Наконец Диана осознала суть своего видения, зачем она стала свидетелем рождения звезд, и всё ее естество расцвело. Вот к чему оно ее готовило. Диана не могла облечь свое прозрение в словесную форму, ей оставалось только следовать за ним. И пусть все, даже Ник, возненавидят ее, сейчас это не имело никакого значения. Она подняла голову к сияющему лицу в окне, и, когда маленькое тельце Эндрю содрогнулось при последнем вздохе, сказала спокойно и четко: «Ты его не получишь», а потом начала петь.
Глава шестьдесят седьмая
Диана осознала, что то, что она собиралась сделать, может быть как началом, так и концом – ей предстояло сделать выбор на всю оставшуюся жизнь, хотя она даже не знала, что это за выбор. Но инстинктивно девушка понимала, что это не даст лунной твари забрать Эндрю, и поэтому выбора у нее не было. Если бы она не подчинилась инстинкту, который пробудил в ней первобытный свет, она бы не просто обрекла Эндрю на вечный ужас, она бы предала все, что считала сутью жизни.
Она начала петь до того, как поняла, зачем она это делает, и не знала, что именно она поет. Инстинкт был древнее слов. Диана никогда не отличалась талантом к пению, даже когда пела в классе вместе с учениками, и она едва могла слышать себя сейчас. Может, толпа не заметит, что она поет, и не попытается заткнуть ей рот. Если они заподозрят, что она задумала, то разорвут ее на куски. Девушка просила принять смерть Эндрю в качестве жертвы.
Она подняла глаза, стараясь не смотреть на луну. Небо казалось еще чернее, лишь небольшие участки отражали свет луны и сияние из отеля. Не важно, каким тихим был ее голос; ни один человеческий голос не смог бы преодолеть такие расстояния. Сила голоса не имела значения. Диане нужен был знак, намек на отклик, чтобы утолить мучительную тоску по солнечному свету, которую пробудила в ней ее песня, тоску, которую она подавляла в течение нескольких дней, потому что другого способа победить тварь, поселившуюся в Мунвелле, не существовало. Ее песня струилась сквозь нее в вышину, словно угасающее пламя. Тело Дианы все больше и больше напоминало рану, и песня была мольбой об исцелении. Она пела и уже не замечала ничего вокруг, кроме луны, вросшей в черное небо. На лунном лике застыла ухмылка, словно на посмертной маске, которую надели на тьму, дрожащую от интенсивности ее тоски.
Потом в ушах Дианы раздался голос миссис Скрэгг:
– О чем она воет? Что это за ведьминская песня? Она даже не гнушается петь во славу дьявола над телом несчастного агнца. Заткните ее! Пусть замолчит!
Диана отвела взгляд от неба. Жгучая белизна наполнила ее глаза, а затем она увидела миссис Скрэгг, которая приближалась к ней, потрясая кулаками. Толпа окружила ее, радуясь, что есть кому расплатиться за их смятение из-за смерти Эндрю, за их страхи, за их чувство беспомощности. Даже дети с осунувшимися постаревшими лицами приближались к ней, в их глазах не было ни намека на жалость, ни следа воспоминаний о тех отношениях, которые у нее когда-то были с ними. Лунный монстр чувствует угрозу, сказала она себе, иначе он не стремился бы так сильно заставить ее замолчать. Боль в ее теле, во всем ее существе, подпитывала пение, выталкивала из нее звуки, и она старалась петь тише, чтобы выиграть еще несколько секунд, ведь громкость звука не имела значения. Затем кусок дерева раскроил ей лоб.
Значит, они начали бросать в нее все, что подвернется под руку. Решили забить ее до смерти, как ведьму. Кровь стекала по щеке, пропитывая воротник. Интересно, кто бросил этот кусок дерева, подумала она, надеясь, что не кто-нибудь из детей, хотя он прилетел с их стороны. И почему у миссис Скрэгг такой испуганный вид. Разве не этого, по ее мнению, заслуживала Диана? И потом девушка поняла, что жена директора школы смотрит на отель, именно оттуда прилетел кусок дерева.
Все-таки никто его не бросал. Это был кусок оконной рамы из номера Манна. Проповедник прижался лицом к стеклу с такой силой, что стекло выпирало наружу, как будто владелец лица не успел поднять створку рамы или забыл, как это делается. В следующее мгновение окно разлетелось вдребезги, щепки и осколки стекла полетели в толпу, и обитатель комнаты Манна протиснулся наружу через образовавшийся пролом.
Сначала показались голова и руки. Голова больше походила на опухоль или белесую массу внутренностей, чем на голову. Она была почти бесформенной, за исключением карикатурного лица Манна, как у горгульи, обращенного к толпе. Руки с непропорционально длинными пальцами были более чем в два раза больше головы. Монстр ухватился ими за зазубренные края пролома, а затем на подоконнике показалось еще два кривых отростка, за которыми висело распухшее паучье туловище. Оно с трудом протиснулось через пролом в стене и поползло вниз по стене отеля, перебирая своими разновеликими конечностями.
Люди закричали и разбежалась по периметру площади, прижимаясь к стенам. Родители бросились вперед, чтобы оттащить своих детей, которые внезапно стали больше похожими на самих себя, сбитыми с толку, потерянными. Мужчина, охранявший Диану, попытался увести ее подальше от монстра, но, поняв, что она твердо решила не двигаться, отпустил ее и побежал от отеля.
