– Почему он тогда лежал голым на том самом месте, где мы хотели перезахоронить Джонатана?
– Откуда мне знать? Разве это важно? Верь во что хочешь. Но я думал, мы отличаемся от местных. – Он смягчил тон и продолжил: – Может, он сбежал от родителей, потому что не мог выносить всего этого религиозного дерьма. Может, он разделся догола, чтобы выразить свой протест. И я его понимаю. Ты же знаешь, я помог бы ему, если бы мог.
Джеральдина почувствовала холодную пустоту внутри.
– И что ты предлагаешь нам сделать?
– У нас нет выбора. Мы должны выяснить, откуда он, и отправить его домой. И взять с него слово, что он не расскажет, что был у нас.
– Мне кажется, я больше не хочу тебя знать, Джереми.
– Если ты так считаешь, я вряд ли могу это изменить. Но отвечу откровенностью на откровенность, я начинаю сомневаться, что знаю тебя по-настоящему.
Джеральдина отвернулась бы, если бы ее не мучила совесть за то, что она оставила его одного в темноте. Конечно, они через какое-то время остынут и заберут назад свои слова, но ее чувства к Джонатану не изменятся. Быть может, если ей удастся убедить мужа выслушать ребенка… и тут мальчик закричал:
– Мамочка, что это за шум?
Его паника передалась ей, пока она не поняла, что именно он услышал.
– Кто-то поет, Джонатан. Поет гимны.
– Мальчику они явно не нравятся, – пробормотал Джереми, словно это доказывало его точку зрения.
– Как и нам.
Интересно, Джонатан разделял с ними их опыт там, где находился эти восемь лет? Может, тогда у него получится убедить Джереми? Муж отвернулся от нее и прислушался. Пение казалось ближе, чем она думала, хор шел по улицам Мунвелла. Джеральдина поняла, что он дошел до их дома, только когда в дверь постучали.
Гимн стих, и они услышали пронзительный и грубый голос Джун Биван.
– Открывайте, мы знаем, что вы там. Нам надо с вами поговорить.
– Джереми, что будем делать? – спокойно спросила Джеральдина.
Он выпрямился, расправил плечи и зашагал к двери. Она не это имела в виду.
– Говорите, Джун, – крикнул он. – Мы вас слышим.
– Я не собираюсь разговаривать с дверью. Открывайте, поговорим лицом к лицу.
Джеральдина не успела его остановить. Джереми отодвинул засов и распахнул дверь. Наверное, ему хотелось выплеснуть накопившуюся агрессию, но он забыл, что им есть что скрывать. Она закрыла дверь в жилые помещения и быстро пересекла гулкий пустой торговый зал, чтобы встать рядом с мужем.
Вместе с Джун на их пороге стояли Скрэгги и несколько мужчин, которые принимали участие в сожжении книг. У двоих из них были фонарики. Мужчины направили их на Бутов.
– Почему вы еще не уехали из города? Что вы задумали? – спросила миссис Скрэгг, а белые лучи фонариков тыкали им в лица.
Джереми рассмеялся, словно ее наглость веселила его.
– Мы ничего не задумали, а просто живем в собственном доме. Не знал, что для этого надо было спрашивать у вас разрешение.
– Может, вы не поняли, что вам здесь не рады, – прорычал один из мужчин.
Джереми шагнул вперед и загородил дверной проем.
– Еще одно окно хотите разбить, теперь уже в нашем присутствии? Думаю, вы уже достаточно сделали, друг мой. Полиции могут не понравиться ваши методы убеждения.
Таким образом мы ничего не добьемся, с тревогой подумала Джеральдина, и вмешалась:
– Мы не хотим здесь оставаться и собираемся уехать, как только станет светлее. Нельзя вести машину в подобных условиях.
Что еще можно сделать, чтобы избавиться от этой делегации? Их лица напряглись, когда Джереми упомянул полицию. Она собиралась спросить у избегавшей ее взгляда Джун, действительно ли ей нужны неприятности, когда тихий крик лишил ее дара речи.
– Мамочка, ты где? Там кто-то есть?
– А это еще кто? – спросила миссис Скрэгг. – Святые угодники! У вас там ребенок?
– Откуда у нас взяться ребенку? – сказал Джереми с неубедительным смешком.
– Мне страшно представить, – отозвалась Джун.
Джереми потянулся к дверной ручке. Не так быстро, мысленно взмолилась Джеральдина, пусть они думают, что нам больше нечего сказать, и это все еще наш дом… Но со второго этажа снова раздался крик, и она вздрогнула.
– Мне страшно, – пожаловался детский голос.
– Матерь Божья, там действительно ребенок, – почти закричала миссис Скрэгг, выхватила фонарик и бросилась в дом. Мужчины оттолкнули Джереми в сторону и схватили его за руки. Джеральдина попятилась назад. Она должна защитить Джонатана, быть с ним, когда чужаки вломятся в его спальню. Когда конвоиры повели Джереми за миссис Скрэгг, Джеральдина уже была в глубине дома.
Незваные гости шли за ней по пятам через кухню. Она услышала звук разбитых тарелок, и он наполнил ее тупой яростью. Джеральдина взбиралась на первые ступеньки, когда лучи фонариков обогнали ее и первыми оказались наверху. Она забежала в комнату Джонатана и представила себе, как мальчик испугался шума внизу и грохота шагов по лестнице. Ее сердце забилось еще сильнее.
