Только он мог спасти отца Эндрю. Мальчик остановил свои мысли на этом, прежде чем те снова пойдут по кругу, и встал. Его ладони покалывало так сильно, что, когда он схватился за перила, ему показалось, будто в них вонзились занозы. Ступеньки были кривыми, и из-за этого его качало из стороны в сторону. Мальчик преодолел все десять ступенек до третьего этажа, держась за перила.
Два освещенных луной окна соединял пустой коридор. Здесь, наверху, никто не мог помешать ему встретиться с мистером Манном. Мальчик ступил на ковер, который из-за тени казался толще, и проскользнул мимо дверей лифта к следующему лестничному пролету. Потом он остановился, уставившись в темноту. Над ним скрипел пол номера мистера Манна.
Значит, мистер Манн наверху не один. Половицы не могут так скрипеть под тяжестью шагов одного человека. Наверное, люди, которых он пригласил к себе до того, как всех накормить, все еще были у него. Они проводят молебен или молчаливое бдение, и Эндрю не сможет встретиться с проповедником. На мгновение мальчик испытал малодушное облегчение. Но нельзя сдаваться сейчас, когда он зашел так далеко. Мистер Манн обязательно отведет его в отдельное помещение, где они смогут поговорить наедине.
Эндрю взялся за перила и постарался не думать о том, куда направляется. Считай ступеньки, приказал он себе, вспомнив, как отец обругал его, когда он не смог сосчитать до десяти; и в этом он тоже подвел своего отца. Десять ступенек до поворота, как Десять заповедей. Он быстро перешагнул через четвертую, словно не осмелился наступить на нее. Не доходя несколько ступенек до следующего этажа, мальчик снова остановился. На этаже мистера Манна кто-то шел по коридору.
Эндрю вцепился в перила и прислушался, пока у него не начало стучать в ушах. Так человеческие шаги не звучат. Скорее похоже на звук, когда перебираешь всеми пальцами по столу: у того, кто шагал наверху, было больше двух ног. Может, к мистеру Манну пришел калека на костылях, чтобы тот исцелил его. Шаги направились к номеру мистера Манна, а затем наступила тишина, которую нарушал только скрип половиц. Эндрю скользкими от пота ладонями ухватился за перила и подтянулся к повороту лестницы.
Мальчик обошел шахту лифта за семь ступенек, столько же, сколько смертных грехов – интересно, сколько он совершил за свою жизнь? – а потом увидел этаж мистера Манна, самое ярко освещенное место в отеле. Наверное, это потому, что здесь обитает святой. Наверху не было видно теней и других следов чьего-либо присутствия. Эндрю надеялся, что так оно и есть; он вспомнил, что мистер Манн предпочитал публичные исповеди. Мальчик на цыпочках побежал к вершине, усыпанной яркими звездами.
В пустом коридоре все двери были закрыты, кроме комнаты мистера Манна. Здесь, наверху, лунный свет был не нужен, достаточно сияния из комнаты проповедника. Как только глаза Эндрю привыкли к его яркости, он на цыпочках направился к сияющей комнате. Если кто-то из приглашенных и остался здесь, то они сейчас находятся в других номерах. Конечно, мистер Манн не позовет их к себе, он не заставит Эндрю исповедаться при них. Мальчик мысленно помолился о том, чтобы остаться наедине с мистером Манном, а потом оступился и схватился за дверную ручку, чтобы не упасть. Из конца коридора донесся тихий голос:
– Так и будет.
– Мистер Манн?
Ведь проповедник никак не мог прочитать его мысли. Наверное, Господь сообщил ему, о чем он думает. Наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом дерева и каким-то движением в комнате мистера Манна. Эндрю снова подумал о пальцах, нервно барабанящих по столешнице, но звук был гораздо громче.
– Мистер Манн, это Эндрю Биван, – сказал мальчик, громче чем рассчитывал. – Я хожу в школу. Я пришел к вам, потому что…
Слова застряли комом в горле. Из комнаты мистера Манна вылезло нечто.
Значит, он не так уж и ошибался насчет этого звука. Из двери показалась рука, яркая белесая рука, покрытая синяками, словно луна обрела плоть, и она была шириной с коридор. Какой бы твари ни принадлежала эта рука, она сейчас находилась в номере мистера Манна. Именно она наполняла этаж звуками: доски скрипели от соприкосновения с раздувшимся телом. Эндрю оцепенел, вцепившись в дверную ручку, пытаясь закричать застывшим ртом. Затем рука поднялась выше, царапая стены коридора, и один огромный палец свернулся, как личинка. Тварь манила его к себе.
Эндрю подавился криком и повернул ближайшую дверную ручку, потянул ее на себя, дернул сильнее. Комната была заперта, а он никак не мог отпустить дверную ручку. Мальчик обезумел от ужаса и наблюдал за тем, как рука протискивается к нему по коридору, словно толстая сморщенная кишка, из которой выползают огромные личинки. Его мочевой пузырь не выдержал, моча обожгла бедро, и от стыда мальчик пришел в себя. Он попятился от двери, резко развернулся и побежал прочь, как можно быстрее. Мальчик понял, что пробежал мимо лестницы, только когда чуть не врезался в дальнюю стену коридора.