Когда лишенное тени существо спустилось на землю, оно растеклось на мгновение, а затем собралось воедино и стало еще бесформеннее. Теперь все его конечности были разной длины. Оно повернулось и направилось к Эндрю, распухшее туловище, напоминавшее луковицу, раскачивалось из стороны в сторону. Голова монстра на длинной змеиной шее приблизилась к телу мальчика, покрытое трупными пятнами лицо Манна исказилось жуткой гримасой.
Диана поняла, что существо не может дотронуться до Эндрю. Ей удалось добиться хотя бы этого. Она стала петь громче, ее песня звучала одиноко и отчаянно, возможно, так звучал человеческий голос в ночь зарождения человечества. Тогда распухшая тварь ринулась на нее.
Она знала, что монстр может с легкостью разорвать ее на части, оторвать ей голову. Неожиданно Ник и Юстас встали рядом с ней. Диана с грустью подумала, что они не смогут ей помочь и лишь навлекают на себя ту же участь. Она отвела взгляд от крошечных глазок, глядевших на нее из глубоких впадин на лице Манна, и обратилась к небу с последней мольбой. Потом набрала в легкие побольше воздуха, и песня полилась из нее на одном дыхании, теперь ее пение стало более страстным. На черепице крыши показался слабый отблеск оранжевого света.
Монстр спустился вниз не только для того, чтобы забрать Эндрю. Он спасался от солнечного света, заливавшего окна последнего этажа, или Диана видела то, что жаждала увидеть? В любом случае это зрелище вывело ее тело из смиренного оцепенения. Внезапно она начала танцевать, не обращая внимания на существо, которое протягивало к ней свое нелепое лицо. Она танцевала, не переставляя ног, ее тело колыхалось, как поднимающееся к небу пламя, разгоревшееся от страстного желания. Она сложила ладони в молитвенном жесте, и на мгновение ей показалось, что между ними, подобно мотыльку, порхает жизнь. Затем она подняла их к небу, предлагая то, что было у нее в руках, и страстно запела, больше не сознавая ни себя, ни того, где она находится. Не было ничего, кроме черного неба. Диана не замечала даже луны.
А потом черное небо вспыхнуло пламенем.
Это было солнце. Но Диана никогда раньше не видела такого рассвета. Яркий оранжевый свет раздирал темноту, разливаясь по небу, словно пламя по поверхности нефти, становясь всё белее по мере того, как оно поглощало небо, гася лунный свет. Диана наблюдала это зрелище лишь несколько мгновений, и ее глаза нестерпимо заболели. «Не смотрите! Защитите свои глаза!» – что есть мочи закричала она, закрывая обеими руками собственное лицо. Солнечный свет уже проникал через ее плоть, кожу стянуло от внезапной жары. Как только ее глаза привыкли к свету, она заставила себя посмотреть сквозь пальцы и сжатые веки на площадь.
Дневной свет заливал площадь, и даже тени, отбрасываемые этим светом, вызывали у Дианы радость. Солнце, похожее на стеклянный диск, висело над вересковой пустошью. Распухшее существо пригнулось к земле, его голова с лицом Манна на червеобразной шее осматривала площадь в поисках укрытия. Диана поняла, где оно может спрятаться от солнечных лучей, и побежала к ступеням отеля. «Ни за что», – сказала она монстру, когда тот повернулся к ней.
Лунная тварь слабеет от солнечного света. Диана чувствовала, как ее наполняет энергия солнца. Но она понимала, что, если монстр захочет прорваться в отель, она не сможет ему помешать, даже ценой своей жизни. Она могла только надеяться, что толпа набросится на него, а не на нее. Но те горожане, чьи глаза были открыты, не могли оторвать взгляд от солнца. Многие молились, запинаясь; кто-то пытался запеть гимн. Только Ник подбежал к ней, вытирая глаза.
Существо бросилось на Диану, и она попятилась вверх по ступенькам, пока не уперлась спиной в дверь отеля. Тварь снова растеклась по земле, а потом поднялась на задние лапы, превратившись в великана с тонкими руками, отвратительной маленькой головой на длинной кривой шее и улыбкой, застывшей на лице Манна. Затем монстр опустился на четвереньки, его тело оставляло следы слизи на горячем асфальте, и, пошатываясь, побежал с площади.
Диана должна узнать, куда он направляется. Она побежала за ним, и к ней присоединился Ник. Когда они пробегали мимо Бутов, Джеральдина пришла в себя. Она огляделась и потянула Джереми за рукав.
– Дети, – сказала она. – Они повредят зрение.
Дети прятали свои лица, прижавшись к родителям, которые все еще стояли на краю площади. Джереми согласился с женой и закричал:
– Не смотрите на солнце! Давайте отведем детей в отель, чтобы их глаза привыкли к свету.
Диана задержалась, переживая за Джереми. Неужели он серьезно думает, что толпа прислушается к нему? Ведь всего несколько минут назад он был объектом их ненависти. Но горожане, казалось, не узнали его и отчаянно нуждались в том, чтобы ими кто-то руководил. Те, кто мог видеть, с радостью направились в отель. Джеральдина и Джереми начали помогать тем, кто передвигался вслепую. Миссис Скрэгг держалась за своего мужа и при