Луна была почти в зените. Она отражалась в каменной чаше, и казалось, что вход в пещеру светится. Но сама пещера была такой же черной и глубокой, как небо. Между входом в пещеру и краем чаши на коленях стоял один из помощников мистера Манна, сцепив пальцы рук и закрыв глаза. «Наверное, он охраняет пещеру», – подумал Эндрю. Сзади к нему подкрался отец Эндрю, так незаметно, что мальчик не видел его движений. Его лицо представляло собой гладкую светящуюся белую маску.
Его тень медленно ползла перед ним, так же бесшумно, как и он сам. Мужчина на коленях увидел бы ее, если бы открыл глаза, – но нет, тень была прямо у него за спиной и теперь касалась его. Что если он почувствует это прикосновение и обернется? Эндрю не знал, чего он боялся больше – того, что его отца разоблачат, или того, что произойдет, когда отец доберется до этого человека.
Когда до мужчины на коленях оставалось всего несколько дюймов, отец Эндрю что-то услышал. Его похожее на маску лицо приподнялось в лунном свете; он напомнил Эндрю собаку, навострившую уши. Отец начал осторожно пятиться вверх по чаше, а Эндрю вернулся в свое укрытие. Он увидел, как через пустошь бежит еще один помощник мистера Манна.
Он прошел в нескольких ярдах от Эндрю и не заметил его. «Извини, я проспал!» – крикнул он вниз, в сторону пещеры. Отец Эндрю уже скрылся из виду и спешил по другой тропинке обратно в Мунвелл. Как только второй помощник мистера Манна спустился в каменную чашу, Эндрю побежал домой. На бегу он хлопал себя по лбу, чтобы стряхнуть пепел, потом хлопал сильнее, чтобы остановить свои мысли.
Мальчик вошел в дом и прокрался наверх. Он лег в постель, едва дыша, и ждал, когда вернется домой его отец, когда проснется мать и спросит, где тот был. Наконец он услышал, как закрылась входная дверь, скрип ступенек, затем наступила тишина. Его мать так и не проснулась. Эндрю пролежал без сна до рассвета, молясь, чтобы то, что должно было случиться, не случилось.
Глава семнадцатая
– Погоди, погоди. Что за фильм мы сейчас смотрим?
– Не знаю. Господь приказал мне выбросить очки.
– Это был не Господь, а Годвин Манн.
– Годвин Манн? С чего бы ему это требовать?
– Чтобы ты не узнал, в какого старого чертяку превратился его отец.
Никто не смеялся, кроме Юстаса. Если звук, доносившийся с вересковых пустошей, и был чьим-то смехом, то вряд ли он предназначался ему. Он не собирался рассказывать эту шутку во время показа в «Одноруком солдате» фильма, в котором отец Манна играл дьявола. Он же не комик, а всего лишь почтальон, который разговаривает сам с собой. Он почтальон, и поэтому идет сейчас к дому Фиби Уэйнрайт.
Он не видел ее с того вечера в пабе. Всякий раз, когда ему приходилось доставлять ей почту, он старался, чтобы она не услышала звук его шагов. Мысль о том, что он просто почтальон и выполняет свою работу, странным образом успокаивала; ощущение того, что он недостоин ее, на удивление, приносило облегчение. Он уже привык к тому, что ему больше не нужно с ней общаться, когда услышал, что ей помешали спасти ребенка.
Еще больше его шокировало то, что все, с кем он разговаривал, винили ее в случившемся. Она должна знать, что не все ополчились против нее, и поэтому Юстас решил пойти к ней домой. Он огляделся, чтобы убедиться, что никто не слышал, как он разговаривает сам с собой, и быстро свернул на Черч-Роу.
В его сумке лежали адресованное ей письмо, отправленное местной почтой, и толстый журнал об акушерстве, который не влезал в почтовый ящик. Он шагнул под увитую виноградом арку и попытался придумать шутку, чтобы развеселить ее, что-нибудь о журнале, если его вид расстроит ее. «Они еще не знают, что Бог запретил тебе принимать роды», – подумал он и позвонил в дверь.
Когда она выглянула в окно гостиной, ее печальное лицо потрясло его. Юстас понял, что развеселить ее будет сложнее, чем он думал, а затем услышал свой голос, словно в наушниках, произносящий безвкусную заготовленную шутку. Он лихорадочно попытался придумать, что бы еще сказать, когда она открыла дверь.
Но в голову лезли еще более отвратительные шутки, и он боялся, что они вырвутся наружу, если он откроет рот. Она равнодушно наблюдала за тем, как Юстас роется в своей сумке. Наконец, он вручил ей письмо и журнал.
– Это вам, – пробормотал, словно это были подарки.
Взглянув на журнал, Фиби побледнела еще больше и сунула его под мышку. Потом начала разрывать конверт пухлым большим пальцем. Наверное, она ждала, что он что-то скажет, иначе закрыла бы дверь.
– Я слышал, что произошло прошлой ночью, – выпалил он и, запинаясь, продолжил: – Они запрещают нам делать то, что у нас получается лучше всего, правда? Может, эти святоши просто терпеть не могут творческих людей.
Когда она оторвала взгляд от листка бумаги, лежавшего в конверте, он пожалел, что вместо этого не отпустил одну из своих шуток. Конечно, то, что он сказал, тоже своего рода шутка – шутка на его счет.
