Лерка – красотка и круто одевается. в неё влюблены все, и даже мой как бы парень Митя Фадеев, который со мной просто так, о чём Лерка мне часто невзначай напоминает во время наших часовых телефонных разговоров. меня бесит, что я копирую её повадки, и, если честно, просто целиком и полностью хочу стать как она: смелой, оторвой, ругаться матом, тусить с модными мальчишками, пить, курить, а не идти по жизни, будто бы зажмурив от страха глаза. я остаюсь у неё с ночёвкой дважды в неделю, ношу нам одни на двоих учебники, потому что это у меня большой и как сказали на рынке вместительный рюкзак, а у неё маленькая сумочка, которую пацаны прозвали «гуси». и Я давлюсь её аудиозаписями (всякое модное инди), хотя вообще-то люблю «Maroon 5» и Аврил Лавин.
внезапно я слышу свою фамилию. ненавижу её даже сильнее, чем эфемерный призрак отца, который больше ничего мне от себя не оставил. «хватит в окно смотреть, идём к доске решать», – математичка Ирина Санна с нами всегда обезличенно, будто с солдатами. меня чуть не сваливает с ног дурнота, но я иду к доске, уже слышу смешки с задних парт и угадываю в едва уловимом шёпоте обидные словечки. я заливаюсь краской, и вязь символов cos, sin, tg, log – которые и без того для меня китайская грамота – расплывается, раздваивается и вовсе теряет очертания. в уголках глаз становится влажно, я знаю, что уже через минуту начну плакать. что ещё через минуту – Коля Кашкарин, главный монстр параллели, начнёт над этим ржать. а потом зачерпнёт земли из цветочного горшка с умирающим фикусом, прямо рукой, насыплет в пачку из-под чипсов, которые перманентно жрёт на всех уроках, плюнет туда, высморкается под гнусное хихиканье своих шестёрок. и ещё раз харкнет, чтобы наверняка. а в конце урока подойдёт и скажет: «да лан те, кто расстраивается из-за двоек, на вот, хочешь чипсонов?» я чипсы не люблю, потому что лучше поесть жареной картошки, но этот так посмотрит, что отказать не получится. я влюблена в Кашкарина, наверное, с 5-го класса. но где я – лох, нищая безотцовщина в некрасивой одежде, молчаливая троечница, и где Кашкарин. он недавно такое придумал: положил пятирублёвую монету через джинсы Маше Пироевой, потом сказал на весь класс: «Машка, у тебя там в копилке прибавление». Маша плакала, а все смеялись, и я тоже смеялась, потому что мне было страшно, что он со мной точно так же поступит. Машкина мама пыталась скандалить (моя бы даже не прореагировала, максимум бы – заржала), вызывали в школу кашкаринскую мать. так та сказала, что девочки своими проститутскими джинсами развращают пацанов и отвлекают их от учёбы. вот понятно теперь, почему Кашкарин такой. «тройки, двойки и колы, все приятели мои», как бабушка про него говорит.
и вот мои пальцы, вымазанные синей пастой, все в заусенцах, царапинах, с отколовшимся чёрным лаком, ныряют в пакетик «лэйс». Коля улыбается, и кажется, будто время остановилось. и всё это словно на картине, где эти чуваки тянутся друг к другу, как там её, не помню. и я чувствую, что в этом его предложении есть ЧТО-ТО, потому что он вообще никогда-никогда со мной не… впрочем, ладно. наконец рука встречается с чем-то мягким, водянистым, противным. я слышу на фоне крещендо подросткового смеха. и до меня доходит, медленно, но доходит, что…
////
то есть, на самом деле, всё, конечно же, было не так. на самом деле, услышав фамилию, я на мгновение остановила время и прочитала мысли Ирины Санны, которая надумала дать мне пример из номера 573. быстренько посмотрела в решебник, разморозила время обратно, прошла к доске. наскоро по памяти записала закорючки, ничего для меня не значащие, да так быстро, что мел крошился на пол. а потом услышала голос Кашкарина, вякнувший что-то вроде: «эй ты, а чё циферки такие маленькие? мне что, с лупой всё это разглядывать?»
а я, снова подзаморозив время, подумала пару секунд и выдала на весь класс: «с лупой будешь член свой разглядывать». и класс загудел, и Ирина Санна залилась бордовым и вылетела из кабинета (наверное, смеяться). и Лерка оторвала глаза от тетради и оценила…
Я зачитываю терапевтке найденный подзамочный пост в своём ЖЖ школьных времён. Она просила меня отыскать записи тех лет – чтобы мы вместе нашли триггер РПП в моём прошлом. Терапевтка подмечает, что я – как и в этом тексте – и по сей день отказываюсь говорить о чувствах, пережитых в момент травмы.
Терапевтка бесит меня.
Я рассматриваю её пиджак, часы, сапоги и не могу перестать думать о том, что это всё – обличие 30 % моего заработка. Может быть, лучше было отложить в пенсионный фонд?
Я не понимаю, чего она хочет, как и не понимала 250 тысяч рублей назад.
Для меня фраза «испытать сострадание к себе в прошлом» звучит как пустой набор букв.
RE: о политике
Вот, прочитала сейчас, что американский президент отказался от зарплаты! Достойный поступок!
Интересно, какие у нас комментарии по этому поводу будут? Как сострит М. Захарова?