Он все еще не мог закричать, даже когда услышал, как рука ощупывает двери шахты лифта, как распухшие пальцы без ногтей шарят по стенам коридора, в который Эндрю сам себя загнал. Всхлипывая, он лихорадочно огляделся по сторонам и увидел напротив себя дверь с надписью «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД». Он дернул за металлическую ручку, и дверь открылась так резко, что мальчик чуть не упал на колени.
За дверью оказалась узкая каменная лестница, ведущая к люку на крышу. Эндрю поднялся на первую ступеньку и плотно закрыл за собой дверь. Он съежился на холодном камне и молился, чтобы рука не нашла его. Но белесый свет уже очертил края двери, огромные пальцы нащупали металлическую ручку. Эндрю наконец смог закричать. Пойманный в ловушку темноты, оставшись один на один со своим приглушенным эхом, мальчик начал карабкаться к выходу на крышу.
Глава шестьдесят шестая
Диана сама не понимала, зачем она вернулась к машине. Вид, открывшийся перед ними, делал бессмысленными любые ее действия. Отель сиял над пустынными темными улицами подобно ледяному маяку, к которому ведут все дороги. Луна достигла зенита, и спрятаться было негде, некуда было идти, кроме как вниз. В конце концов Диана вернулась на дорогу, главным образом для того, чтобы не стоять как истукан на вересковой пустоши, рядом с трупом дважды ослепшего Натаниэля Нидхэма.
Они втроем дошли до машины, и Ник схватил ее твердой рукой за предплечье.
– Давай я поведу, – предложил он.
– Куда, Ник?
Он открыл рот, потом закрыл и неловко повернулся к Юстасу.
– Может, проголосуем?
– Если хотите, – ответила Диана. – Только голосование ничего не изменит. Куда бы мы ни ехали, все равно окажемся здесь.
Возможно, так и должно быть: наверняка ее видение было ниспослано ей с какой-то целью, она все еще могла что-то предпринять.
– Я не хочу застрять на пустошах с пустым баком, – сказала Диана и подумала о том, что теперь уже абсурдно взывать к здравому смыслу.
– Согласен, – отозвался Юстас.
Ник посмотрел на него так, словно не мог понять, шутит почтальон или нет. Он нервно оглянулся на изменившуюся пустошь, на их следы, чернеющие на траве, выглядевшей так, словно ее никогда не освещало солнце, на яркость неба за хребтом, перекрывавшую неестественное сияние луны. Казалось, он наконец смирился со своей участью или, наоборот, нашел в себе смелость бороться.
– Не знаю, как ты, Юстас, но я понятия не имею, какого дьявола здесь происходит, – сказал он, и, когда тот пожал плечами и постарался улыбнуться, добавил: – Диана, так как ты лучше нас понимаешь, что к чему, то выбор за тобой. Мы пойдем, куда скажешь, правда, Юстас? Может, хоть разберемся во всем этом безумии.
Добавить было нечего. Диана взяла его лицо в ладони и поцеловала долгим поцелуем на случай, если тот может оказаться их последним. Затем она дотронулась до плеча Юстаса и тоже поцеловала его, заставив покраснеть. Они забрались в машину и поехали в Мунвелл.
Знак ограничения скорости у подножия склона свирепо смотрел на автомобиль, касаясь его своей тенью. Цифры в металлическом круге казались бессмысленными, словно символы на неизвестном языке. Дома́ цвета почерневших гробниц поднимались из своих теней им навстречу. Вересковые пустоши вздымались к небу, обочины дороги смыкались за их спинами. Когда они въехали в Мунвелл, луна сползла ближе к улицам, словно паук к своей добыче.
Диана припарковала машину на границе города, в самом конце Хай-Стрит. Хлопок ее двери эхом разнесся по улицам, и она жестом попросила Ника и Юстаса осторожно закрыть свои. Она и не подозревала, как тихо стало в Мунвелле. Надо было спуститься в город пешком.
Она пожалела, что припарковалась так близко к церкви. Какая-то фигура бродила внутри, за витражным стеклом с многоголовыми святыми. У твари получилось выбраться из-под завала. Мужчины вышли из автомобиля, и троица направилась в сторону площади, к безжалостному мертвенному сиянию из отеля.
На улицах ей было спокойней, чем у церкви. Лунный свет слепил окна домов и магазинов, похожих на плоские театральные декорации. Луна высасывала сущность из всего, чего касалась, и Диане со спутниками негде было от нее скрыться. Девушка заглядывала в окна домов, и ей казалось, что в них много лет уже никто не живет, мебель покрылась белой лунной пылью. Они были такими же мертвыми, как и тишина, наполнившая город. Тишина зловеще кралась за ней и мужчинами, передразнивая звуки их шагов. Может, в Мунвелле остались только они трое и лунная тварь? Что произошло с горожанами и последователями Манна? А как же дети? Диана ускорила шаг, Ник и Юстас поспешили за ней, чтобы не отстать. Впереди показалась площадь, залитая светом из отеля. В этот момент их окружили горожане.
Они набросились так быстро, что Диана не сразу узнала их самодовольные бледные лица. Кто-то заломил ей руки за спиной, и миссис Скрэгг вышла вперед.
– Так вот чего ждал Годвин, – фыркнула она. – Чтобы мы разобрались со всем дьявольским отродьем одним махом.
– Отпустите нас, а то пожалеете, – предупредил ее Ник, скрежеща зубами, а мясник резко дернул его заведенные назад руки. – Я смог добраться до телефона, и мой редактор знает, где мы находимся. В любую минуту сюда приедут репортеры и фотографы.