В сгущающихся сумерках зрачки Веры расширились.
– Мы же правда можем это сделать. Как мы раньше об этом не подумали? Пойдем, может они уже вернулись.
Начинало темнеть, и в любом случае им пора было выходить из леса. Кажется, собиралась гроза, и Крейг пытался убедить себя, что он нервничает именно поэтому – вдруг молния попадет в дерево рядом с ними. Они пробирались через мрачный лес, в котором внезапно стало тихо и прохладно. Крейг спотыкался о невидимые корни. Когда они заходили в лес, он не заметил, что омела выросла на многих деревьях. У него было чувство, что они заблудились и далеко отошли от дороги. Крейг с Верой с трудом карабкались между деревьев по мрачному, мягкому склону, но были уверены, что Мунвелл находится наверху. Наконец они выбрались из-под лесных сводов и оказались в поле, за которым была видна дорога.
Они дали ногам отдохнуть и пошли вдоль каменной стены по направлению к дороге. Когда вдали показался Мунвелл, Крейг испытал приступ паники, который напомнил ему, как он ехал по извилистой дороге. Тьма сгущалась над городом, словно заливала его со всех сторон. Казалось, дома стали меньше и прижались друг другу, крохотные и хрупкие под гнетущим небом. Собрание закончилось. Они видели толпу на обгоревшем краю пустошей.
Наверное, Хейзел и Бенедикт пошли прямо в отель. Когда Уайлды вошли в вестибюль, те их уже ждали.
– Хейзел думала, вы заблудились, – с укоризной сказал Бенедикт, задрав подбородок и глядя на них сверху вниз. – Пойдемте в ваш номер. Лишние уши нам не нужны.
Они зашли в лифт и наблюдали за лампочками, ведущими отсчет этажей. Все молчали, пока не вошли в номер под самой крышей. Потом Бенедикт произнес:
– Вы выбрали неудачное время для визита. Нам и так сейчас нелегко, а теперь Хейзел еще больше расстроится.
– Я думал, Годвин Манн изменил вашу жизнь к лучшему, – сказал Крейг угрюмо.
– Крейг, – прошептала Вера, напомнив ему об их договоренности.
Он подошел к окну, максимально отстраняясь от ссоры. С пустошей спускалась тьма вместе с задержавшимися участниками собрания.
– Мать хочет кое-что сказать тебе, Хейзел.
– Хейзел, чего бы ты хотела больше всего на свете?
– Для себя – ничего. Хотела бы, чтобы дела у Бенедикта пошли получше. Мамочка, у нас правда проблемы с бизнесом, хотя мы делаем все, что можем. Ему приходится ездить в отдаленные районы в поисках работы.
Туда, где о его репутации никто не знает, подумал Крейг, но промолчал и посмотрел на площадь перед отелем. По ней шел Годвин Манн, поддерживаемый с двух сторон своими последователями.
– Возможно, тебе стоит надеяться на благоволение вашего евангелиста, Бенедикт, – сказала Вера. – Но кроме бизнеса, о чем вы с Бенедиктом, да и мы с твоим отцом, о чем мы все вместе мечтаем?
– О ребенке, конечно.
– Я так и знала, – воскликнула Вера. – Мы все обсудили и решили помочь вам финансово. Мы оформим дарственную и купим все необходимое для ребенка, когда ты забеременеешь.
Наверное, из-за комбинезона Манн казался крупнее своих помощников. Они шли вдоль уличных фонарей, горевших в столь ранний час. Крейг отвернулся от окна.
– Мы сделаем это, если вы позволите. Что скажете? Вы примете это как предложение мира?
– Вы должны знать, нам ничего от вас не нужно, просто не злитесь на нас больше, – сказала Хейзел и обняла их обоих.
– Мы очень вам благодарны, – поспешно сказал Бенедикт.
Крейг отошел от женщин, пожал слабую липкую руку зятя и произнес:
– Тогда решено.
– Приходите сегодня к нам. Поужинаем вместе, – воскликнула Хейзел. – Нам пора домой, предупредить Урсулу. Она сегодня готовит. – Потом добавила, словно извиняясь – Не думаю, что они с Мелом надолго здесь задержатся, после того как Годвин исполнил то, ради чего приехал.
Крейг услышал звук лифта.
– А вот и он.
Он не думал их перебивать. Ему хотелось узнать, что именно сделал Манн. Они слушали, как двери лифта со скрипом открылись, и три человека прошли по коридору мимо номера Уайлдов. Потом дверь Манна закрылась, а его помощники вернулись к лифту.
– Увидимся через час, – сказала Хейзел.
Крейгу казалось, что в их номере недостаточно светло. Его раздражала мысль о том, что Хейзел боялась говорить, пока Манн был в коридоре. От этого ему было не по себе, хотя на это не было никаких причин. Он побрился перед зеркалом над раковиной, переоделся и лег на кровать, но так и не смог расслабиться. Оставалось делать вид, что он хорошо проводит время, ради Веры и Хейзел.
Он был счастлив, когда они добрались до коттеджа, несмотря на то что у камина сидел клон Христа. Он был счастлив покинуть густой сумрак под черным как сажа небом, хотя обычно в эти часы было еще светло. Он похвалил блюдо Урсулы – спагетти разной консистенции, с кусками пережаренного или почти сырого мяса неизвестного происхождения. Он улыбнулся, когда Мел захлопал в ладоши, узнав, что Хейзел планирует завести ребенка, воскликнул «Еще одна жизнь для Христа» и настоял на прочтении молитвы о рождении.