– Извините, – пробормотал он. – Нет ничего хуже, чем комик, пытающийся быть серьезным… Правда, я не очень хороший комик, как вам, к сожалению, известно…
Должно быть, она задавалась вопросом, когда же он наконец замолчит. Слушая свой голос из наушников, он тоже хотел бы это знать. Ему удалось остановить поток своих слов, но тут она начала моргать, все чаще и чаще. В какой-то момент Юстас подумал, что она уткнется лицом ему в плечо, и в следующую секунду входная дверь захлопнулась прямо перед его носом.
Адресованное ей письмо плавно упало к его ногам. Он поднял его и машинально нажал на кнопку дверного звонка. За несколько мгновений до того, как она распахнула дверь, он прочитал сообщение на листе бумаги, написанное анонимными печатными буквами: УЕЗЖАЙ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА ПОКА НЕ УБИЛА ЕЩЕ БОЛЬШЕ ДЕТЕЙ. Фиби вырвала письмо у него из рук.
– Почему вы не можете оставить меня в покое? Если я сброшусь в пещеру, то искупаю вину за смерть ребенка? – крикнула она и захлопнула дверь.
Юстас снова потянулся к дверному звонку, но в конце концов отвернулся и пошел прочь. Что бы он ей сейчас ни сказал, он сделает только хуже. Он представил, как отдает ей письмо второй раз, потом третий, потом четвертый. Даже шутка над собой ему не помогла бы – некому было ее рассказывать.
Он закончил разносить письма и зашагал домой. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, даже с Эриком в пабе. Чего Эрик хочет добиться, показывая фильм с отцом Манна? Все равно что признать, что город теперь принадлежит проповеднику. Юстас вошел в свой коттедж и заперся в нем на пару со своим гневом. Не успел он бросить сумку на пол рядом с диваном, как в дверь постучали.
Это была портниха, жившая в трех коттеджах от него. Она искоса взглянула на него сквозь дым сигареты в углу ее губ.
– Что ж, мистер Гифт, – начала она, сигарета у нее во рту дернулась, – вы решили от нас спрятаться?
Ему хотелось крикнуть: «Где твой приятель, в кармане? Или в заднице?» – но вместо этого он ответил:
– Я был занят на работе.
– Ладно, коль скоро это действительно так. – Она стряхнула червячка сигаретного пепла, энергично похлопав себя по груди. – Вы придете на проповедь в воскресенье?
Ему захотелось рассмеяться или сделать что похуже. Такая же святоша, как она, отправила Фиби то письмо.
– Не думаю, что мне там будут рады, – пробормотал Юстас.
– О да, мы будем очень рады, если вы придете. Вам известно, что вы единственный житель нашей улицы, который не был на проповеди в прошлое воскресенье? По-вашему, мы все сошли с ума?
– Вовсе нет.
– Я тоже так думаю. А вам известно, что все без исключения жители двух соседних улиц были там? Обязательно приходите на пустошь в следующее воскресенье. Мы не хотим, чтобы на нашу улицу показывали пальцем. – Она потушила сигарету и внимательно посмотрела на него. – Вам же не страшно туда идти? Там нечего бояться. Нам всем известно то, в чем вы должны покаяться. Сделайте хоть что-то хорошее, для разнообразия.
– Вам раскаяние на пользу точно не пошло. Теперь прошу меня извинить, – сказал Юстас и закрыл дверь. – Мне пора подрочить, или подготовиться к черной мессе, или повтыкать булавки в куклу-вуду Годвина Манна.
Желание рассмеяться ушло вместе со словами, оставив у него внутри лишь жгучую ярость. Он вернулся на диван и наблюдал, как портниха ковыляет по дорожке от его дома. Ему с трудом удалось удержаться, чтобы не погнаться за ней, схватить ее, утащить… он не знал, куда именно. И он был почти уверен, что слышит смех, низкий и гулкий, который становился все громче.
Глава восемнадцатая
Заголовок сообщал: СВЯЩЕННИК ВСТУПИЛСЯ ЗА КНИГИ О СЕКСЕ. Учитывая отсутствие подробностей, можно было решить, что речь идет не о книжном магазине, а о секс-шопе. Кроме того, в статье упоминалось название «небольшого городка рядом с Шеффилдом» – Мунволл. Ник не виноват, пыталась убедить себя Диана, он сделал все, что мог, теперь ее очередь. Она положила газету на столик в прихожей и вышла из коттеджа.
День выдался серым и душным. Тонкая ткань платья прилипала к телу Дианы, пока она шла в отель. За стойкой регистрации стоял сутулый мужчина со значком Пресвятого Сердца на лацкане пиджака. Она спросила, где ей найти Манна, и он направил ее к одной из помощниц проповедника.
– Если вам нужен совет, возможно, я смогу помочь, – сказала девушка с большими глазами и улыбнулась. – Годвин сейчас отдыхает.
– Я думала, он готов принять любого, кто хочет с ним поговорить.
– Обычно так оно и есть. Но сейчас он готовится к проповеди, – объяснила девушка и быстро добавила: – Мисс Крамер, не так ли? Я передам ему, что вы хотели его видеть. Он придет к вам, как только сможет.
Тогда Диана решила поговорить с Натаниэлем Нидхэмом. Это поможет ей подготовиться к встрече с Манном. Она направилась к ближайшей тропинке, ведшей на пустоши, а горожане с подозрением смотрели ей вслед. Этим утром хозяйка ее коттеджа спросила, сколько еще времени Диана планировала жить там, учитывая, что у нее больше нет работы. «Какое-то время», – ответила ей Диана. Она будет защищать детей, сколько потребуется. И не важно, что некоторые родители приказывали детям держаться от нее подальше. Инстинктивно она чувствовала, что должна остаться и защитить их, хотя не понимала, от чего именно.