овы, повернутые в ее сторону. Если она сдвинется с места, они набросятся на нее, и тогда она узнает, сколько у них туловищ – три или одно. Эта мысль показалась ей настолько абсурдной, что она сделала шаг в сторону переулка, чтобы получше их рассмотреть.
Как только она двинулась в их сторону, головы зарычали в унисон, обнажив серые десна и пятнистые желтые зубы. Ей нельзя поворачивать назад, иначе они нападут. Она остановилась, надеясь, что псы убегут и она увидит их туловища. Но тут солнце вышло из-за туч. Инстинктивно Диана сделала еще шаг вперед, и солнце засветило прямо им в глаза. Они попятились, заскулили и побежали прочь по переулку.
Диана успела увидеть, как они скрылись за углом – три бродячие собаки. Она пыталась убедить себя в том, что не сомневалась в этом. Но сердце вырывалось у нее из груди. Может, когда она дойдет до книжного магазина и расскажет эту историю Джеральдине и Джереми, то посмеется над собой. Диана надеялась, что супруги Бут будут на месте. Мунвелл казался забытым городом-призраком.
От этой мысли у нее перехватило дыхание. Боже, прошептала она, вглядываясь в пустынную Хай-Стрит, не понимая, куда повернуть, кому рассказать. Значит, это правда. Это снова происходит, и никто не заметил. Возможно, она осознала это слишком поздно.
Глава двадцать третья
Тем воскресным вечером, просматривая завещание, Вера сказала:
– Что-то не так.
Крейг положил газету и взял в руку курительную трубку.
– Я думал, это случай прямого наследования.
– Я не о завещании, а о Хейзел. Я чувствую, с ней что-то не так.
Он склонился над трубкой и набил ее табаком, почувствовав острую боль в желудке.
– Позвони ей. Со мной разговаривать она не будет.
– Ты же знаешь, что это не так, – резко сказала Вера и пошла к телефону.
Она волновалась, потому что не общалась с Хейзел с тех самых пор, как они уехали из Мунвелла. Если она и винила в этом Крейга, то успешно скрывала, но он и сам жалел о том, что затеял ту ссору с Бенедиктом. В итоге он возненавидел не только зятя, но и собственную дочь.
За завтраком в его последний день в Мунвелле Хейзел обвинила Крейга в том, что он намекнул Бенедикту, что одолжит ему денег, а затем подвел его – и сделал это потому, что не любил Бенедикта из-за его веры. «Веры в то, что мы дадим ему денег? Веры, что люди не знают о том, какой он дрянной работник?» Крейгу удалось сдержаться, но вид Бенедикта, оскорбленного, но готового прощать, оказался для него последней каплей. Хейзел искала замену отцу, не так ли? Искала того, кто скажет ей, что делать, простит ее, когда она признается, что поступила неправильно, оградит ее от враждебного мира? «Если тебе нужен такой отец, оставайся с ним», – проворчал он, поднимаясь наверх за чемоданами. Только когда она отвернулась от него, когда он забирался в фургон Бенедикта, он понял, как сильно ранил ее, и хуже всего было то, что он не испытал прилива любви к своему обиженному ребенку, он возненавидел ее за то, что она не смогла справиться с правдой.
Он не имел права осуждать ее. Они всегда поощряли ее быть самой собой, и теперь она стала такой. Она больше не была их маленькой девочкой. После того, как она вышла замуж, ее пустая комната в их доме казалась раной, на заживление которой ушли месяцы. Более того, когда Хейзел начала встречаться с Бенедиктом, Вера перестала привлекать Крейга в сексуальном плане – очевидно, отцы часто проходили через подобное, – но они приспособились ко всему этому или думали, что приспособились. Теперь отцовство приносило только тревоги, и он ненавидел себя за то, что вымещал свои чувства на дочери.
Вера набирала номер Хейзел. После трех неудачных попыток дозвониться она связалась с телефонистом.
– Мунвелл, – сказала она, и потом еще дважды повторила название города. – Забудьте о названии, я же сообщила вам код региона. И не говорите мне, что этого города не существует, – она обратилась к Крейгу дрожащим голосом: – Поговори с ним.
Но когда Крейг взял трубку, на том конце послышались длинные гудки. Вера опустилась в кресло, прикрыв глаза рукой. В этот момент голос произнес:
– Ремонтная служба, я вас слушаю.
– Привет, Бенедикт. Хейзел дома? Мать хочет с ней поговорить.
– Ее нет.
Крейг попытался сохранить твердость в голосе.
– Она скоро вернется? Попроси ее нам перезвонить.
– Ее не будет допоздна. Она на молебне. В магазине проводится молитвенное собрание, – объяснил Бенедикт. – Не удивлюсь, если оно продлится всю ночь.
– И о чем она молится?
– Всегда есть о чем попросить Господа, хотя я сомневаюсь, что вам это известно.
– Да, но обычно молебны не длятся всю ночь. Почему именно сейчас?
– Боюсь, вы мне не поверите.
Его самодовольство взбесило Крейга.
– Если ты не скажешь мне, что происходит, а Хейзел так и не поговорит с матерью, то нам придется к вам приехать.
Вера улыбнулась и с энтузиазмом закивала.
– Сейчас это невозможно, – сказал Бенедикт. – Мне пришлось сложить все оборудование для сигнализаций в свободной комнате, а остальные материалы перенести в сарай. Я больше не могу позволить себе аренду склада.