Крейг спросил о том, что произошло у пещеры, но так и не получил четкого ответа.
– Годвин был просто супер, – сказала Урсула, наваливая ему вторую добавку спагетти, несмотря на протесты. – Спустился с Господом в пещеру, и Бог изгнал оттуда зло. Это место ждут перемены, что не может не радовать.
Крейг поймал на себе взгляд Хейзел и заметил, как она с сочувствием смотрит на его тарелку. Может, у нее осталось еще чувство юмора.
Несколько часов спустя, когда они с Верой уходили, Хейзел порывисто поцеловала его у калитки. Он вспомнил, как много лет назад ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы его поцеловать. Это воспоминание не оставляло его всю дорогу до отеля. Он крепко держал Веру за руку, боясь потерять ее во тьме, которая казалась удушливой, словно перед грозой, и даже уличные фонари были не в силах ее разогнать. Он надеялся, что гроза наконец начнется и освободит его от чувства неизбежности, от которого кровь стыла у него в жилах.
Оказавшись в постели с Верой, он почувствовал себя немного лучше. Одной рукой он обнял ее за талию, и она вскоре уснула. Но сам он боялся, что если заснет, то гроза или что-то другое разбудит его. Ему надо как следует отдохнуть перед завтрашней дорогой. По крайней мере Манн вел себя тихо. По дороге в туалет в конце коридора Крейг прошел мимо номера Годвина и услышал тихий низкий голос. Видимо, проповедник благодарил Господа за помощь. На мгновение Крейгу показалось, что взошла луна, но это был лишь свет из комнаты Манна.
Глава двадцать восьмая
Радиобудильник разбудил Юстаса звуком помех. Он с трудом открыл глаза, уставился в шипящую темноту и наконец нашел будильник. «Ну вот, и ты сломался, – рявкнул он, – как и все вокруг». Он зарылся под одеяла, чтобы спрятаться от ощущения паники. Он так и не вспомнил, что именно сказал в воскресенье перед толпой. Через открытое окно послышался грохот ставней. Магазин по соседству начинал работу.
Юстас нехотя вылез из кровати и подошел к окну. Прохладная тьма казалась тяжелее сна. Он распахнул створки окна шире и высунулся, чтобы взглянуть на часы над залом собраний. Подсвеченный циферблат казался закопченным, ему пришлось напрячь зрение, прежде чем он убедил себя в том, что видит. Хотя, по его ощущениям, сейчас было четыре часа утра, часы показывали то же время, что и будильник, – полседьмого.
«Хватит пялиться, – пробормотал он сам себе. – Ничего не изменится. Реальность права, а ты ошибаешься». Он втянул голову, почувствовав себя черепахой, медлительной и заскорузлой, и направился к выключателю. Свет в спальне и ванной был приглушенным, коричневатым. Завтрак может подождать: чем раньше он рассортирует почту, тем меньше людей встретит, когда будет ее разносить.
Юстас вышел из коттеджа на промозглую, затянутую дымкой улицу и поежился. Плотные облака над головой напоминали беззвездное ночное небо. Окна спален и кухонь соседних домов загорались одно за другим, но они, как и лампы уличных фонарей, казались лишь небольшими островками света, окруженными морем тьмы. Он втянул голову в плечи и поспешил в сортировочную.
Она располагалась в небольшой комнатке за почтовым отделением. Обычно водитель почтового фургона из Шеффилда заходил через черный ход и заносил мешки с корреспонденцией, но сегодня в сортировочной было пусто. Юстас сел на табурет и закрыл глаза. Вид пустых ящиков для писем под лампами дневного освещения напомнил ему о том, что он не выспался. Из-за тьмы за окном ему казалось, что время остановилось, но, когда он в следующий раз взглянул на часы, было уже почти восемь утра.
Юстас не смог дозвониться до Шеффилда. Телефон работал, он убедился в этом, позвонив на него, но, когда он набирал номер шеффилдского почтамта, на другом конце ему отвечала пустая тишина, от которой у него зачесалось ухо. Он продолжал дозваниваться, когда в сортировочную заглянула начальница почтового отделения. Она опустила голову, словно собиралась боднуть его своими овечьими кудряшками.
– Почему задержка?
«Уж точно не из-за беременности», – подумал он, но вслух сказал:
– Корреспонденцию не доставили, и я не могу дозвониться до Шеффилда.
– Чепуха, – воскликнула она, словно имела в виду его.
Она набрала номер шеффилдского почтамта и приложила трубку к уху под седыми кудряшками, потом вытянула ее перед собой и просверлила взглядом. Она попробовала позвонить с телефона в операционном зале и вернулась с недовольным выражением лица.
– Наверное, магнитные бури. Не удивительно, что сейчас так темно, – сказала она, но он так и не понял, какая связь между этими фактами. – Но это не оправдание для опоздания.
Она мало для чего находила оправдания, даже до появления Манна. С тех пор, как он сказал бог знает какие ужасные вещи во время воскресной проповеди, она не упускала возможности выразить ему свое недовольство. На следующей неделе его будет сопровождать ее помощник из операционного зала, очевидно для того, чтобы он подготовил этого коренастого парня в качестве собственной замены.