, за то, чтоб этот трагический инцидент поскорее забылся. На эти деньги я и переехал в Вирджинию, а там, когда в адвокатах ходить надоело, отправился в Техас, на войну. А потом обнаружил, что мне по-прежнему некуда возвращаться и не с чего начинать. Остатков его… милостыни, – на этом слове Стэнтон едва не поперхнулся, но совладал с собой, – как раз хватило на обустройство лавки в Спрингфилде. Я думал, раз деньги Нокса наконец-то потрачены, прошлое похоронено и позабыто, но не тут-то было. Сам угодив в затруднительное положение, Нокс явился ко мне с требованием «возместить долг». И был так настойчив, что я… что я, Мэри, не смог ему отказать.
Мэри сделалось зябко. Сгущались сумерки, и ей захотелось попросить Стэнтона на этом остановиться. Большего ей не требовалось. Она знала: ради денег люди способны пуститься на что угодно. Ее семья тоже чего только не пробовала, лишь бы поправить положение дел. Забота о родных с давних пор возлагалась на Мэри, и это ее вовсе не радовало, однако… что ж тут поделаешь?
– Разве вам неинтересно, отчего я не смог отказать ему? – глухо, негромко спросил Стэнтон.
– Вы чувствовали за собою вину. Всякий бы чувствовал…
Где-то над головами пронзительно закричала птица. Разглядеть ее в серебристом сумраке Мэри не удалось.
– Но я действительно был виноват, понимаете? Не в самоубийстве Лидии, в другом. Нокс разузнал… как-то пронюхал о моих связях после ее гибели.
«О связях»… Щеки Мэри обдало жаром, и она поспешила высвободить руку. Проще говоря, отец Лидии шантажировал Стэнтона.
Шантажировал… и, значит, «связи» его были, во-первых, опрометчивы, а во-вторых, многочисленны.
Стэнтон вздохнул.
– Я знал, что Доннер – старый приятель и деловой партнер Нокса. Мало этого: скорее всего, Нокс от него обо всем и узнал. Однако, услышав, что Доннеры едут на запад, я продал все, что имел, и примкнул к ним. Джорджа Доннера я не выносил, но Нокса возненавидел еще сильнее. Мне нужен был выход, Мэри. Путь к бегству, – пояснил он, откинув челку со лба. – Но теперь-то я понимаю, что почем. Теперь-то я вижу: от прошлого не убежишь.
Мэри шумно перевела дух. Что ему тут сказать, чем утешить в таком горе, как унять скорбь и стыд, терзающий его много лет, она себе даже не представляла. Пожалуй, ей удалось понять, что его гложет, однако тайны прошлой жизни Чарльза Стэнтона словно бы наслаивались одна на другую, сложенные вдвое, втрое, вчетверо, а, разворачиваясь, тянулись дальше, в будущее.
Стэнтон поднял на нее взгляд. Глаза его лучились печалью, однако… не мелькнул ли в них едва уловимый проблеск надежды?
– Вот потому я и избегал вас, Мэри. Ради вас же самой. Вашего доверия я не заслуживаю. А вы достойны кого-либо получше меня.
Возможно, он был полностью прав. Возможно, доверять ему совсем не стоило. Возможно, он не заслуживал ее помощи. Но разве любой живой человек не достоин второго шанса?
– Чем я могу вам помочь, Чарльз? – вполголоса спросила она, не в силах взглянуть ему в глаза, но чувствуя на языке вкус собственной смелости, вкус обращения к нему по имени.
– Ничем, – негромко, убито отвечал он. – Разве вы не видите, Мэри? Мое сердце давным-давно умерло, замерзло в той самой реке. От меня не осталось ничего такого, что еще можно спасти.
Однако Мэри была не из тех, кто так просто поддастся печальным речам. Вновь взяв Стэнтона за руку, она – пусть даже он так и не взглянул на нее – поцеловала его пальцы.
– Я в это не верю, – сказала она, будто давая обет.
