– Сюда, – прошептала она, ведя его за собой.
Ей стало страшно, когда она отпустила ствол. Спешка ни к чему, фургон прямо перед ними, плюс-минус пара футов. Она была уверена, что дерево, за которым они укрылись, росло прямо перед фургоном. Джеральдина напрягла слух, на случай если двигатель все еще тикает. Ее чувства обострились – впереди находилось что-то большое. Пусть это будет фургон, а не чудовище, взмолилась она. Но это оказалось дерево.
– В чем дело? – спросил Джереми, почувствовав, как она отпрянула от ствола.
– Ничего, все хорошо. – Ей хотелось сказать ему, чтобы он говорил тише.
Видимо, она не заметила это дерево, когда они отходили от фургона. Она провела мужа мимо него, их ноги утопали в мягкой земле. Фургон не должен быть далеко, сказала она себе, и в ту же секунду ощутила какую-то тень. Прежде чем она ее нащупала, Джереми резко дернулся.
– Боже, что это? – почти закричал он. – До чего я только что дотронулся?
Она осторожно протянула руку вперед и тихо сказала:
– Всего лишь дерево.
– Это не просто дерево. На нем есть лицо. Или, может, у меня галлюцинации. Боже, после стольких лет, как раз вовремя.
Самоирония не смогла скрыть его панику.
– Наверное, кто-то вырезал лицо на стволе, вот и все, – сказала Джеральдина и с ужасом вспомнила о тех временах, когда у мужа был плохой трип и ей приходилось с ним нянчиться, убеждать, что это рано или поздно закончится и что он не сходит с ума.
– Пойдем в ту сторону, – прошептала она.
Они должны были уже поравняться с фургоном. Она сместилась влево, когда они наткнулись на то дерево, поэтому теперь надо было идти правее. Земля под ногами была мягкой, и Джеральдина боялась, что они увязнут в ней. Тишина заложила ей уши так же, как темнота застлала глаза. Она решила для себя, что следующим предметом, до которого она дотронется, будет фургон. На этом участке леса, который она успела разглядеть перед аварией, больше ничего не поместилось бы. Ей путь преградил объект, который казался выше и шире ее. Джеральдина протянула руку вперед, в надежде дотронуться до металла. Но ее пальцы нащупали два глубоко посаженных глаза и рот с неровными зубами.
Она прикусила губу, чтобы не закричать. На этом дереве было вырезано несколько лиц. Ее пальцы коснулись чего-то холодного и воскового в том месте, где у лица должны были бы быть волосы. Длинные закругленные листья. Омела, узнала она. Джеральдина продолжила бесцельно шарить рукой в темноте и наконец призналась:
– Я не знаю, где фургон.
– Не страшно. Мы бы его все равно не починили, – Джереми испытал облегчение, когда она озвучила то, что он и так знал. – Давай найдем место, где можно посидеть и подождать. Может, станет светлее, или мне станет лучше, или кто-то проедет мимо.
Значит, он хочет убедить себя в том, что тварь на дороге – это галлюцинация. И что он сделает, если она скажет ему, что он ошибается? Она сама никогда не принимала наркотики, но тоже видела ее в свете фар. А теперь это чудовище рыщет где-то в темноте. Ей хотелось схватить мужа за руку и побежать прочь, но бег выдаст их местоположение, если оно еще не было известно этому белому улыбающемуся чудовищу с длинными руками. Возможно, оно ждало, что они прибегут прямо в его объятия.
– Пожалуйста, – прошептала она и задрожала от отчаяния. Но вряд ли кто-то услышит ее мольбу о помощи.
Она почувствовала, как Джереми потянул ее за руку, к дереву с вырезанными лицами. Он пытался убедить ее сесть между его корней и подождать. Джеральдина была готова поддаться, любые другие действия казались ей еще более опасными. Но в этот момент чьи-то пальцы сомкнулись на ее свободной руке.
Она открыла рот, чтобы закричать, но чуть не подавилась собственным криком.
– Что случилось? Что стряслось на этот раз? – спросил Джереми, почувствовав ее напряжение. Джеральдина ослабила хватку и глубоко вздохнула. Рука, прикосновение которой она ощутила, принадлежала ребенку.
Ей хотелось отпустить руку Джереми, прикоснуться к лицу ребенка, проследить его черты кончиками своих пальцев, но она боялась, что если отпустит Джереми, то потеряет его в кромешной тьме. Это необязательно, сказала она себе. Только один ребенок мог найти их в этом лесу. Маленькая ручка сжала ее ладонь, словно малыш просил довериться ему. Наконец они были вместе. Ей хотелось заплакать от радости, но она сдержалась, чтобы не объяснять причину слез Джереми. Ни к чему было спорить с ним прямо сейчас. Она потянула мужа за руку и прошептала:
– Давай еще раз попробуем.
– Боже, ну зачем? Что ты собираешься сделать? Ничего же не видно, черт возьми.
– Доверься мне, Джерри, – сказала она тихо, и сжала его руку точно так же, как ребенок сжимал ее ладонь.
