Ребенок снова лег на траву, но продолжал смотреть на них. Его взгляд меркнет или свет не попадает ему на глаза? Она нежно, но твердо разжала пальцы Джереми.
– Это ребенок, Джереми, живой мальчик, и он совсем один в холодной темноте. Ты не бросишь его, я не верю, что ты на такое способен.
– Тогда спроси у него, где он живет, – Джереми почти впал в истерику, хотя стал говорить тише. – Или скажи ему, чтобы шел на площадь, там о нем позаботятся. Ты же не думаешь, что он пойдет с нами?
– Я не слышала этого, Джереми. Ты этого не говорил, это сказал кто-то другой, тот, за кого я никогда бы не вышла замуж. Я не могла бы жить с человеком, который так относится к детям.
Она предостерегающе посмотрела на него и вошла в калитку. Мальчик робко ей улыбнулся. Она пошла по дорожке, расстегивая куртку. Ее груди под футболкой обвисли, куртка больше их не поддерживала, и она почувствовала себя матерью, которая сейчас будет кормить своего ребенка. Мальчик снова встал на четвереньки, его белая кожа блестела в лунном свете, и она заметила, что трава под ним мерцает. Наверное, влага вышла из земли под тяжестью его тела. Она подумала, как долго он лежал здесь, на холодной сырой земле, и чуть не расплакалась. Джеральдина протянула к нему руки, и мальчик встал на ноги, его длинные пальцы болтались рядом с обескровленным пенисом. Он был примерно одного возраста с Эндрю, но совершенно не был на него похож: он казался абсолютно безэмоциональным. Наверное, малыш слишком устал, подумала Джеральдина.
– Иди сюда, – сказала она с жалостью и надела на него куртку.
Застегивая ее, Джеральдина коснулась его шеи и задрожала. Мальчик был холодным и мокрым. Импульсивно она взяла его на руки и с ужасом поняла, что он весит меньше, чем она думала: кожа и кости. Джеральдина коснулась губами его холодного лба, высокого, как у Джереми, и прошептала:
– Мы тебя накормим.
Она почти дошла до калитки, когда к ней подскочил Джереми.
– Они перестали петь, – пробормотал он, неохотно глядя на лицо ребенка. – Думаю, молебен закончился.
– Нужно отнести его домой до того, как нас увидят.
– Джерри… – взмолился он, стараясь больше не смотреть на ребенка.
– Джереми, ты меня не остановишь, и они тоже. Мы и так от многого отказались. – Она уже бежала к ближайшей улице.
Завернув за угол, Джеральдина услышала, как толпа начала выходить с площади.
– Не иди туда одна, – отчаянно крикнул Джереми и побежал за ней, в темноту.
Она спешила по пустым улицам, и ребенок смотрел ей в лицо. Один раз ей пришлось спрятаться в переулке, когда мимо проходила семья. Джереми первым вышел на Хай-Стрит и жестом предупредил ее подождать, пока на улице никого не будет. Он добежал до часовни и впустил Джеральдину, как раз когда в конце линии погасших фонарей под улыбающимся небом показались Биваны.
Джеральдина пронесла мальчика через магазин, где лунный свет расставил на полках тома тени, потом через прихожую, на второй этаж, в гостевую спальню. Маленькая комната наполнилась белым светом, ярче всего освещавшим кровать. Она положила мальчика на покрывало и смотрела на него. В комнату вошел Джереми. Лицо мальчика ожило в лунном свете, его рот открылся в улыбке. От предчувствия у Джеральдины закружилась голова, и она взяла мужа за руку. Мальчик увидел, как они стоят у его кровати, держась за руки, и его глаза стали ярче.
– Мамочка, папочка, – сказал он.
Глава сорок седьмая
Ник не пытался воззвать к разуму полицейского, пока мясник не оставил их одних. К тому моменту Ник уже находился в камере. Может, он должен был вырваться, когда мясник в темноте вел его в участок, но он мало чем помог бы Диане, если бы его конвоир выполнил свою угрозу. Он всю дорогу бормотал в ухо Нику: «Только попробуй», словно крутой коп из пародийного номера. В итоге Ник позволил довести себя до полицейского участка в надежде, что там его отпустят.
Изгиб Хай-Стрит отделял полицейский участок от городской площади. Небольшое здание под остроконечной крышей, с крыльцом, двойными дверьми, узкими окнами и толстыми стенами, напоминало Нику деревенскую школу. Когда они вошли внутрь, полицейский осветил помещение лучом фонарика. Во тьме показались очертания мебели: стойка дежурного офицера, пустые письменные столы, доска с объявлениями, похожими на птенцов, выглядывающих из гнезда. Полицейский поднял столешницу и жестом попросил мясника проводить Ника за стойку. Но Ник остановился при виде короткого коридора, ведущего в камеру.
– Вы уверены, что это необходимо? – спросил он сквозь зубы, слезы подступили к глазам, когда мясник начал выворачивать ему руки.
– Скажи спасибо, что не получил как следует, – рявкнул здоровяк и боднул его головой.
Полицейский открыл решетку и отошел в сторону, не говоря ни слова. Мясник толкнул Ника вдоль коридора и швырнул в камеру. Ник вовремя успел нагнуть голову и плечом врезался в стену у единственной койки. Он беспомощно смотрел на замочную скважину, пока полицейский запирал дверь.
– Если хотите, чтобы я за ним присмотрел, только скажите.
– Не надо, спасибо. Я сам справлюсь.