До этого ей думалось, будто она хочет любить Стэнтона, а не спасать его, но сейчас она поняла: может статься, это одно и то же.
И все-таки, расставшись с ним, Мэри вспомнила о той, кого уже не спасти, и в эту ночь безмолвно помолилась за бедную Лидию, за ее навеки застывшую в ледяной воде красоту, за нерожденное, навсегда оставшееся безымянным дитя под ее сердцем.
Глава двадцать восьмая
Жара ранней осени наконец-то спала, выпустив на свободу прохладный, свежий северный ветер, сдувший дорожную пыль с простыней и парусиновых тентов фургонов, вдохнувший в поселенцев новые силы. Стэнтон вернулся, нашел их, раздал привезенные припасы. Казалось бы, на сердце у Тамсен должно было стать много легче. Остальные в те дни глядели на нее разве что мельком, искоса, с огнем отвращения в глазах, однако с этим она смирилась без труда. Ненависть, отчуждение – все это пустяки, пока с нею дочери.
Неотвязные ночные кошмары о целых толпах горящих живьем людей с жесткой, растрескавшейся, нечеловеческой кожей, или о милом, любезном Хэллоране, превращающемся в нечто невыразимо отталкивающее и жуткое, алчно, ненасытно тянущееся к ней, давно должны были отойти в прошлое, однако все никак не отпускали. Тамсен больше не знала, во что и верить, чем счесть те крадущиеся, пляшущие тени в зарослях – вполне реальной опасностью или безумным вымыслом, причудой ума, пораженного страшной тайной, почти столь же чудовищной, как и создания, которых она якобы видела.
Разумеется, подкреплять свою правоту свидетельствами Элиты, болтающей о голосах мертвых со всяким, кто пожелает слушать, или младших девочек не стоило. Девчонки сами не поняли, что произошло, запомнили только суматоху да панику, завершившуюся вспышкой пламени и пеленой дыма.
Воцарившееся в лагере веселье внушало Тамсен тревогу: в такой бездумной эйфории подвыпивший игрок бросает на кон последние медяки. Надежда, особенно угодившая в руки отчаявшихся, может быть вещью крайне опасной, это Тамсен поняла давно.
Впереди обоз ждали, возвышаясь над вечнозеленой хвоей и ярким пурпуром листьев, увенчанные снежными шапками пики Сьерра-Невады, уже раскрывшей объятия навстречу первым приметам зимы. Поразительно, однако все, кроме Тамсен, словно бы позабыли об очевидном – о том, что горы, подобно всем величайшим красотам мира, смертельно опасны.
Той ночью она напряженно прислушивалась ко всякому случайному шуму, беспокойно ворочаясь под одеялом из приданого на жесткой земле в тревожной полудреме, и вдруг возле самого шатра раздались громкие голоса. Толкнув Джорджа в плечо (и как только он ухитряется так крепко спать?), Тамсен потянулась к халату. Джордж, спотыкаясь, вышел наружу за ней.
К немалому ее удивлению, у входа Тамсен обнаружила Чарли Бургера, возницу, охранявшего их шатер, на земле, борющимся с Уильямом Пайком, зятем Левины Мерфи. Не раз читавшая в газетах о схватках в миссурийских городках и даже в Нову, штат Иллинойс, совсем рядом со Спрингфилдом, соседства мормонов Тамсен опасалась. Однако семейство Мерфи вело себя вполне мирно, никого не задевало, в свою веру обращать не пыталось, а Уильяма Пайка, пароходного машиниста, женатого на одной из дочерей Левины, Тамсен даже не подумала бы подозревать в воровстве. Но чем еще объяснить, что он схвачен возле их шатра среди ночи? Возможно, дело в съестных припасах? Перспективы голода безумно боялись все.
Однако при виде Тамсен Пайк вырвался из рук Бургера и бросился к ней. Бургер едва успел схватить его снова, но от горячего, смачного плевка в лицо Тамсен это не уберегло.