– Все хорошо, Джонатан, мамочка теперь здесь, – сказала она в темноту, и в следующую секунду миссис Скрэгг оттолкнула ее в сторону. Луч фонарика осветил комнату, взобрался на кровать и упал на маленькое тельце, съежившееся у изголовья.
– Теперь ты в безопасности, сынок, – грубо сказала миссис Скрэгг. – Больше никто не причинит тебе вреда. Кто ты? Как сюда попал?
Джонатан забился в угол между изголовьем кровати и стеной и ответил тихим дрожащим голосом:
– Я Джонатан. Джонатан Бут. Я живу здесь с мамой и папой.
– Хватит. Забудь о том, что они просили тебя сказать. Господь хочет, чтобы ты говорил только правду. Нам известно, что у них нет своих детей.
Лицо Джонатана сморщилось. Джеральдина попыталась подойти к нему, но миссис Скрэгг отшвырнула ее от кровати, к одному из мужчин, который сразу же заломил ее руки за спиной.
– Не волнуйся, Джонатан, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие. – Они ошиблись. Они не сделают нам ничего плохого. Даже они не в состоянии обидеть тебя.
– Заткни свой лживый рот, или мы его заткнем, – рявкнула миссис Скрэгг и обратилась к Джонатану мягким голосом: – Просто скажи правду. Никогда не бойся говорить правду.
– Вы его пугаете, – тихо сказала Джеральдина, впрочем, это дрожит луч фонарика, а не его лицо. – Он уже сказал правду.
– Он действительно напуган, но кем? – воскликнула Джун и проскользнула мимо миссис Скрэгг. – Дай я на тебя посмотрю, бедный крошка. Не бойся меня, у меня самой есть сын. Можешь поиграть с ним, если хочешь. Он со своей учительницей в отеле.
Когда мальчик шарахнулся от нее, она повернулась к своим спутникам:
– Одному Богу известно, что они с ним делали. Наверное, какие-нибудь непотребства из своих богомерзких книг. Да поможет Господь этому бедняжке.
– Мы его и пальцем не тронули. Если хотите узнать, что произошло на самом деле, дайте мне сказать. – Джереми испепелил взглядом мужчин, сжавших его руки еще сильнее.
– Джереми, – взмолилась Джеральдина, наблюдая, как лицо Джонатана замкнулось в себе: ребенок еще больше боялся, что скажет ее муж, чем она сама. Мальчик протянул бледную руку в сторону отца, словно надеялся, что тот замолчит. Но Джереми не заметил этого жеста.
– Если вы хотите очистить совесть, то мы слушаем, – грозно сказала миссис Скрэгг.
– Это не наш сын. У нас никогда не было детей.
– Джереми, нет! – вскрикнула Джеральдина, а мальчик вжался в стену, как загнанное животное, его длинные пальцы вцепились в одеяло.
– Этот мальчик постучался к нам, и мы его впустили, – продолжал Джереми. – Он сказал, что его зовут Джонатан. Так мы хотели назвать нашего неродившегося сына. Мы оставили его у себя на несколько часов, но он не наш сын, даже если он хочет быть им.
– Ваш рассказ звучит правдоподобно, – сказал мистер Скрэгг, сохранявший молчание до этого момента, и подошел к кровати. – Что ты на это скажешь? – строго спросил он у мальчика.
Но последнее слово так и осталось у него в горле. Мужчина вытянул вперед руки, словно хотел оттолкнуть то, что видел перед собой.
Джеральдина пыталась убедить себя в том, что у фонариков садятся батарейки, но на самом деле не их свет становился бледнее, а лицо Джонатана. Его черты угасали, растворялись. В дрожащем луче фонаря, который миссис Скрэгг никак не могла отвести в сторону, голова мальчика была похожа на воздушный шарик, из которого выходил воздух. Джеральдина отчаянно хотела стереть реальность, чтобы не видеть этого ужаса. Последними с лица мальчика исчезли глаза, блестевшие огоньком паники, глазницы сморщились, как увядшие губы, и полностью затянулись. На лице ничего не осталось, кроме рта, и Джеральдина не могла понять, ухмыляется ли он или беззвучно плачет. Скрюченное существо вертело слепой головой в разные стороны, потом оттолкнулось длинными руками от кровати и прыгнуло между Джеральдиной и миссис Скрэгг. На четвереньках оно скрылось в темноте, сбежало вниз по лестнице и выскочило в открытую дверь.
Джеральдине казалось, что это существо забрало с собой ее душу. Она чувствовала себя пустой, никчемной и преданной. Хуже ей уже точно не будет. Она едва обратила внимание на миссис Скрэгг, которая подлетела к ней и плюнула в лицо.
– Значит, ты теперь связалась с дьяволом, – прошипела миссис Скрэгг голосом, полным ненависти. – Бенедикт Эддингс видел, как ты колдовала на кладбище, но никто из нас не понял, что ты задумала. Мы спросим у Годвина, что с тобой делать. А если у него не будет ответа, то кое-кто из нас помнит, как следует поступать с ведьмами.
Глава шестьдесят первая
Как только Диана почувствовала, что отключается, она начала покусывать внутреннюю сторону щеки. Девушка прокусила ее почти до крови, щеку жгло как огнем, но она не знала, как еще не заснуть. Она боялась, что может закричать во сне. Диане не хотелось снова оказаться в своем видении, несмотря на то что где-то в нем мог крыться ключ к тому, что она должна была сделать. Скоро темнота обязательно отступит. Все ее тело затекло, словно она уже несколько дней просидела на скамье в неосвещенной церкви. Как только на небе появится хотя бы намек на свет, они пойдут к ее машине.