RE: о политике
Ты смешная!
Помнишь, нам в шестом классе задали писать сочинения про гимн, и мы с тобой написали, что считаем неправильным добавление слова «Бог» в гимн светского государства, а мне поставили двойку, выгнали с урока, а потом вас с мамой вызвали в школу, и вы орали друг на друга в кабинете директора. А директор была в шоке от таких идеалогических расхождений в одной семье.
Мама была в ужасе и запретила мне делать уроки с тобой.
А зря.
Люблю-люблю-люблю.
Сергей выложил мем «бинго». И уточнил: у кого сколько, коллеги?
В «бинго» были опции типа:
«Люди плачут, когда я включаю камеру в зуме»;
«324 непрочитанных сообщения»;
«Нет мотивации мыться и менять трусы»;
«Хочется умереть»;
«От кофе уже не начинается тахикардия».
Если честно, я испытывала мелочное ощущение радости, когда на подобные Серёгины выпады в чате никто не отвечал. Но ему отвечали, отвечали почти всегда.
Тэ Бэ и Федька поставили весёлые реакции. Остальные – сердечки.
Я спросила: «А почему это смешно?»
Сергей записал войс, прямо в общую группу: «Ебать ты душная, Лен».
Потом он написал: «Так, ребята, не рассиживаемся и думаем над копирайтами для ланьярдов[20]. Это действительно очень важно».
Господи, как же я их всех ненавижу.
Но Сергея – в особенности.
Конечно, с ним уже давно было пора расстаться. А лучше бы и вовсе не начинать. Это стало понятно ещё на первом же официальном свидании, во время которого Серёня, мощно набанкетившись и, видимо, заскучав в моей компании, предложил сыграть в «Я никогда не…». По жизни я больше «не», чем «да», так что Сергей в основном «проигрывал», и где-то на пятом раунде он с ухмылкой поинтересовался: «У тебя чё, совсем никогда не было опыта неконвенционального секса?» Мне стало стыдно, и я зачем-то возразила: мол, чего это не было, всё у меня было, вон летом, пару месяцев назад случился «тройничок» (именно это смешное слово-розетка). По правде говоря, мой «тройничок» ограничивался тесной палаткой на «Архстоянии», в которую Илья с Машей сначала напросились «чисто поспать», но вместо этого начали трахаться прямо рядом с моим (не)спящим телом. Я высказала свои претензии наутро: Илье, не Маше – та всё-таки подружка и к тому же никогда не умела пить. Тот лишь отмахнулся: сказал, что моё мнение о невозможности такого поведения просто «социальный конструкт в голове». На слове «голове» он два раза ткнул пальцем мне в лоб. А потом, подмигнув, добавил, что вообще-то стоило не терпеть, а присоединиться.
То есть Сергей, получается, был уже вторым человеком, попытавшимся обратить меня в мир перверсий. Кажется, я могу по пальцам пересчитать, когда мы занимались сексом в горизонтальном положении на обычной кровати. Всегда стоя, сидя, в подъезде, в машине, в туалете моего любимого кафе, куда я и по сей день боюсь заходить. Не сказать, чтобы я преуспевала: у меня то и дело затекала спина, я билась головой о потолок его машины или скользила коленями по подогреваемому кафелю его расфуфыренной ванной. Однажды он намазал сливками свой член и сказал: «Eat the rich» (пожалуй, я не буду комментировать истиную мотивацию в этом минете).
До Сергея я считала, что отношусь к сексу легко. Я могла переспать с приятным мне человеком просто так – если случилась внезапная химия, приоделся бывший, захотелось кому-нибудь назло, да или просто возникло настроение. Правда к тридцати годам так и не распробовала ван-найт-стенд[21]. Зачем, если за одну ночь он вряд ли поймёт, что с тобой делать? Самое приятное в ван-найт-стенде – разве что утро: тихо сбежать из квартиры, а после – идти по просыпающемуся городу, угадывать в проходящих женщинах праздный вечер накануне.
До Сергея я также не понимала логики: почему слова «дать» и «доступный» применяются к женщинам, но никогда не к мужчинам. Ведь я ничего не «даю». И убыло-то, если вдуматься, не от меня.
Впрочем, какая теперь разница, что было до Сергея? Лучше вспомнить, что было с ним.
Много, очень много музыки. Он просто не выносил тишины. Под музыку просыпался, мылся, завтракал, работал, качался. Занимался сексом, естественно, тоже. Эмбиент, Вагнер, Оксимирон, африканские напевы, в которых мне порой нет-нет да слышался «авим-баве-авим-баве», и я начинала тихонько смеяться. Никакой темноты, даже мягкого точечного света, нет. Только полная иллюминация. «Ты понимаешь, мне нравится смотреть», – говорил он, усаживая меня на трюмо. А войдя, как псих пялился в прямоугольник подзеркальника, где позвякивали в такт амплитуде движений флаконы моих духов. Как-то раз им всё это надоело: один упал, разбился, испортил паркет, завонял мускусом. Сергей и не думал прекращать: мне кажется, его это даже сильнее прежнего завело. Он, конечно, был странненький, но джентльменских манер не предавал: купил мне взамен новые. Коробку отдал со словами: «Жесть, почему это говно стоит двадцать три тыщи?» И душиться с тех пор просил именно ими.