– Я рад, что ты нашел способ сократить расходы. Мы можем снять номер в отеле. Не удивляйся, если мы увидимся в ближайшее время.
– В отеле нет свободных номеров, – предупредил Бенедикт.
Крейг положил трубку на рычаг.
– Что думаешь? – спросил он у Веры. – Может, нам съездить и узнать, в чем дело?
– Да, давай. Мне позвонить Лайонелу или лучше ты? Уверена, он подменит тебя на пару дней.
Лайонел – их партнер, которому бы перешла практика, если бы они переехали.
– Не прямо сейчас, – запротестовал Крейг. – Я думал съездить туда на выходные.
– Не хочу ждать до выходных. Ведь ты тоже чувствуешь, что-то не так, я по тебе вижу.
– Возможно, ничего серьезного. В любом случае, когда мы сможем уехать, зависит исключительно от Лайонела.
Лайонел уверил их, что подстроится под любые их планы. «Можете уезжать хоть завтра». Крейг с трудом нашел номер отеля в Мунвелле. Администратор неохотно сообщил, что у них как раз отменилась бронь.
– Мы возьмем номер, – сказал Крейг, и сразу начал сомневаться в их решении. – Хейзел вряд ли скажет нам за это спасибо, – предупредил он Веру.
– Я готова рискнуть. Я чувствую, что нужна ей.
– Будем надеяться, что она это понимает, – сказал Крейг, и жена осуждающе посмотрела на него в ответ.
Позже он пытался заняться с Верой любовью. По прошествии получаса его руки дрожали под тяжестью его тела. Ему казалось, что возраст иссушил его пенис.
– Ничего страшного, – успокоила его Вера, когда он отказался от своей затеи, нежно погладив его покрытый потом лоб. – Притворимся, что мы не женаты, когда заселимся в отель.
Наконец он заснул и проснулся отдохнувшим. Но это ощущение улетучилось, когда они отъехали на несколько миль от Шеффилда и ему пришлось сбросить скорость на извилистой дороге. Солнце, отраженное от поверхности воды в водохранилище, светило ему прямо в глаза. Спортивная машина пристроилась сзади, их бамперы чуть не соприкасались, потом обогнала и так резко затормозила на повороте, что Крейг чуть не въехал в нее. Автобусы до Мунвелла не ходили по понедельникам, но остаток пути он провел, сожалея о том, что не настоял на том, чтобы они дождались до вторника и поехали на автобусе.
Когда они приблизились к Мунвеллу по дороге через дикие поля, небо посерело. Напряжение и недосып, должно быть, сказывались на Крейге, потому что, когда «Пежо» поднимался по длинным склонам вересковых пустошей, ему казалось, что за каждым гребнем скрывается обрыв. Это ощущение неприятно напомнило ему о падении в шахту в детстве. Будь проклят Бенедикт за то, что заставил его так себя чувствовать. Даже вид чистого неба над Мунвеллом вызвал у него приступ паники. Он старался внимательно следить за дорогой. К тому времени, когда они добрались до отеля, у него так сильно болела голова, что он едва мог видеть.
Их тесная комната со слуховым окном располагалась под самой крышей. Крейг лег на кровать, от которой исходил слабый запах стирального порошка, и закрыл глаза. Вера задернула шторы и пошла в аптеку, а Крейг лежал, прислушиваясь к тишине города, изредка нарушаемой звуком проезжавших мимо машин. Когда Вера вернулась, она дала ему стакан воды и пару таблеток парацетамола, а затем сказала:
– Из всех людей, которых мне не хотелось бы видеть, я встретила Мела и Урсулу.
– Напомни, кто они, – попросил Крейг, пытаясь расслабиться, чтобы дать болеутоляющим шанс.
– Святоши, друзья Бенедикта. Они пошли предупредить Хейзел, что мы приехали.
Пять минут спустя на верхнем этаже отеля послышался скрип лифта, и Хейзел постучалась в их дверь.
– Ох, мамочка, почему вы решили вернуться именно сейчас?
– Прости нас, если тебя это расстроило. Я думала, ты обрадуешься, но, очевидно, я ошибалась.
– Мамочка, я рада. И меня очень расстроило то, как мы расстались. Но Годвин запланировал особую проповедь на завтра, и я буду занята до тех пор.
– Хочешь сказать, неверующим здесь не рады.
– Просто вы будете предоставлены сами себе, и вам нечем будет заняться, – ее слова прозвучали неубедительно.
– Мы никуда не уедем, пока я так себя чувствую, – проворчал Крейг, прикрыв глаза ладонью.
– Что это с папочкой?
– Ему не нравится ездить по горным дорогам, только и всего. Не трогай его, и с ним все будет хорошо. Мы будем в баре, – сказала она Крейгу, и переключилась на Хейзел, когда та попыталась возразить. – Я хочу выпить, даже если ты – нет. Нам надо поговорить.
Крейг услышал, как их голоса поглотил скрип лифта, и затем вокруг него сомкнулась тишина. Он осмелился принять еще две таблетки и дотянулся до кнопок прикроватного радиоприемника. Он забыл, что религиозная радиостанция была единственной, работавшей в Мунвелле, но даже ее поймать не получилось. Он мог слышать лишь помехи, похожие на трескучий нечеловеческий хохот. Крейг выключил радио и лег на кровать.