– Вы знаете, где меня найти, если передумаете. – Казалось, мясника обидел упрек в голосе полицейского. Он вышел прочь, захлопнув за собой двери.
Когда полицейский вышел в основной зал, Ник подхромал к решетке и позвал:
– Инспектор.
– Я с вами, не бойтесь. Мне нужны ваши данные, для протокола.
Свет фонарика прыгал между столами, и казалось, те качаются на волнах темноты. Наконец луч появился в конце коридора и высветил Ника.
– Ваше имя.
– Ник Рид. Слушайте, вы же не думаете, что я собираюсь нарушить закон. Отпустите меня, пожалуйста. Даю вам слово, мне не нужны неприятности.
Луч света упал ему на лицо.
– Адрес.
– Не скажу, пока не узнаю, в чем меня обвиняют.
– В нарушении общественного порядка, я вам уже говорил. Ваш адрес.
– Я не меньше вашего хочу сохранить порядок. Я приехал сюда помочь, как вы не понимаете? Но я волнуюсь за Диану Крамер. Поэтому я сюда и приехал. Если вы меня отсюда не выпустите, то хотя бы убедитесь, что ей ничего не угрожает. А не возитесь со своими бумажками.
– Если вы за нее так переживаете, вам следовало утихомирить ее. Чем скорее вы сообщите данные о себе, тем скорее я вернусь к своим обязанностям.
– Боже, вы единственный полицейский в городе. Что случилось с остальными?
– Возможно, они уже возвращаются в Мунвелл с подкреплением. Вы же приехали сюда и нашли это место без проблем.
– Выпустите меня, и я расскажу, как добирался сюда.
– Мне это не интересно, – усмехнулся инспектор. – Ваш адрес, если хотите, чтобы я присмотрел за вашей подругой учительницей.
Сколько же бумажек ему нужно, чтобы создать иллюзию контроля над ситуацией?
– Я чуть не погиб, добираясь сюда, – сказал Ник. – И не думаю, что кто-то еще сможет найти дорогу в Мунвелл. Я мог бы рассказать вам, с чем столкнулся, но не буду этого делать, пока заперт, как обезьяна в клетке.
Наступила тишина, и луч фонаря опустился ниже. Ник воспринял это как знак того, что полицейский обдумывает его ультиматум. И тут свет погас.
– Ублюдок, – прорычал Ник. Но полицейский выключил фонарь не для того, чтобы запугать. Ник увидел лицо инспектора, который смотрел мимо него, на маленькое окошко камеры. Через него струился лунный свет. Сперва Ник почувствовал облегчение от того, что тьма ушла, но потом инстинкты вернулись к нему. Этот свет был слишком похож на тот, который он видел на пустошах, а потом у отеля.
С площади доносились радостные возгласы толпы. Может, они оставили Диану в покое, пытался убедить себя Ник, но безуспешно. Полицейский направил луч фонаря на свой блокнот.
– Что бы вы ни хотели мне рассказать, это уже не имеет значения. От вас мне нужен только ваш адрес.
Ник схватил бы его через прутья решетки, если бы мог дотянуться.
– Неужели вы верите, что все в порядке? – отчаянно спросил он. – Разве вас не беспокоят перемены в городе?
– Без сомнений, если бы я не верил в Бога, меня бы это беспокоило. – Полицейский нахмурился. – Господь наделил меня властью, видите ли. Это серьезная ответственность, и я надеюсь, что достоин ее. Если Господь не убережет меня от ошибочного суждения, то вы и ваши извращенные собратья и подавно. Итак…
Он собирался еще раз попросить сообщить ему адрес. Но в этот момент на крыльце послышался шум.
– Открыто! – крикнул инспектор.
Тишина. Только радостные крики доносились с площади. Длинные тени решетки тянулись вдоль коридора и вливались в темноту главного зала. Шум на крыльце возобновился, кто-то настойчиво скребся в двери. Полицейский направил луч фонарика на входную дверь и крикнул:
– Войдите!
Ответа не последовало. Инспектор зашагал по коридору. Столы, выхваченные лучом фонарика, выплыли из тьмы. Нику показалось или двери действительно трясутся?
– Подождите! – Внезапно Ник занервничал еще сильнее. – Сперва узнайте, кто там, а потом открывайте двери.
Инспектор презрительно взглянул на него.
– Вы превратились в такую же истеричку, как ваша подруга. Или предлагаете вас выпустить, на случай если мне понадобится помощь? Я на такую уловку не куплюсь, друг мой. – Он направил луч света на дверную ручку и распахнул двери.
То, что ждало в тени полицейского участка, ворвалось так быстро, что Ник сперва не понял, почему полицейский попятился назад, выронив фонарик. Тот отскочил от ножки письменного стола и завертелся на линолеуме, превратив главный зал в карусель кошмарных образов. Ник увидел, как полицейский бросился к дверям и захлопнул их, но слишком поздно. Когда мужчина развернулся и побежал к застекленному шкафу с дубинками, на него набросились три тени.
Это были псы – бешеные псы, судя по рычанию и звукам разрываемой одежды. Луч фонаря качнулся в их сторону, и Ник увидел, как они повалили полицейского, одна красная пасть впилась зубами в его бедро, вторая схватила за запястье. Мужчина вскрикнул только один раз и захрипел в агонии. Следующий поворот фонарика показал третьего пса, положившего лапы ему на грудь и вгрызавшегося в горло. Полицейский бился в конвульсиях, когда его нога пнула фонарик и тот вдребезги разбился о стену. Потом главный зал погрузился в темноту, были слышны лишь звуки дыхания, рычания и разрываемой плоти.