Наконец Джереми перестал вырываться. Она боялась, что он уйдет от нее и скроется в темноте. Он пошел за ней, она слышала, как он ругается, монотонно и почти бесшумно, словно пытался проклятиями прогнать тьму. Маленькая ручка тянула ее за собой, вокруг невидимых препятствий, по суглинистой земле. Она воскликнула, когда земля под их ногами стала тверже. Джереми без всяких эмоций пробормотал:
– Боже.
Это была не твердая земля, а асфальт.
Детская ручка вывела их на дорогу. Они прошли по ней несколько метров, и Джеральдина поняла, что они идут в сторону Мунвелла.
– Может, лучше… – прошептала она и замолчала, испугавшись, что Джереми захочет знать, с кем она говорит. Потом откажется поверить ей, откажется идти дальше. Она могла бы направить его руку к руке ребенка, но он мог подумать, что это очередная галлюцинация, и запаниковать. Лучше идти туда, куда ее ведут. Радость переполняла ее, и ей было все равно, куда идти. Слезы стекали по ее щекам, но она не могла их вытереть. Джеральдина чувствовала легкость во всем теле и была готова взлететь. Она больше не обращала внимания на тьму.
Джереми молчал, пока они не вышли на хребет над Мунвеллом, но, увидев освещенные улицы, он пролепетал:
– Джерри, ты чудо. Как ты это сделала? Только я не понял, что мы идем к городу, иначе я предложил бы дойти до шоссе и поймать там машину.
Она едва его слышала. В момент, когда они увидели огни, детская ручка разжала пальцы. Она посмотрела по сторонам, напрягая глаза. Кроме нее и Джереми на хребте никого не было.
– Джонатан, – прошептала Джеральдина.
– Ты хотела сказать «Джереми», – сказал ее муж, с ноткой нетерпения в голосе. – Ничего страшного. Рядом с футбольным полем есть автомастерская. Пойдем туда, попросим отбуксировать наш фургон.
Ему хотелось оказаться среди огней. Она шла за ним, оглядываясь на лес за спиной. Там был Джонатан, и она ни перед чем не остановится, чтобы его вернуть.
Глава тридцать шестая
– Такая погода нам подходит, мистер Угрюм?
– На мой взгляд, слишком много фонарей, месье де Прессье.
– Пусть люди немного привыкнут к темноте, тогда они сами погасят фонари, можете поставить на это свои глаза.
– Лучше поставлю их глаза, если вам без разницы. Но местные жители умеют приспосабливаться. Они готовы измениться для любого, кто принесет немного света в их жизни, готовы превратиться во что угодно. Все, кроме таких, как Юстас Гифт.
– Не говори никому, но мне кажется, он нас подслушивает.
– А мне кажется, он сидит там совсем один и думает, может, у него нет работы из-за того, что он сказал на проповеди в прошлое воскресенье.
– Да, и он уверен, что именно из-за этого ему никто не говорит, какое сейчас время суток.
– Можно подумать, остальные горожане сами это знают.
Юстас больше не мог сдержаться. Он выключил видео с «Сыновьями пустыни»[10] и бросился к окну.
– Шухер, – предупредил один из голосов, и наступила тишина. Он мог видеть только два уличных фонаря и освещенную ими часть улицы. Он выбежал из дома, добежал до калитки.
В конце улицы, за островком света, стояли три фигуры. Фонарь освещал почти вертикальный склон, заросший острой травой. Он слышал три голоса? Может, они не говорили всё из того, что он услышал, но Юстас был уверен, что они обсуждали именно его. Он вышел на тротуар, чтобы получше их рассмотреть, и они повернули головы в его сторону.
Он отпрянул. Их лица казались пустыми и белыми, как яйцо в скорлупе. Было слишком темно, и Юстас не смог разглядеть, во что они одеты. Наверное, из-за тьмы они казались похожими на насекомых. Во всем виновата тьма, и он ненавидел ее за то, что из-за нее он застрял в городе, который его презирал. И тьма стала воплощением этого презрения, силой, хотевшей ослепить и задушить его, стереть с лица земли. Он вернулся в свой коттедж.
Не успел он закрыть дверь и войти в гостиную, как за открытым окном снова послышались голоса:
– Даже не осмелился приблизиться к нам, мистер Угрюм?
– Он не уверен, что действительно слышит нас, месье де Прессье.
– Главное – продолжить сбивать их с толку, – сказал третий голос. Два других голоса походили на те, которые Юстас использовал в своих выступлениях, но третий напоминал ему его собственный, как голос, долетавший до него через воображаемые наушники из-за пределов тьмы. Он сжал руки в кулаки. – Тогда мы будем крутить ими, как хотим.
– Пусть соберутся вокруг света, как привыкли.
– А потом…
– Погодите, не забывайте, этот клоун нас слышит. Не сболтните лишнего.
– Кто бы говорил. В любом случае, ему никто не поверит. Он сам не верит, что мы здесь.
– Знаете, что мне хочется сделать?
– Расскажите, расскажите.
– Пусть услышит, что он сказал на проповеди.
– Вы просто гений. Вам надо на сцене выступать. Пусть услышит, что сказал о своей подруге, акушерке?
– Думаю, после тех слов она ему больше не подруга.
– Но все остальные думают наоборот, думают, что она вполне может родить ему несколько детей, о которых он говорил.
– Тех, кого он сбросит в пещеру, чтобы они не ходили в мунвеллскую школу.
– Да, и других детей вслед за ними.